Немой набат. 2018-2020

– Понимаете ли, – начал профессор, – анализ русской истории выявляет важную закономерность. Через три десятилетия после смерти Ленина был ХХ съезд партии, разоблачивший культ личности Сталина, началась новая эпоха, и в 60-е страна развивалась успешно. Но прошло ещё тридцать лет, импульс развития затух, изменились исторические условия и в СССР опять возникли противоречия, приведшие к застою. Их бы осознать, наметив новый курс, как сделал Дэн Сяопин. Но Горбачёв затеял политический слом, развалил страну. И вот ещё через тридцать лет в России снова накопилась уйма противоречий. Казалось, столетие Октября даёт повод их осмыслить, консолидируя красных и белых. Но власть озаботилась лишь тем, чтобы «проскочить» дату без скандалов. Скажу больше! Когда начался предвыборный агитсериал, только и шумели о поисках образа будущего России. Но прошли выборы – и тема исчезла. Некогда! «Мелочи жизни», вроде пожаров, мусорных бунтов, чиновного произвола, заслонили поиски образа будущего, заменив их набором благих обещаний «улучшить и повысить». Но где новый курс? Усмотреть аналогию нетрудно, история диктует: каждые тридцать лет в России объективно накапливаются внутренние противоречия и просроченные ценности. Увы, пул экспертов не учитывает это, а руководящее сословие не осознаёт неизбежность перемен. Чьё это попущение?

Помолчал, потом добавил:

– Я мечтаю об эпохе взлёта русской мысли. А пока настоящие мужчины играют в хоккей. Беспутье.

– Очень интересно, Михал Сергеич. Но это опять про «кто виноват». А делать-то что?

Тут снова вступила Лидия Петровна, похоже, закрепившая за собой в семье роль ЛПР – лица, принимающего решения.

– Господи! Да у него в голове кладези. Но слушать, слушать-то кто его будет? Где он, кроме науки, нужен?

– Погоди, Лидуша, – мягко остановил жену профессор. – Да, у меня есть некие соображения относительно устройства российской жизни. Но я – подданный его величества научного знания, которому служу верой, правдой и с наслаждением. А политические аспекты вынужден учитывать, ибо труды мои, о которых говорить не вправе, неотделимы от судеб Отечества. Но я, как сказано, в общественном смысле бесприютен и одинок. Ни площадки нет, где высказать мнение, ни времени для отвлечённых от науки дебатов. Варюсь в собственном соку и супругу своими измышлениями истязаю.

– Боже мой! – воскликнула Лидия Петровна. – Вы представить не можете, каким он был в перестройку, ещё эмэнэсом. Горел! В политику навострился. Где-то рядом со Станкевичем суетился. Сколько нервов пришлось положить, чтобы убедить: для науки он создан! Теперь-то – членкор, ордена, премии. А на этого жалкого Станкевича смотреть тошно.

– Значит, к вам надо обращаться – академик?

– Нет-нет. Во-первых, только членкор, а во-вторых, профессорское звание в русском обиходе как-то уютнее, теплее, что ли.

До Виктора начало доходить, что он случайно напал на золотую жилу: беседы с профессором могут обогатить его представления об историческом движении России, его понимание текущих перемен. А Михал Сергеич, словно угадав его мысли, счёл нужным пояснить:

– Но научное мышление, даже при наличии цифровой гигиены, обладает и плюсами и минусами. Оно берёт предмет целиком, а дьявол, как известно, прячется в деталях. Причём среди «деталей», по моему разумению, не последнюю роль играет клановость элиты, степень её размежевания. Потому, молодой человек, мои суждения не исключают правки.

Донцов только рукой махнул, вернулся к прежней теме:

– Что вы, Михал Сергеич! Вас слушать очень интересно. Так что же делать-то?

– Есть научный анекдот: профессор спросил на экзамене студента, что такое электричество. Тот отвечает: «С утра назубок знал, а сейчас, как назло, забыл». Профессор и говорит: «Ай-яй-яй, какая беда! На белом свете только один человек знает, что такое электричество, да и он позабыл».

Все заулыбались.

