Параллель: операция «Вирус» и дело Понтия Пилата

– Да, вот еще что, – продолжил тот, – помните, я говорил вам о тех опасностях, которые поджидают путешественников в городах и на дорогах? Так вот. В метрополии дела с этим обстоят еще хуже, чем в провинциях. Имейте это в виду и проинструктируйте Калвуса.

– Есть, правда, один нюанс, – после некоторой паузы продолжил прокуратор, – Путеолы – это ближайший к острову Капри порт. Может случиться так, что Рафаил или тот, кому он передаст послание, пожелает сразу отправиться на остров. Впрочем, Калвус, полагаю, достаточно предусмотрителен, и я надеюсь на него. Пилат отвел глаза, всматриваясь в даль, и тихо произнес: – Представляю, какое разочарование постигнет разбойников, когда они обнаружат какую-то кляузу.

Пилат обратил лицо к собеседнику, его пытливый взгляд уперся в глаза хранящего молчание Аркания. Прокуратор чуть помедлил, затем взмахом руки подозвал Луцию и приказал: – Калвуса ко мне.

Луция, которой раньше не доводилось слышать это имя, подавилась смешком и пропала в покоях дворца. Долго Калвуса искать не пришлось. Через мгновение коренастая фигура предстала перед прокуратором. Последовало традиционное приветствие: – Salve Caesar imperator!

Пилат ответил взмахом руки и подошел к нему почти вплотную.

Перед прокуратором почтительно стоял среднего роста атлетического телосложения молодой мужчина. Несмотря на возраст, его когда-то буйная шевелюра решила почему-то покинуть этот мощный череп, оставив, видимо на память, светлые, легкие, редкие завитки у висков, ушей и на затылке. Полностью лишенная волос тотальная лысина темени была загорелой и блестела на солнце. Лицо же было розовато-белым, будто солнце его не касалось вовсе. Большие серые глаза выделялись на фоне удивительно голубых белков. Эти глаза, обрамленные ресницами, длине которых могла бы позавидовать любая красавица, внимательно смотрели на прокуратора. Это был взгляд человека, знающего себе цену. На могучей шее, сбоку над сборкой плаща, билась жилка, как бы напоминая, что эта сила и мощь являются всего лишь живой плотью.

Глядя ему в глаза, прокуратор сказал:

– Я слышал о вас только хорошие отзывы и надеюсь на вас.

– Благодарю. Прокуратор может располагать мною.

– Вам предстоит ответственная миссия. Эти документы вы должны вручить в Риме моей жене. Здесь все есть, – Пилат передал Калвусу свернутые в свиток листы пергамента, – остальное вам скажет Арканий. И, обращаясь уже к обоим: – В случае успешного выполнения задания вас будет ожидать награда. Успеха! Да поможет нам Беллона! Все. Когда закончите, вас, Арканий, жду на берегу. Пилат по узкой, каменной, извилистой лестнице, обвитой местами диким виноградом, стал спускаться к берегу.

Солнце, зависшее над выжженной землей, готовилось к нанесению дневного удара.

Пилат спустился к берегу и оказался в небольшой бухте, созданной причудливым очертанием дворцовой скалы. Она же – эта скала – закрывала собой от солнца почти до полудня прибрежную часть бухточки, куда и вела лестница с террасы дворца. Пилат сбросил плащ, скинул сандалии и направился к грубой каменной лавке, сооруженной прямо у кромки воды. Легкие волны с тихим плеском подкатывались к ней, задумывались на мгновение и отступали, готовясь к новому пришествию. Пилат любил это место. Здесь он рассчитывал продолжить вчерашний неоконченный разговор с Арканием. А пока Пилат бездумно закапывал ступни ног в песок, поглядывая иногда влево, где вдалеке вспыхивал на солнце через небольшие промежутки времени шлем легионера, несущего охрану территории дворца и мерно повторяющего один и тот же маршрут.

Наконец, послышались быстрые шаги, петляющие вместе с лестницей, и шелест песка под ногами спустившегося Аркания.

– Присоединяйтесь ко мне, Арканий, места здесь достаточно.

