Всё не как у людей. Роман

– Так, выручи.

– Эх, Василий! Всех вас выручи! Грамотный мужик, пятый десяток давно разменял. Знал, какое время грядёт, а запчастями не мог запастись.

– Знал, Михалыч, и видел, как совхоз растаскивали. Только не у всех такая возможность была-прихватизировать.

– Ладно, Василий, не заводись! -как-то мягко, даже ласково сказал Михеев.-Дам я тебе выжимной.

Дробнов сердцем почувствовал, что Михалыч понял его намёк насчёт «прихватизации». Жена Михева, Людмила, моложе его, работала тогда в совхозе завскладом. Ходили тогда разговоры, что крутила она романы с нужными людьми. Михеев с этим явлением боролся, грозился даже разводом. Но однажды супруга ему прямо сказала:

– Сиди уж да помалкивай. Только и умеешь навоз убирать. Даже в постели от тебя толку нет. Прикидываются все у нас чистенькими да честненькими, а копнёшь-глаза на лоб лезут.

Дробнова эти сплетни мало интересовали и он больше склонялся к мнению, что важную роль в успехах Михеевой играла её родственница, занимавшая не последнюю должность в Областном Правительстве. Как бы там ни было,

но после откровенного разговора с женой Михалыч язык прикусил.

Михеев куда-то вышел, а Василий тем временем размышлял. Вроде, мужик как мужик этот Михалыч. Не прочь, бывало, и выпить в компании. Но вот что-то в нём есть такое, за что к нему относились насторожённо и на работе, и вообще. Всё-то он прибедняется, всё-то он, что на общее благо, скрипя зубами делает. Одной «списанной» техники на своё подворье сколько перетащил, а потом расродавал. Всё это, конечно, благодаря супруге своей. Вот и верь после этого, что женщины слабые созданья.

Михеев вернулся и протянул Василию кулёк из замасляной бумаги.

– Спасибо, Михалыч! – пряча кулёк в карман куртки, произнёс Дробнов.-Сколько я тебе должен?

Михеев отвёл взгляд и усмехнулся.

– Сочтёмся когда-нибудь, как говорится, -сказал он, и на правах выручателя добавил.-Эх, Василий, жить-то уметь надо.

Василий промолчал. Не давал ему слово сказать замасленный кулёк, который, словно раскалённое железо, прожигал карман куртки, доставая до самого тела. И вдруг Дробнову стало не по себе: ведь по сути Михеев одалживал ему украденную в совхозе запчасть. Окажись на месте Василия другой, Михалыч спросил бы за этот выжимной дорого. Но Дробнов хорошо разбирался в технике, чего нельзя сказать про Михеева, который частенько обращался за помощью к Василию: то клапаны подрегулировать, то зажигание или карбюратор.

– Ты надолго приехал? – спросил вдруг Михалыч.-Опять в Москву уедешь?

– В Москву? – усмехнулся Дробнов и задумался.

Про Москву ему вспоминать не хотелось. Когда совхоз, на котором, в общем-то, держалась жизнь села, вконец развалился, многие сельчане побежали кто куда. Дробнову бежать никуда не хотелось. Решил он заняться фермерством. Но, как говорит Михалыч, только со стороны хорошо смотреть. Сложившаяся обстановка напоминала отмену крепостного права при Алесандре2,когда крестьянам дали вольную и выпустили ко всем чертям с пустыми руками. Что мог сделать фермер, имея в арсенале не больше трёх единиц техники, да и та на ладан дышала. Урожая не хватило даже на то, чтобы расплатиться за запчасти и ГСМ. Всё, в том числе и живность с подворья пришлось распродать, чтобы расплатиться с долгами. Жена Тамара, работавшая учителем в школе, предложила попытать счастье в Москве, благо, что там живёт её тётя.

Решились не сразу. Не так просто было поменять сельский уклад жизни на городской. Да и страшно было оставлять дом без присмотра. Быстро всё растащут, да ещё и сожгут. Валентина Терентьева, приходившаяся Дробнову двоюродной тётей, которой едва перевалило за пятьдесят, приглядывать за их домом наотрез отказалась. Работала она бухгалтером в школе и жила на другом конце села одна. Несколько лет назад схоронила Валентина мужа, который отравился уксусной кислотой. Не то чтобы пьяница был, просто с похмелья перепутал бутылки. Василий с пониманием отнёсся к отказу Валентины: за своим-то домом нужен глаз да глаз. Помогла тогда соседка Дробновых, одинокая пенсионерка Дарья Петровна Пронина, перешагнувшая семидесятилетний рубеж.