– Разве я могу сказать, что делать? Такие ответы ищут сообща. Научное знание помогает методически. Вот мы говорили о нарастании противоречий, а ныне как раз завершается очередной цикл. Напряжение в обществе растёт, момент исторический: президент объявил о прорыве в завтра. А как именно? Каким курсом? План рывка обдуман в узком кругу и где гарантия от ошибки? Я бы на месте Владимира Владимировича не спешил. По столетней русской традиции собрал бы Историческое собрание – типа Конституционного, но без полномочий. Многодневное, под председательством самого Президента, с участием бизнеса, политиков, учёных разного профиля. Чтобы выявить разногласия и схождения, умерить интеллектуальный разброд. – Профессор вдруг оживился. – А вы заметили, судьбоносное решение – прорыв в завтра! – приняли келейно? Уж не по сговору ли элит? Царь-батюшка для решения сверхзадач учреждал Совещания под председательством Витте. Историческое собрание всколыхнуло бы страну, открыло новую эпоху развития, предложив конкретные действия – от «надо» и «мы должны» все устали. А у нас тон задаёт эпатажный креаклиат, нет механизма осмысления недавнего прошлого. Живём по принципу «Ты намедни, а я давеча». Или наоборот. Как без оценки пройденного приступать к следующему этапу? Стихия неопределённости, непредсказуемости нарастает. Вместо рывка можно в стагнацию угодить. Меня, знаете, какой образ периодически преследует? На палубе «Титаника» всё ещё играет оркестр, танцуют пары, а столкновение с айсбергом уже неизбежно. И некоторые, между прочим, начинают занимать места в шлюпках.

Внезапно умолк, словно остановил бег мыслей, и через несколько секунд сказал:

– Ну, вы понимаете, это рабочая гипотеза. Её надо додумать. Возможно, в виртуальном сегменте общества покрутить, с фэйсбучным народом посоветоваться. Может быть, не Историческое, а Экономическое. Кстати, в пятьдесят первом году Сталин созвал большое, на месяц, Экономическое совещание. Рассказывают, открывая его, Жданов мрачно пошутил: «Говорите начистоту. Сажать не будем». Тогда даже о рынке речь шла. Но сегодня выяснилось, что эпоха демократии – не время для дискуссий. Говорить можно что угодно. Однако на Гайдаровском форуме Глазьеву выступить не дают, а на Московском экономическом, где Глазьев, ни одного министра, ни единого гайдаровца. Разные точки зрения не соприкасаются, обмен мнениями отсутствует, содержательный диалог невозможен. У Пушкина это звучит так: «Для истины глухи и равнодушны». Как изъясняется интернетная публика, нет Сети. Опасно! Имитация демократии угрожает возникновением мощного лобби на государственном уровне и ростом не экономики, а дутых макроэкономических показателей. В итоге – низкое качество государственного управления.

– Статистическую службу неспроста упрятали в министерство, лишили самостоятельности, – пояснила Лидия Петровна.

– А в итоге у России нет проекта развития, – подвёл итог профессор. – Объявленный рывок не подкреплён конкретным планом действий, заменён стандартным джентельменским набором благих потребностей и пожеланий с громким названием «Указ». У Нассима Талеба – помните его «чёрных лебедей»? – это называется потерей контакта с реальностью.

Грустно вздохнул:

– Эх, щи-борщи!

Донцов, не привыкший к такому уровню мышления, тем не менее отлично понял, о каком лобби деликатно, на политкорректном новоязе упомянул Михаил Сергеевич. А тот по-мальчишески взъерошил остатки волос на затылке, видимо, прикидывая, до какой степени откровенности можно беседовать с этим случайным знакомым. Взмахнул рукой и рубанул:

– Не вошёл бы Путин в историю как президент проектов! Главнокомандующий в армии стал главноуговаривающим во внутренней жизни страны. Забор мощного либерально прозападного лобби уже выше кремлёвской колокольни.

«Будет, будет, что обдумать, – радовался Донцов. – А сейчас надо ловить момент и слушать, слушать этого мудрого человека, который не жонглирует фактами, охватывая ситуацию в целом, обнажая ядро проблемы. Но кое-что необходимо уточнить немедленно».

Спросил:

– Что вы подразумеваете под проектом развития?

Профессор снова начал издалека.