Арканий, следуя призыву и примеру прокуратора, сбросил плащ, отстегнул и аккуратно сложил на плоском камне тяжелый пояс с мечом и ножом, скинул калиги и, осторожно ступая по воде, присел на другом краю каменной лавки.

– Итак, Арканий, продолжим разговор. О личности, происхождении, семье Иисуса говорить не будем. Тем более, что говорить-то особенно не о чем. Странные обстоятельства: с момента рождения и до последних дней его жизнь изобилует всякого рода слухами при полном отсутствии достоверных данных. Чего стоит хотя бы этот слух о том, что отцом Иисуса является легионер Пантер, и что будто муж выгнал жену с прижитым на стороне ребенком из дома, и она скиталась с ним в Египте и Индии? Каково? Я прямо-таки вижу за всем этим Кайафу. Кстати, не он ли постарался, чтобы человек принявший смерть за веру ушел и не оставил никаких письменных свидетельств? Да. Однако вернемся к рождению этого человека. По вашим сведениям он родился в тот год, когда по указу императора Августа проводилась перепись населения Империи. Это так? Вы не могли ошибиться?

– Ошибка исключена. Он родился в пути. Местная власть обязала иудеев проходить регистрацию не по месту фактического проживания, а по месту рождения. Вообще, должен сказать, история той переписи в Иудее темна и скандальна, но детали мне неизвестны.

– Пилат живо вступил в разговор: – Мне они известны. Я помогу вам ликвидировать этот пробел в знаниях. Мне эту историю поведал в Риме Копоний. Он специально приехал ко мне, когда узнал о моем назначении в Иудею. Почтенный старец рассказал мне и об этой переписи. Именно он был прокуратором Иудеи в то занятное время. По его словам, он не придал значения и как-то пропустил инициативу местной власти относительно механизма проведения переписи в Иудее и только позже уяснил, в чем тут дело. Что такое перепись по месту рождения? Кто-то был в отъезде, кто-то болел, кто-то просто не имел возможности поехать в родные места или не захотел. Таким образом, данные переписи оказались существенно занижены по сравнению с фактической численностью населения. А сбор подушного налога осуществляется по месту фактического проживания, но контролируется Римской квестурой по данным переписи. Улавливаете? Пока Копоний разбирался в ситуации, кто-то хорошо погрел руки на разнице. Такая вот история. Но мы отвлеклись, прошу вас, продолжайте.

– Да. Так вот и пришлось беременной женщине с мужем из города Назарета, где они проживали, ехать в Вифлеем, откуда оба были родом. И вышло так, что выехали двое, а к месту назначения прибыли втроем. Так что ошибки быть не может. – Прокуратор что-то подсчитал в уме и сказал: – Мне он показался моложе. Ну, хорошо. Обратимся к Учению Христа. Я прочитал свиток и составил свое мнение. Но хотел бы выслушать ваши соображения. Прошу.

– Благодарю. Начну с проповеди, которую вы прочитали. Она есть прямое и краткое изложение всего Учения и Веры Христовой. Нетрудно заметить, что базой Учения Христа являются те же заповеди Моисея: не убий, не укради, не возжелай и так далее. Возникает вопрос: так в чем же тогда суть идейного конфликта Иисуса с первосвященником Кайафой? На мой взгляд, ключ к пониманию этого дал сам Иисус в той же проповеди. Этим ключом является фраза: «Не думайте, что пришел я нарушить Закон или пророков, не нарушить пришел я, но исполнить», и далее перечисляет заповеди. Тем самым Иисус говорит: – Эти заповеди и только они – Закон, все остальное – вне его. А что же это остальное? Остальное – это надстройка, которую создали и создают первосвященники и фарисеи – книжники, якобы, на основе того же Закона. Вот примеры.

Написано: «Приносящий жертву богам, кроме одного Господа, да будет истреблен». Это постулат. А как же тогда «не убий»? А как же быть с вами, прокуратором, наместником Императора, носителем римской власти, поклоняющимся многим богам? И что представляет собой покоренный Римом народ, которому этот постулат вдалбливается в голову? Это сухой хворост, а зажженный факел в руках Кайафы.

