Битва за Балканы. В лабиринтах дипломатии

– По любому вопросу вы можете обращаться ко мне, – и любезно добавил, – я буду счастлив, принять вас всегда, когда вы найдёте это необходимым.

Глава 2

Канцлер князь Александр Михайлович Горчаков

Российский Генеральный штаб и Министерство иностранных дел всё чаще получали от генерал-губернатора Кауфмана сообщения о том, что в последнее время в ханствах Средней Азии значительно активизировались англичане. Особенно пристальное внимание они проявляли к Афганистану, настраивая его правителей против соседних с ним племён и против России. С другой стороны, они снабжали деньгами и современным оружием кокандцев и туркмен.

С помощью английских инженеров на севере Афганистана возводились форты и настоящие крепости.

Об этом знали в российском Генеральном штабе, но тщетно пытались разгадать причины английской активности в этом регионе. Посылали разведчиков из местного населения, чтобы проникнуть в тайны англо-афганских сооружений и военных мероприятий. Однако большинство из них не возвращались или, возвратившись, не могли толком рассказать ничего существенного. Они были до смерти запуганы. Их спутников, схваченных афганцами или англичанами, жестоко пытали, а затем бросали в гигантские котлы с кипящим маслом. Англичане не жалели никаких денег, чтобы, не дай Бог, Россия узнала о кратчайшем пути в Индию.

В одной из депеш в Лондон посол Лофтус писал:

«Россия при завоевании кочующего населения Средней Азии использует два фактора: силу и обольщение. Оба фактора действовали при завоевании киргизов и туркменов. Это создавало постоянную угрозу нашим индийским владениям. Против этого лучшим предохранителем является финансирование работ по укреплению границы между Россией и Афганистаном под протекторатом Англии… Хотя Александр II твёрдо меня заверял, что никакие события в Средней Азии не нарушат отношений с Англией. Но суверены исчезают, как и все смертные. И разве кто-то может отвечать за будущее?»

Канцлер Горчаков убеждал царя:

– Ваше императорское величество, Великобритания в ближайшее время будет наращивать свои усилия по обеспечению безопасности своих владений в Индии. К такому выводу я прихожу в результате бесед с лордом Лофтусом и на основании сведений, полученных от посла Бруннова из Лондона. Британский кабинет опасается нашего возможного продвижения на юг Средней Азии и предпринимает против этого все доступные ему меры.

Доверие императора к своему канцлеру, князю Горчакову, чья родословная линия восходила от потомков Ярослава Мудрого, было безусловным. Князь верноподданническими чувствами и искусством тонкого, но, где это было необходимо для интересов страны, непреклонного дипломата, завоевал у государя непререкаемый авторитет.

Александра II не смутил даже разразившейся в северной столице скандал, связанный с именем Горчакова.

Причиной скандала была любовная страсть, вспыхнувшая у почти семидесятилетнего канцлера к молодой красавице Надежде Сергеевне, которая была младше его на сорок один год, и являлась к тому же женой его внучатого племянника Владимира Николаевича Акинфова. Ко времени скандального адюльтера со своей родственницей Александр Михайлович был вдовцом уже десять лет.

В сорокалетнем возрасте князь Горчаков женился на овдовевшей Марии Александровне Мусиной-Пушкиной. Она в тридцать семь лет потеряла мужа. По материнской линии московская красавица Мария Александровна была внучкой князя Александра Михайловича Урусова, к которому благоволил государь Николай I. Бывая в Москве, император заезжал в гостеприимный дом своего тайного советника, под чьим руководством велось строительство Большого театра и Дворца в Московском Кремле.

Князь Александр Горчаков

Частым гостем в этом доме весной 1827 года бывал Александр Сергеевич Пушкин, которого не оставила равнодушным красота княжны Марии. Её двоюродный брат Д. Соломирский приревновал к ней Пушкина и вызвал его на дуэль. Только усилиями секундантов удалось примирить дуэлянтов.

Кстати сказать, Александр Сергеевич был однокашником и другом Горчакова по Царскосельскому лицею. Руке Пушкина принадлежит набросок профильного портрета лицеиста Горчакова, курносого, с нависающей над высоким лбом чёлкой и в круглых очках. Поэт посвятил ему несколько проникнутых тёплым товарищеским чувством стихотворений.

