Немой набат. 2018-2020

– А я думаю о том, какой ответ дадут люди на планы сноса. Село и впрямь крепкое, считай, подмосковное, трасса удобная, значит, летом дачники наезжают. Люд, ошалевший от бедствий девяностых, похоже, очухался, оцепенение жизни ушло. Я это называю тихой работой времени. Да, Валюша, выход один – отодвигать газопровод, начинать просеку во-он там, – показала рукой на дальнюю опушку. – В обход! «Рюски мьюжик» здесь глухим отпором не ограничится, бузу поднимет. Всё ясно, давай вернёмся к первой части задачи – как организовать системный протест, чтобы в глазах Немченкова он стал твоей заслугой? – Проще пареной репы.

– Это как же? – Усмехнулась. – Уж не сам ли намерен народ мутить?

Валентин ответил в тон, тоже усмехнулся:

– Нд-аа, в практическом деле женский ум не тянет. Пластиковый пакет утюгом гладишь. Конечно, в истерике правдоискательства мы биться не будем, но… Как же ты забыла? А Подлевский – на что?

– Подлевский! – ахнула Глаша, сразу всё поняв. – Да, это выход, и отличный. Ход конём! Но ему, Валя, заплатить придётся, тот ещё жук.

– Так в этом же вся соль! Платить-то будет Немченков. Через меня. Сей вопрос я мигом сообразил. Одним махом всех побивахом, кучу зайцев ухлопаю. Тут мне всё ясно… Ладно, поплескались на мелководье, давай-ка на глубину, переходи ко второй задаче, она куда сложнее. Значит, говоришь, есть три источника финансирования этой большой петли? – Тоже показал рукой на дальнюю опушку. – С какого начнём?

– Кто первым воспротивится переносу газовой трассы? Ясно, что Синягин: дополнительный финансовый выхлоп – за ним! С него и надо начинать. Сперва оглушить суммой – доплат с три пропасти! А потом выкатить государственную и региональную помощь. Курс психологических воздействий помнишь?

– Логично… А как мы тот курс обшутили, помнишь? Работать с людьми по принципу: «Настоящий поляк должен жить в Англии».

Протоптанными в снегу тропками они медленно обходили безлюдные тупики, и Глаша снова умолкла. «Сейчас выдаст что-то капитальное», – опять ждал Валентин. Но она спросила:

– А что известно об этом Синягине?

– Крупный бизнесмен. Заказ выбил государственный. Как я понял, из кожи лезет, чтобы уложиться в срок. И, судя по отношению Немченкова, то бишь Винтропа, дело серьёзное. Я справки наводить не вправе, а Службу мы с тобой решили пока не тревожить. Хотя после этого путешествия пора.

– Та-ак, значит, бизнесмен крупный, а дело пророссийское, государственное…

Она снова надолго замолчала. Потом, глядя вдаль, где открывались глазу лесные опушки, сказала:

– Знаешь, о чём я думаю? Ты удивишься: о Ротшильдах и Рокфеллерах.

Валентин действительно изумился до крайности:

– Оно, конечно, в русской деревне на глобализм, на миллиардеров тянет.

Но Глаша не обратила внимания на ехидную реплику.

– Для людей несведущих эти миллиардеры – символы загребущих рук, денежных мешков и прочей напасти. Оба семейства злодейские, друг друга сто?ят, два сапога пара. И по-простому, по-обывательски это верно. Но на деле между ними большие различия.

– Различия?

– Да, различия, и коренные. Потому что Ротшильды – это лидеры мирового финансового капитала, творцы всеобщей глобализации, обожествляющие прибыль. Классические космополиты, золотые тельцы! А Рокфеллеры – ярые проамериканцы, сторонники, развития национальных корпораций, в социальном плане очень жёсткие. Но в данном случае важны идейные различия между этими злокозненными семействами. Потому что и российскую элиту – а ты знаешь, как быстро у нас нарастают антиэлитные настроения, – нельзя одним миром мазать. Есть элита прозападная, её можно условно уподобить «ротшильдам», и есть элита пророссийская, ориентированная на цели национального развития, это как бы «рокфеллеры». И сто процентов даю: в стране зреет глубокий внутриэлитный раскол по линии «ротшильды – рокфеллеры». Как всегда, как извечно, возникло в России пока подспудное, однако уже очень острое противоборство двух непримиримых сил, одна из которых в историческом времени несёт стране неотвратимое зло, вплоть до внешнего управления, а другая способна обернуться добром, укрепив державность. Насколько я понимаю, этот Синягин – из «рокфеллеров»?

Вдруг смешно взмахнула руками.

– Валька, вспомнилось по этому поводу давно забытое. Ну напрочь забытое! Даже тебе не рассказывала. А тут неожиданно всплыло из глубин памяти, потому что – про Ротшильдов. И не байка, не сказка, человек, который об этом говорил, и посейчас жив, ему под восемьдесят, я о нём недавно в «Огоньке» читала. А рассказ его слышала по случаю, да-авно, ещё до минской школы, в какой-то компании.

– Ну, не томи, давай.