Тамара устроилась в Москве в торговую компанию, сам же Дробнов водителем к частнику. Привыкал к городской жизни Василий тяжело. Постоянно тянуло домой, по ночам снилось родное село. Да тут ещё запудрил Тамаре мозги москвич, выдававший себя за большого начальника. Начались рестораны, ночные прогулки. В общем, понеслось. Василий пытался бороться с этим явлением, но безуспешно. Наконец нервы сдали и он махнул домой, чтобы успокиться и решить, что делать дальше.

– На Севере кореш работает начальником, -качнувшись на стуле, сказал Василий.-А в Москву мне не хочется. Не нашими мощами там чудеса творить.

– Эх, как всё перевернулось, – с наигранным сочувствием промолвил Михеев.-Оно, как говорится, жизнь прожить-не поле перейти.

Дробнов усмехнулся, чувствуя всем нутром, что в душе Михалыч злорадствует, мол, красивой жизни захотелось-обломал рога-то.

– Одно слово-реформы, -выдохнул Михеев.

– Да ладно, реформы, -выпалил Василий.-Всё теперь можно на реформы сваливать.

– Оно, как говорится, мы люди маленькие.

Василий, окатив Михеева сердитым взглядом, напомнил:

– Михалыч, а не мы ли в ладоши хлопали, когда на последнем собрании решено было наш совхоз в аренду одной промышленной компании сдать. Обещаны тогда были золотые горы.

– Эх, Василий, кто ж тогда знал. Время было смутное, совхоз трещал по швам-вот и цеплялись за каждую соломинку.

Надолго запомнилось Дробнову то собрание, проходившее в Доме животноводов, который к тому времени представлял из себя жалкое зрелище. Большая часть стульев была поломана, растаскана, а потому устроились кто как мог. Одни сидели на каких-то ящиках, подвернувшихся по пути, другие и вовсе стояли, прислонившись к обшарпанной стене, на которой каким-то чудом сохранились остатки наглядной агитации доперестроечных времён, да запыленный портрет вождя мирового пролетариата.

– Что, батенька, демократии захотелось? -говорило с портрета выражение лица Владимира Ильича.-Коммунизм-то профукали. Но смею вас заверить, что мы ещё придём к полной и всеобщей победе наших идеалов. Советская власть до всех доберётся!

Директор совхоза Андрей Сергеевич Рыков тогда честно признал, что положение в хозяйстве критическое. Обьявил, что есть предложение передать совхоз одной крупной компании в аренду, тем более, что эта компания помогает хояйству последнее время держаться на плаву. Совхоз столько уже задолжал, что не в состоянии расплатиться.

– Всё понятно, -подытожил тогда Дробнов, -нас давно уже всех продали с потрохами.

– Не надо, Василий Николавич! Не надо! -оборвал его директор.-Никто вас никому не продавал, и сейчас без вашего согласия ничего не решится.

– Но дело в том, -заявил о себе глава района Кузнецов, -что своими силами вам уже не удержать совхоз.

Выступил и представитель той компании, молодой мужчина. Обрисовал в радужном цвете перспективы, заверил, что никто не останется без работы и зарплаты.

– Чего призадумались, труженики вы мои?! -с пафосом обратился Рыков.-Преодолеем мы этот кризис. Не впервой нам неприступные крепости штурмовать.

– Оно, как говорится, где наше не пропадало, -поддержал директора Михеев.

Вот только бурных аплодисментов не последовало. Глаза людей выражали досаду и беспокойство, хотя в душе ещё теплилась надежда. Ведь многие из них отдали этому совхозу все свои силы, а у многих ещё их прародители стояли у истоков этого хозяйства. Высокую цену заплатили люди, чтобы поднять, довести до процветания этот совхоз.

Всего два года понадобилось арендаторам, чтобы от совхоза остались лишь воспоминания.

Дробнов тяжело, словно придавленный грузом воспоминаний, поднялся со стула.

– Подожди, Василий, не спеши, -остановил его Михеев-Тут дело такое. Оно, как говорится, Людмила моя хочет какой-то бизнес наладить.

– Торговлю, что ли? -прогудел Дробнов.-Так у вас есть свой магазин.

– Магазин магазином, будь он неладен. Одни хлопоты от этого магазина. Какой-то цех хочет открыть.

– Поздравляю! -не понимая, к чему клонит Михалыч, выпалил Василий.

Михеев засопел, потёр ладонью наморщенный лоб и произнёс:

– Отговаривал я её. К лешему весь этот бизнес, без него бы прожили. Из меня в этом деле помощник плохой. Так нет, и слушать не хочет. Вот только помощника ей бы надо. Я, как говорится, тебе ничего не предлагаю, но…

– Понял я тебя, Михалыч. Вот только я на эту роль не гожусь.

Михеев засопел ещё сильнее, и когда прощались, Василий ощутил дрожь в его руке.

Оказавшись за воротами дома Михеевых, Дробнов пробурчал:

– Всё по своим норам растащили, а теперь жить учат.