В «Послании к Горчакову» Пушкин называет его:

Питомец мод, большого света друг,
Обычаев блестящий наблюдатель…
А завершает «Послание» такими словами:
… О ты, харит любовник своевольный,
Приятный льстец, язвительный болтун,
По-прежнему остряк небогомольный,
По-прежнему философ и шалун.

В другом стихотворении «19 октября» (1925 года) Пушкин напишет о своей неожиданной встрече с князем после долгих лет разлуки:

Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,
Хвала тебе – фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной:
Всё тот же ты для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай проселочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.

Влюблённого до корней своих волос в Марию Александровну Мусину-Пушкину князя Горчакова не смутило ни то, что у неё была дочь и четверо сыновей, ни то, что ему пришлось выйти в отставку и покинуть дипломатическую службу (он был в это время советником посольства в Вене – авт.). Позже родственники жены помогли ему возобновить карьеру дипломата.

Через одного из пасынков князя Горчакова – графа Александра Ивановича Мусина-Пушкина, проходит линия литературной связи от «солнца русской поэзии» до Льва Толстого. В юности граф Александр часто играл с другим графом – с Лёвой Толстым. Великий писатель вывел его в образе Серёжи Ивина в повести «Детство». Вспоминая свои детские ощущения, Лев Николаевич писал: «Его оригинальная красота поразила меня с первого взгляда. Я почувствовал к нему непреодолимое влечение. Видеть его было достаточно для моего счастия; и одно время все силы души моей были сосредоточены в этом желании. Все мечты мои во сне и на яву были о нем: ложась спать, я желал, чтобы он мне приснился; закрывая глаза, я видел его перед собою и лелеял этот призрак, как лучшее наслаждение».

У Александра Ивановича Мусина-Пушкина сложилась блестящая военная карьера. Он был последовательно начальником дивизии, командиром армейского корпуса, командующим войсками одесского военного округа, а в 1901 году удостоен высшей награды Российской империи – ордена Святого Андрея Первозванного.

Отношения Горчакова с детьми Марии Александровны были безоблачными и ничуть не омрачали их семейную жизнь.

После её неожиданной смерти канцлер в течение десяти лет терпеливо нёс тяжёлую долю вдовца, имея двоих собственных уже повзрослевших сыновей.

Но вдруг у стареющего князя вспыхнула любовь к цветущей своей красотой Надежде Акинфовой. Сыновья устраивали ему сцены. Разругавшись, уезжали из дома, пытаясь вином залить позор, о котором судачил весь Петербург.

Мужу соблазнительницы Владимиру Николаевичу было известно о порочной связи жены и двоюродного дяди. Но, будучи человеком слабохарактерным и не чуждым карьеристских устремлений, он делал вид, что ничего не происходит и никаких сцен ревности любовникам не закатывал.

Многие в свете утверждали, что его «лояльность» по отношению к жене-изменнице была награждена избранием «рогоносца» предводителем дворянства родной ему Владимирской губернии и придворным званием камер-юнкера.

Горчаков не скрывал своей любви к родственнице, которая чувствовала себя хозяйкой в его доме. Любители посудачить в свете на темы, волнующие кровь, называли её не иначе, как «всесильная Надин».

Надежда Акинфова

Министр внутренних дел Петр Валуев после одного из приёмов в доме князя записал в своём дневнике: «Вечером был на рауте у кн. Горчакова. Гостей принимала г-жа Акинфоева (так написано в дневнике – авт.), и кн. Горчаков при входе дам с нею незнакомых говорил: «Моя племянница». Дипломатические сердца тают. Кн. Горчаков не на шутку влюблён в свою племянницу».

Некоторые литературоведы полагают, что Надежда Сергеевна вдохновила Фёдора Ивановича Тютчева, не раз становившегося жертвой женских прелестей, написать прекрасное стихотворение «Как летней иногда порою…», в котором есть строки, содержащие легко читаемые намёки и позволяющие представить её образ:

При ней и старость молодела,
И опыт стал учеником,
Она вертела, как хотела,
Дипломатическим клубком.
И самый дом наш будто ожил,
Ее жилицею избрав,
И нас уж менее тревожил
Неугомонный телеграф.
Но кратки все очарованья,
Им не дано у нас гостить,
И вот сошлись мы для прощанья, —
Но долго, долго не забыть.
Нежданно-милых впечатлений,
Те ямки розовых ланит,
Ту негу стройную движений
И стан, оправленный в магнит,
Радушный смех и звучный голос,
Полулукавый свет очей,
И этот длинный тонкий волос,
Едва доступный пальцам фей.