Веревка из песка

– Выработанным умением быть, когда надо, то умной, то глупой, то жизнерадостной, то грустной, то нежной, то грубой…

– Какая же маска сейчас на тебе? Для меня.

– Я не меняю масок, дурачок. Просто я стараюсь быть каждый миг такой, какой хочу быть в этот миг.

– И какая ты сейчас?

– Сытая и недопитая. Давай посуду на кухню отнесем и ко мне с малопочатой бутылкой. Под хорошее яблочко.

…Выпили по второй и сразу же – для подобающего эффекта – по третьей. Похрустели яблоками. Оля положила свой огрызок в пепельницу и, подойдя к музыкальному комбайну, врубила музыку. Мягкий, вроде бы давно забытый, но родной до холодка в груди голос-полушепот Клавдии Шульженко:

В запыленной пачке старых писем
Мне случайно встретилось одно,
Где строка, похожая на бисер,
Расплылась в лиловое пятно.

– Ну, мать, ты даешь! – удивился Дима. – Всего ожидал: «Металлика», «Мотли Крю», «Аэросмит», даже в крайнем случае Эллу Фицджеральд. А тут – Шульженко.

– Мой девиз, Дима, все – на контрасте. Когда я байкерила по малости, на аппарате скорость сто пятьдесят, а в ушах – душевные романсы.

Хранят так много дорогого
Чуть пожелтевшие листы.
Как будто все вернулось снова,
Как будто вновь со мною ты.

Не спросясь, Дима налил себе и выпил один. Вместо закуски нюхнул ладонь и вдруг глухо заговорил, глядя в пол:

– Ночная Волга, а по ней – сказочным чудом с яркими огнями в окнах и на палубе белый теплоход. И Шульженко над водами. Тогда капитаны, еще старого закала, любили Шульженко. А я на засранном берегу с тоскою смотрю, как уплывает от меня настоящая жизнь.

Ольга подошла к нему, погладила по коротко стриженной голове.

– Расскажи о себе, Дима.

– Сейчас не хочется. Как-нибудь в другой раз.

– Тогда потанцуем?

– Давай Шульженку с начала.

В запыленной пачке старых писем
Мне случайно встретилось одно…

– Ты хорошо танцуешь, – сказала она.

– Пятерка по движению и танцу.

И замолчали. Ладно двигались в томном удовольствии. Ольга щекой осторожно коснулась широкой груди отличника по движению и танцу.

– Здоровый какой, – сказала тихонько.

Он не ответил, только аккуратно коснулся подбородком ее макушки.

«…не надо письма наши старые читать!» – допела Шульженко.

Ольга, встав на цыпочки, поцеловала его в щеку. Он, наклонившись, летуче коснулся губами ее шеи. Постояли, обнявшись. Потом вдруг Ольга ударила его кулаком в грудь, вывернулась из его рук, заявила с непонятным смешком:

– Опасная эта штука – танго.

– Смертельный танец? – вопросом ответил Дима.

– Именно так. То ли дело брейк-данс крутить – никакого общения.

– Следовательно, не желаешь со мной общаться, – понял он.

– Только интеллектуально. Только интеллектуально, Дима.

– Не особо приспособлен к такому общению.

– Понятно. Тебе проще руками и прочими конечностями.

– Не надо так, Оля.

– На тебя не угодишь. И так не желаешь, и этак, – Оля глянула на настенные часы. – Ого, половина второго! Все, допиваем, и в койку.

– Вот это по-нашему, по-советски! – наигрывая, обрадовался Дима.

Невозмутимо разлив последнее, Оля дала пояснения:

– В койку – я. А ты на диван в отцовском кабинете, – присела за журнальный столик, спросила: – За что пьем?

– За то, чтобы я как можно скорее узнал, кто ты такая.

…Разбросал простынку по кожаному дивану кинул подушки в изголовье, приспособил одеяло и присел поверх него. Посидел, подумал. Встал и вышел из кабинета. У двери Олиной комнаты остановился и подергал дверную ручку. Дверь не открылась, но издала дребезжащий звук.

– Ну что ты нервничаешь? – донеслось из-за двери. – Дверь заперта на ключ. Спи спокойно, дорогой товарищ.

…Закинув руки за голову, он лежал на диване и улыбался.

* * *

– Сюжет для небольшого рассказа, – решил Тригорин-Колосов и что-то записал в небольшой книге.

– Все! Все! С десятого раза что-то получилось, – сдержанно похвалил Захар Захарович, выйдя к актерам на площадку. Его окружили Алексей – Треплев, Нина Заречная – Наталья и Тригорин – Дима. – Вот какая заковыка, друзья мои: дикий перекос получается у нас в отношениях Нины с двумя Т. Наталья, не гляди на меня змеиным взором, дело не в тебе. Дело сейчас в фактурах двух мужиков. Воленсноленс для зрителя наша Нина должна влюбиться не в субтильного дергающегося неврастеника Лешу, а в рослого могучего Диму. И внушай этому зрителю, не внушай, что Нина влюбилась в ею самой же выдуманный талант Тригорина, он изначально подсознательно будет считать, что она от некрасивого ушла к красавцу. Конечно, есть простительная условность – вы студенты, вы все одного возраста. Но… Но… Но… – И вдруг Захара осенило: – Димка, а что если ты заикаться будешь?!

– С…с…сюжет для небольшого рас…с…сказа, – попробовал Дима.

– Г…г…где здесь школа для з…з…заик? – вспомнил старый анекдот Леха. – А зачем вам школа? Вы и так хорошо заикаетесь.

– Не к месту, Алексей, – осадил его Захар. – А в общем, подумайте все вместе, и я подумаю. Дима, у меня к тебе разговор.