Другой пример. Написано: «Не мсти, не имей злобы на сынов народа твоего». Остальным, по смыслу, можно мстить как угодно. И «возлюби ближнего своего», следовательно, относится только к одной категории людей и распространяется только на иудеев.

Теперь наложим это на Заповеди или Закон Моисея, и что от него останется? Останется инструмент, которым ловко манипулируют Кайафа и иже с ним. Иисус видит это и говорит: – Нет, это не Закон, Закон – вот он. Иисус идет дальше. Он говорит в Нагорной проповеди: «Вы слышали, что сказано: „люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего“. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас». Он призывает там же: «Не судите, да не судимы будете; ибо каким судом судите, таким и будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить». Он видел торговцев и менял в Храме недалеко от Соломонова притвора, и там же овец и коз, словно на рынке у Овечьих Ворот. В гневе он разогнал и людей, и животных, и сказал: «Никто не может служить двум господам….. Не можете служить Богу и мамоне (богатству)». Он обращался ко всем, но отнесли эти слова, в первую очередь, на счет первосвященников и левитов.

Я полагаю, именно отсюда исходит причина упорства Кайафы и его желания придать смерти Учителя. И это понятно, ведь его, Кайафу, хотят лишить инструмента, с помощью которого он судит кто прав, кто виноват, кому как жить или не жить вовсе, кому торговать в Храме, кому нет, и кому и какие делать подношения храму и ему, Кайафе?

– Довольно, Арканий, отдохните, посидите здесь. Пилат встал и медленно пошел прочь по берегу, утопая стопами в мокром песке. Его вновь захлестнула волна желчи, теперь имеющая явный привкус ненависти. Движение сбивало и поглощало эту волну. Прокуратор мысленно повторил: «Инструмент! Инструмент – это и я, Пилат. Инструмент Кайафы! Может быть не только инструмент, но и символ. Ложь о том, что Пилат подослал Учителя с его проповедями, забудут быстро. Правду о том, что я послал его на смерть, будут помнить долго»

Прокуратор успокоился, вернулся и сел на свое место:

– Арканий, продолжайте.

– Итак, логическое понимание конфликта есть. Теперь обратимся к вопросу: почему Кайафе нужно было сотворить казнь именно руками римской власти? Это принципиальный вопрос! Помните, я докладывал о третьей цели – компрометации прокуратора Иудеи? Это и есть ответ и объяснение. По логике Кайафы, как излагается в доносе Императору, когда Иисус был уже схвачен местной стражей, и дело дошло до суда, прокуратор стал опасаться огласки своей роли в организации беспорядков в городе. Из-за этих опасений он перевел арестанта в римскую преторию и затем предал Иисуса смерти на кресте, предотвращая, таким образом, возможность огласки своей преступной роли. И в этот логический посыл органично вписываются и спровоцированные самим первосвященником беспорядки в Иерусалиме, и появление Гермидия на суде-совещании, и обращение к императору. Арканий замолчал. Прокуратор поднял голову и увидел, что солнце скоро поднимется над скалой и превратит их убежище в пекло.

– «Да, есть логика в рассуждениях Аркания. Она многое объясняет», – подумал прокуратор, вслух же сказал: – По этому вопросу достаточно. Перейдем к следующему.