– Наш паровоз катит по одной колее, главное – рост ВВП и жизненного уровня, хотя на деле получается синусоида. Мелькнула было крупная, понятная народу идея удвоения ВВП, но её бросили, а взамен ничего не дали. Раньше-то хоть была «Пятилетка в четыре года!» В Кремле не осознают, что сегодня речь идёт о вызове поколений. Как на него ответить? Двигаться всё труднее, а мы жмём и жмём по прежней колее, пока котёл не взорвётся, либо не упрёмся в глухую преграду. Не только о теории государства забыли, заменив её предвыборными технологиями, но круговорот народной жизни, если не считать крымской эпопеи, сделали до скуки однообразным: весной – паводки, летом – пожары, зимой – заносы. Забыли, что перед народом надо ставить духоподъёмные цели. Верхам не до великих целей и не до народа, своими делами заняты. Вот Китай. Дэн Сяопин призвал обогащаться: кошка ловит мышей! И народ понял, что надо делать, вырвался из нищеты. Си Цзиньпин выдвигает следующую задачу: великое национальное возрождение! И встаёт во главе мощной группировки «возрожденцев». Это проекты развития! А на какую управленческую силу опирается Путин в идее исторического рывка? На обступившую его сплочённую группу прозападных элитариев, доминирующих в экономической, общественной и культурной жизни? Возможно, у этой группы есть потаённое видение будущего России. Но у народа такого видения нет, как нет и предчувствия новой эпохи. Для рывка нужна, говоря словами Мандельштама, «стая пламенных лет». Однако этот образ заимствован из Апокалипсиса, и кто знает, чем он обернётся? Возвращаясь к прежней мысли, скажу: неустойчивое настаёт время, особенно в углах жизни. Более того, нас постепенно овертонят приучая к восприятию чуждого цивилизационного комфорта. Если вдуматься, над этим с наёмным восторгом трудятся нынешние политтехнологи, не осознавая своей роли, по сути, заменив астрологов и шаманов.

Профессор говорил так просто и ясно, что Донцову оставалось лишь впитывать услышанное. Оно ложилось на душу, доставляло не только удовлетворение, но и удовольствие. Хотелось, чтобы «краткий курс» высшей политграмоты продолжался. Однако начинал сказываться дефицит времени, а у Виктора язык чесался от обилия вопросов. И воспользовавшись паузой, он продолжил беседу в интересном для него русле:

– Извините за острый вопрос: а как вы относитесь к Сталину?

– О-о! – рассмеялся Михаил Сергеевич. – На такой диспут двухнедельной путёвки не хватит. Эта тема мне, откровенно говоря, не очень интересна. Но есть одна позиция, которую я выскажу, ибо она имеет отношение к нашему предыдущему разговору. Так вот, у Сталина не было ни тесных знакомств, ни закадычных друзей в среде богемы, элиты, называйте эту прослойку, как желаете. И это означает, что Сталин обладал дополнительной свободой при принятии важных решений. По-человечески отсутствие дружеских чувств, скорее всего, предосудительно, а вот с государственной точки зрения очень мудро.

– Кстати, Михал Сергеич, а как у нас с Китаем? По вашему мнению, – заторопился Донцов.

Ответ опять был абсолютно неожиданный, профессор взглянул на проблему с такой нестандартной точки зрения, о какой Донцов даже не помышлял. Ничего подобного не вылавливал и в Интернете.

– С Китаем? – переспросил Михаил Сергеевич и задумался. – Не моя тема, знаком с ней поверхностно. Одно могу сказать: сегодня мы очень близкие партнёры, Россия снова идёт «встречь солнцу». Но с таким гигантом ухо надо держать востро, чтобы не оказаться в роли младшего брата. И вот что очень важно. Недальновидный Трампуша прилагает максимум усилий для сплочения России и Китая, постепенно сдвигая в сторону этого альянса центр мировой силы. Но сегодня в альянсе Россия выполняет роль громоотвода, принимая на себя удары санкций, провокации, медийные атаки, а Китай развивается в относительно спокойной обстановке. Однако за опасную роль громоотвода Россия должна получать некие бонусы. Добиваться их, а вместе с ними и уважения, – одна из задач Путина. В отличие от общественной среды, в межгосударственных отношениях бескорыстное благородство не только не ценится, но аукается падением престижа. – Сделал паузу. – Мне вообще кажется, хотел бы ошибиться, что излишняя деликатность с близкими партнёрами, всепрощенчество – болевая точка нашей внешней политики. Нас боятся недруги, но предают – пока по мелочам, – союзники.

– Вы опасаетесь за Армению?