– Суть в том, что этот человек, кстати, не из наших и не из дипломатов, а профессиональный финансист, в советские ещё годы в Лондоне встречался с представителем германских Ротшильдов. Я даже имя помню, которое он называл, – Альберт Ротшильд. Говорили по-аглицки, и вдруг у Ротшильда проскочило несколько русских слов. Откуда? Ну, этот Альберт и объяснил. Перед войной не успел эмигрировать из Германии, и его засадили в концлагерь. Но фюрер же понимал, с какой птицей имеет дело, и условия заключения были особыми. Кстати, потом семья выкупила его через цюрихских «гномов». Но вскоре после нападения Германии на СССР в благоустроенную камеру Ротшильда подселили русского военнопленного, который был не кем иным, как… Валька, с ума сойдёшь, когда имя назову. – Сделала интригующую паузу. – Яков Джугашвили, старший сын Сталина! Он же с первых дней войны командовал артдивизионом и уже в июле сорок первого попал в плен. Потом-то покончил с собой, бросился на проволоку высокого напряжения. Говорят, Сталину предложили обменять его на фельдмаршала Паулса, пленённого нами под Сталинградом, а он ответил: «Я солдат на маршалов не меняю».

– Ну, это известно. А про Ротшильда что?

– Так вот, представляешь, Ротшильд и сын Сталина сидели в одной камере! И Яков Джугашвили учил Ротшильда русским словам. Действительно, с ума сойти, как в истории судьбы переплетаются… Ну ладно, повспоминала, теперь надо к Синягину возвращаться.

– Ты остановилась на том, что он – скорее всего, из «Рокфеллеров».

– Да не скорее всего, а наверняка. Иначе не рвал бы пуп, выполняя важный для России госзаказ. А по мере приближения транзита власти – ты понимаешь, я о 2024-м, – и кризис лояльности и внутриэлитный разлом будут нарастать. И «ротшильдам» и «рокфеллерам» надо успеть набрать побольше очков перед решающей схваткой, когда не исключена пересборка властных институтов. Успевшие окажутся сильнее успешных. Ясно же, что наши олигархи – с политическим статусом, потому и олигархи; есть среди них и «внутренний Запад». Вприпляс к сказанному, – наша политическая элита уже выродилась в номенклатуру, в ней тоже пойдут трения, историю перестройки вспомни, раскол ЦК, – мы его изучали. И не забывай: это снаружи – Россия монолитная, а изнутри-то – Российская Федерация с клубком противоречий, обостряющихся при транзите власти.

Когда ехали через Поворотиху в обратную сторону, Валентин подвёл итог:

– Теперь многое прояснилось. Завтра же напишу донесение.

В понедельник повезёшь Дусю в ветлечебницу.

В ответ – очередная порция молчания. А потом:

– Знаешь, Валь, я бы поступила иначе. Вопрос очень непростой, тонкий, даже деликатный. Страна вступила в эпоху национальных проектов, и попытка перекинуть успешные оборонные технологии в отстающую гражданскую сферу, она знаковая, потому Винтроп к ней особое внимание и проявил. Мне кажется, сперва надо запрашивать срочную встречу с генералом и объяснить всё на словах, в том числе про Синягина. С ним без Службы всё равно не обойдёшься, ты же на него выйти не вправе. По всем падежам надо ситуацию просклонять. И потом передать бумагу.

– Ну что ж, как отвечала Мария на Благовещение, – оно, кстати, на носу, – «Да будет мне по слову твоему».

Днём в понедельник Суховей позвонил Немченкову.

– Георгий Алексеевич, простите за беспокойство, но замучился из-за пропуска на машину. Добираюсь на метро до «Китай-города», выхожу в сторону Варварки и десять минут топаю вверх, чтобы в девять быть на рабочем месте. Очень неудобно без пропуска.

Немченков молчал, не понимая смысла странного звонка.

– Поставили в очередь, если парковочное место в зоне освободится. Но когда-а это будет! А завтра и вовсе без четверти девять придётся в «Китай-городе» высаживаться, чтобы подготовить визит важного гостя.

– Ясно, ясно, Валентин Николаевич, – сочувственно затарахтел Немченков, сообразив, какова истинная цель звонка. – Попробую пособить с пропуском.

Следующим утром Валентин без четверти девять стоял у выхода из метро и видел, как на противоположном углу выбрался из машины Немченков, намётанным глазом заприметил Суховея и напрямик пересёк узкую улицу, жестами рук приостанавливая поток транспорта, медленно сворачивающего на Варварку.

– Здравствуй, Валентин Николаевич. Что-то стряслось?

Они медленно двинулись вдоль парапета, с тыла ограждающего парк «Зарядье», разбитый на месте бывшей гостиницы «Россия», и Суховей объяснил:

– Понимаете, Георгий Алексеевич, дело оказалось непростое. Синягин организовал очень мощное давление, на меня обрушилась лавина звонков, требующих быстрее закрыть вопрос.

Шумят с намёком: что вы там курите, какую травку? Я пока держусь.

– Держись, держись, Валентин Николаевич. Для нас главное – выиграть время. Назначай больше экспертиз.

– Но чувствую, мне понадобится поддержка.

Немченков насторожился.

– Мы не можем подключать к этому делу других лиц.

– Речь не об этом, Георгий Алексеевич. В субботу я инкогнито ездил в Горюхино, чтобы разобраться в местной ситуации. И удалось выяснить, что народец тамошний вряд ли будет в восторге от газопровода высокого давления. Более того, тех, кто против, – хоть лопатой греби. Как писал Тургенев, «во дни несварений» всегда искрит. И возникла у меня идея спровоцировать среди горюхинских козлов на водопое массовый протест. А то сидят без дела, вот-вот волосы на ладонях вырастут. – Суховей, как любят шутить остряки, честно сказал не то, о чём думал.

– Идея отличная! – встрепенулся Немченков. – Но кто и как будет раздувать из искры пламя?