– Следующий – Варавва. Везунчик Варавва. Ему 29 лет, не женат, происходит из хорошей семьи. Его отец торговал посудой, был уважаемым человеком. После смерти отца Варавва и зять – муж сестры – продолжили дело. Но скоро Варавва заскучал, бросил дело, стал гулять, но, что хуже, стал играть. Игроки дали ему почему-то латинское прозвище – Дивес (dives – богатый). Сестра пыталась образумить его, помогала ему, когда он спустил свою долю наследства. Но бесполезно. Он опустился, говорят, стал воровать. Попался. Убил стражника при попытке задержать его. Но, должен доложить, история эта темная. Физически он очень силен. Смышлен, азартен и авантюрен. Он отличается от обычных обывателей, и не потому, что хочет выделиться, нет. Он другой, особенный. Он быстро сходится с людьми, но его не всегда понимают и, по-моему, поближе узнав, начинают относиться с некоторой опаской. Живет, где придется, но всегда возвращается к Саре – одинокой женщине, проживающей в Верхнем Городе. Похоже, Сара любит непутевого Варавву и потому прощает ему все: и его длительные отлучки, и постоянные долги, и преследования кредиторов и многое другое. Вероятно, и он любит ее. По-своему. Наделав долгов и осев у Сары, он начинает искать возможность заработка, чтобы рассчитаться с долгами. Человек он, несомненно, неглупый и даже способный. Все, за что он берется, у него получается. Он и строитель, и гончар, и медник. Но как только он достигает успеха и рассчитывается с долгами, тут же теряет интерес к делу и берется за старое. И вновь все идет по кругу. Какое-то время он работал во дворце Кайафы. Менял черепицу на крыше, потом укладывал плитку вокруг дворца. Руки у него действительно хорошие. Говорят, что Кайафа предлагал ему постоянную работу при Храме. Но где там? Ушел. Сейчас у него после чудесного спасения период просветления. Вместе с зятем он уехал в Александрию за товаром.

– Что можете сказать о Саре?

– Очень красивая женщина. О ней говорят – шикса, она родилась от смешанного брака иудея с гречанкой. Очень чистоплотная и трудолюбивая женщина. Она швея. Шьет талифы, талесы, хитоны, синдоны, кефи, платки, покрывала и прочее.

Прокуратор поднял голову и посмотрел вверх. Солнце уже вышло из-за скалы и сожгло все очарование этого уголка.

– Пойдемте, Арканий, иначе мы изжаримся здесь.

Пилат накинул плащ и капюшон на голову. Арканий надел калиги и застегнул на себе свой тяжелый пояс с мечом и ножом. Пилат, глядя на меч, спросил: – Это не гладиус эспанус, не стандартный образец, верно?

– Да, это не стандартный образец. Этот меч выкован из дамасской стали. Она прочнее, поэтому можно сделать меч уже, но длиннее при том же весе.

– Да, да, я припоминаю. Еще диктатор Сулла в свое время интересовался и этой сталью, и оружием из нее. Сулла всегда питал интерес к оружейным новинкам. Но я не помню, почему он оставил это дело?

– Оставил, насколько мне известно, потому что убедился в невозможности организовать массовое производство из-за дефицита каких-то присадок или добавок к стали. Да и мастера – их мало, и они фанатики. Они готовы подставить головы под собственные мечи, но сохранить свои секреты.

За разговором поднялись на террасу дворца. Не было ни малейшего ветерка. От плиток пола веяло таким жаром, что воздух подрагивал. Прокуратор посмотрел в сторону залива. Бухту покидала и выходила в открытое море небольшая флотилия. С высоты Стратоновой Башни, расправив крылья, гордо и напутственно вслед ей смотрел императорский орел.

Прокуратор и Арканий направились к дворцу.

– Арканий, уже полдень – время прандиума, прошу Вас отобедать со мной. Потом я отпущу вас. Я думаю, к тому времени жара несколько спадет.

– Благодарю.

Войдя под своды дворца, прокуратор и его спутник по внутренней дворцовой лестнице спустились в помещение, вырубленное под дворцом в теле скалы. Это был довольно просторный округлый зал с высоким сводом, в котором были прорублены два туннельных окна. Туннели от свода зала шли под наклоном и заканчивались окнами южной стены дворца. Благодаря этим окнам помещение и проветривалось, и освещалось в дневное время мягким рассеянным верхним светом. Стены зала были условно поделены на четыре части и покрыты грубоватыми барельефами четырех культур. Восточная часть была посвящена месопотамской или шумерской культуре. Южная – египетской, северная – эллинистической, западная – римской.