– За Армению как раз абсолютно не беспокоюсь. И напрасно наши державные симпатизанты подняли в Интернете вопль по поводу событий в Ереване. Нам нужно хранить олимпийское спокойствие. Хотят испытать на себе принудительное попечение Запада? Да ради бога! Это же знаменитая философская «пещера Платона», наполненная тенями, то есть иллюзиями. Теперь на геополитическую карту надо смотреть иначе. Армения граничит с Турцией и Азербайджаном. Казахстан – с Россией и Китаем, который тоже не аплодирует дружбе Астаны со звёздно-полосатыми господами. Вот в моду вошло понятие многовекторной политики. Звучит вроде красиво. Но из физики известно, что придать одинаковый вес противоположностям невозможно в принципе. Всегда получается кому-то – в угоду, кому-то – в угрозу. В этой связи один остроумец заметил: «А пусть-ка девушки сходят замуж на Запад. Не придётся ли вскорости назад проситься?» Уже на других, конечно, условиях, ибо, как говорят китайцы, «человек ушёл, чай остыл». Сюжет в историческом плане затасканный… Но я, откровенно говоря, не увлекаюсь международными проблемами, слишком сложны там лабиринты несогласий, можно заплутать.

Погода стояла тёплая, сухая, и в тот день они гуляли долго. Не только по ботаническому парку, но спустились на специальном наружном лифте на набережную, не раз присаживались на лавочки, наблюдая за накатом волн. И говорили, говорили. Так заговорились, что потеряли счёт времени и сразу отправились на ужин.

Донцов радовался везенью: перед ним нежданно-негаданно открылись новые горизонты понимания, и он знал, что теперь сможет гораздо глубже анализировать наползающие на Россию события. А Лидия Петровна просто ликовала. Когда они сели за стол и Михаил Сергеевич, выпив бокал настоя шиповника, пошёл «отовариваться» к ресторанной стойке, Лидия Петровна нагнулась к Виктору и полушепотом, с чувством сказала:

– Спасибо вам. Сегодня он выговорился на все сто, душу отвёл. Я его наизусть знаю, для него это такое счастье – с понимающим человеком поговорить о политике!

Новые санаторные знакомые улетели из Сочи на два дня раньше Донцова, оставив пряное послевкусие. Виктор снова в одиночестве гулял вдоль морского берега, закрепляя в памяти урок высшей политграмоты. Мозги у профессора были устроены столь необычно, – возможно, это особое свойство научного негуманитарного мышления, – что как бы трепанировали проблему, изыскивая её решение внутри неё самой. Виктора поразил разговор о кандидатуре будущего главы Кабмина. Донцов после общений в думской среде, подобно Лесняку, Простову, раскладывал пасьянсы из громких фамилий, стремясь угадать предпочтения президента. Но выслушав резоны относительно того, кто из нынешних дворянцев годится в премьеры для рывка, а кого исключить из списка по принципу «Вас здесь не стояло», Михаил Сергеевич, свободный от политических условностей, не утопающий в мелочах-частностях, подошёл к вопросу революционно, как водится, начав издалека.

– Скорее всего, вы правы, президент подберёт премьера рационально, исходя из своего видения задач, стоящих перед страной. Но я глянул бы на проблему с изнанки. Средоточием управленческой воли у нас стал президент. И Запад открыто пошёл в атаку на Путина, оказывая на него сильнейшее давление. На главе государства сошлось очень много силовых линий, словес и смыслов. Однажды Володин сказал, что Путин – это Россия, и СМИ подняли его на смех. А ведь он отчасти прав, типологически ситуация схожа с той, когда звучал лозунг «За Родину, за Сталина!». Образно говоря, идёт девятый раунд боксёрского поединка, и наш лидер постепенно устаёт, соперник это чувствует, усиливает натиск. С точки зрения классических теорий сопротивления длительное перенапряжение чревато срывами, в данном случае тем, что президент начнёт упускать какие-то сегменты политики, полагаясь на умеющих втираться в доверие. Но почему Запад против Путина персонально? Да потому, что по конституции его место займёт премьер – без выборов! И если им останется Медведев, США утроят нажим на Кремль. Значит, что сделать бы Путину? Назначить премьером какого-нибудь генерала в отставке, чтобы у Запада напрочь отпала охота убирать Путина. Такому премьеру надлежит играть роль вице-президента, а реально руководить Кабинетом будет первый зам, которого подберут, исходя из ваших соображений. На месте Владимира Владимировича я назначением премьера убил бы двух зайцев.