Валерий Грат, предшественник прокуратора в этой должности, приведя Пилата впервые в этот зал, рассказал ему, что и город, и дворец были построены царем Иродом в честь Рима и в дар ему. Затем подвел Пилата к южной части зала и показал высеченный на каменной поверхности расплывчатый силуэт египетского бога Амона – Ра. Единственной четко очерченной деталью барельефа был глаз. В глазную впадину был вправлен отполированный, идеально круглый черный турмалиновый глаз. Глубина глазной впадины и размеры глаза были подобраны так, что в каком месте зала ты бы ни находился, взгляд божества был направлен на тебя. В яркую солнечную погоду его взгляд был спокойным и теплым. В сумерках становился грустным. При свете лампад блик на отполированной поверхности турмалина напоминал зрачок. Теперь это был взгляд из вечности, холодный и беспристрастный. В грозу при сполохах молний силуэт Амона на стене становился ясным и четким, глаза же не было видно вовсе, словно бог был недоволен и закрывал его. В восточной части на фоне шумерского орнамента Валерий показал Пилату еще более расплывчатую фигуру. Это, сказал он, иудейский ангел бездны, губитель Аваддон. Никто не знает, изображен он греческими мастерами по недосмотру Ирода и назло ему, или же это был замысел царя. Дескать, смотрите римляне! Помните, римляне! Я есть! И я здесь! И, если в свете молний Амон закрывает свой единственный глаз, не желая смотреть на разгул темных сил, то Аваддон, наоборот, широко раскрывает оба своих и смотрит издевательски и нагло, а кривая рожа изображает невиданно мерзкую ухмылку.

Убранство зала было простым. Большой рабочий стол и кресло размещались прямо под окнами свода как раз под фигурой Амона. Напротив, по диагонали располагался, как его называл прокуратор, «триклиниевый» отсек со столом и ложами вокруг него. Зачастую зал превращался в кубикул – спальню прокуратора. Рядом с рабочим и обеденным столами на стенах висели свитые из конского волоса бечевки, убегающие по закрепленным металлическим скобам в лестничный проем и по нему наверх к колокольчикам вызова прислуги. Каменный пол был покрыт чудесными коврами ассирийской работы. Они скрашивали каменную серость и тяжесть, придавая помещению жилой вид и уют. Этот зал, собственно, и был резиденцией прокуратора Иудеи. Здесь он работал с документами, здесь принимал посетителей и гостей, здесь и спал в холодное время года и в непогоду.

Луция и Тертулла уже хлопотали в триклиниевом отсеке, готовя обеденный стол.

Прокуратор прилег на ложе. Следуя его приглашению, Арканий расположился напротив, и теперь оба наблюдали за ловкими движениями красивых женских рук, выставляющих на стол блюда, чаши, кувшины. Закончив сервировку, Луция наполнила чаши вином. Пилат кивнул и обе служанки пропали в лестничном проеме. Легкие шаги босых ног по каменным ступенькам затихли вдали.

Пилат поднял чашу, его гость тоже, и оба осушили их до дна за здоровье императора. Вновь наполняя чаши вином, Пилат сказал:

– Прекрасное вино, не правда ли? Это старое сабинское. У него есть своя история. Гай Меценат, владелец Сабинского поместья, собрал лучших виноградарей и виноделов, и им удалось создать это чудо. Гай вообще был интересный человек. У него была и другая страсть – поэзия – настолько сильная, что он подарил Сабинское поместье своему другу Горацию, чтобы он там творил. Гораций пленил Гая своим талантом. У них было много общего. Оба были ценителями женщин, вина и высокой поэзии. Их дружба была крепкой, они были неразлучными друзьями, настолько неразлучными, что даже умерли в один год с разницей в несколько дней. И, представляете, даже похоронены рядом! А незадолго до этих печальных событий их третий друг – император Август – начал перепись населения Империи. Вы упоминали о ней. Узнав о смерти друзей, Август с горечью констатировал: – Они были вольнодумцами и всегда игнорировали власть и ее мероприятия. И в этот раз им это удалось! Да. Всех троих давно уж нет, а вино, поэзия и память о них живы.

Вообще хочу сказать, что люди, способные совершать поступки яркие и неординарные, выделяющие их из массы, всегда интересны. И, на мой взгляд, тем более интересны, если их индивидуальность носит черты, порицаемые обществом.