Вспоминая тот разговор, Донцов дивился умению профессора видеть проблемы широкоформатно, сквозь толщу времени, сквозь бури и сквозняки века. Перефразируя знаменитого поэта, можно было сказать, что ума он был не линейного. И впрямь, не меняя конституцию, ввести бы де факто пост вице-президента – не избранного, назначенного! – поставив на него человека, неприемлемого для Запада. Подумал: «А что в Штатах? Там атакуют Трампа, чтобы после импичмента президентом стал удобный Пенс. В точности то же самое!» Неужто Путин не додумается показать америкосам колоссальный кукиш, назначив премьером да хоть генерала Шаманова? А уж кто будет истинным главой Кабинета, – другой вопрос. Неужели некому подсказать Путину эту конструкцию, мощный асимметричный ответ на кабаний, напористый натиск Запада?

Между тем на бездельном санаторном просторе мысли Донцова мчались дальше. В путинской России да при сверхсложной мировой ситуации должность премьера вообще начинает играть интересную роль. Не избранное, а назначенное второе лицо в государстве становится фактором политических раскладов. Премьер не может начать «свою игру», как Руцкой при Ельцине, ибо немедля будет отправлен в отставку. Значит, силовик в премьерском кресле не нарушит внутреннюю стабильность. Зато на внешнем треке у России козырной туз. Если пиндосы вознамерятся перейти красную черту, Путин вправе намекнуть о добровольной отставке, а в критических ситуациях профессиональный военный непредсказуем. Не говоря уже о том, что российское прозападное лобби будет мгновенно сметено с политической доски. Эта угроза предохранит Путина от элитных наездов, которые вынашивает Вашингтон.

Кстати, профессор, пожалуй, прав: нагрузка у Владимира Владимировича сумасшедшая, и уже пошли оплошности, чего раньше Донцов не замечал. В телефильме Кондрашова Путин сказал, что в феврале 2014-го, когда Янукович начал силовую зачистку Майдана, в Кремль позвонил Обама и попросил – плииз! – воздействовать на украинского президента, чтобы не использовал военных, ибо завтра, в пятницу, в Киев прибудут главы МИД Германии, Польши в качестве гарантов соглашения с лидерами Майдана. Путин обещал выполнить просьбу, переговорил с Януковичем, и киевский Таймынь не состоялся. В пятницу соглашение подписали, а в субботу в Киеве произошёл переворот, власть захватили заводилы Майдана. Всё это рассказал сам Путин. Да ещё посетовал, что Обама не перезвонил.

То есть, надо полагать, спасибо не сказал.

И что получается? – думал Донцов. В телефильме рассказ Путина звучит как чистосердечное признание в совершённом… Ну, назовём это катастрофической ошибкой, итогом которой стала сдача Украины. Он доверился американцам, хотя им вообще нельзя верить на слово. Чем же Путин отличается от Горбачёва, проглотившего сказки о том, что НАТО ни на дюйм не продвинется на восток, от Медведева, по просьбе того же Обамы приказавшего Чуркину не применять вето по «открытому небу» Ливии в Совбезе ООН? Сколько же амеры, для которых нечистоты коварного обмана – политическая норма, будут дурить русских простофиль, наивно уповающих на международное право, нравственные ценности и честное слово западных партнёров? Сколько ещё будет длиться этот морок – обожествление циничных западных убожеств с ампутированной совестью?

И зачем Путин спустя четыре года оповестил мир о том, что лично причастен к сдаче Украины? Это же и впрямь чистосердечное признание в грубейшей оплошности, которая войдёт в анналы истории. Само признание – тоже оплошность. Не понял, что о личном просчёте нельзя говорить в эфире, видимо, считает, что ему уже всё можно. Но если не понял в данном случае, не исключено, начал упускать и другие важные сегменты политики.

У Макса Вебера, которого изучал каждый бизнесмен, есть тезис об этике убеждений и этике ответственности. В первом случае речь идёт о безупречном следовании нравственным идеалам, не считаясь с затратами и жертвами. Этика ответственности предполагает другое: учёт ситуации, тщательную оценку последствий, готовность преодолевать худшее зло злом меньшим, жертвовать малым ради большого успеха. Но очевидно, что главы государств независимо от добродетельных убеждений и личных обязательств по определению обязаны исходить из этики ответственности. Упрямое нежелание поступиться принципами порядочности может обернуться слишком серьёзными потерями для страны. Лидер нации не принадлежит сам себе.