Золотые цикады сбрасывают кожу

– Может, все-таки выпьешь чего-нибудь: сок, кофе, чай? Есть зеленый.

– Правда, не хочу.

История с бегством женихов от красотки Жанны не укладывалась в голове.

Скрипач понял это и продолжил:

– Я сдавал видео-документы о ее романах. Догнала?

– Нет.

Вениамин досадливо поморщился.

– Оба жениха проходили спецкурс, а госпожа Кононенко была лишь «объектом». Но Жанна-то все принимала за чистую монету. От второго успела забеременеть.

Услышанное шокировало, и я жалобно попросила:

– Веня, ты скажи сразу, зачем все это сделали?

– А чтобы абсолютно, понимаешь, аб-со-лют-но подчинить волю Жанны.

Второе «абсолютно» скрипач произнес по слогам, и это придало слову зловещий оттенок.

– Это долго объяснять, да и не нужно. Есть умники, сыплющие медицинскими или философскими терминами, но что толку? Человека ведь не воскресишь.

Вениамин взял из ниши бутылку, отвинтил крышку, сделал пару глотков. Аккуратно завинтил крышку, поставил на место. Закурил.

Я молча глядела на кольца дыма, улетающие к потолку.

– Ты спросишь, Веня, а что тебя так ломает? Отвечаю: я сам дал в руки руководителя проекта, видишь, как мозги промывают? Вместо того чтобы сказать «мерзавца», я говорю «руководитель проекта». Так вот, имея такую пленку, можно вить веревки из кого угодно. Но самое скверное – паралич воли. Он наступает и у женщин и у мужчин. У этого парня бесспорно дар лидера. Есть, конечно, и знания. Два вуза, защитил диссертацию, владеет гипнозом, в общем, достоинств бездна. И лишь одно «но». У постоянно работающих с ним людей реально отъезжает крыша. И нечасто, но кто-то из сотрудников бесследно исчезает.

– Концы с концами, Веня, не сходятся. Ты спокойно пьешь коньяк и с головой вроде все в порядке.

Скрипач снова поморщился.

– Пью не коньяк, а чай из трав, а крыша не съехала, потому что Виталия знаю как облупленного. Играли вместе еще в «Зефире». Недолго. Гитариста из него не вышло, занялся теорией искусств. Не слишком успешно продавал работы здешних художников за кордон. Потом создал «ЛИЛА»[12 - Игры Бога и его преданных (санскрит).]. При желании можно расшифровать, но, по сути – это финансовая структура, подчиняющаяся лишь Виталию.

Я не выдержала:

– Веня, черт с ней, с этой «ЛИЛА». Скажи, что делать? В милицию идти?

Иволгин уставился на меня как на умалишенную. Раздался телефонный звонок, но скрипач не двинулся с места.

– Там автоответчик.

– Все сделано, как ты просил. Когда сочтешь нужным, приезжай. Привет.

Голос звонившей был мелодичный, даже несколько игривый.

– Я ревную.

Лицо Вени окаменело.

– Время пошло. Звонили в «ЛИЛА» из реанимационного отделения, сообщили Виталию о выписке Жанны домой. Надо ехать. Но сначала хочу предложить тебе посмотреть один документ.

– Жанна жива?!

– Нет, конечно. Не делай круглые глаза, звонок сделан чтобы заставить Виталия нервничать.

Мы спустились вниз по винтовой лестнице в просторное помещение, напичканное аппаратурой.

– Это твоя студия? Кстати, Веня, когда ты успел научиться стрелять? Всегда был классическим пай-мальчиком со скрипкой в футляре.

Иволгин взял со столика пульт управления, включил видик.

– У тебя память девичья, забыла, как сюда с однокурсниками приходила?

Я обалдела. Действительно, здесь же располагался тир «Буревестника»?! И мы сдавали зачет по стрельбе. А теперь гаражи. Ничего не помню. А Веня входил в сборную.

– Узнаешь?

На экране танцевала Жанна, обнаженная, но по-прежнему в платиновом парике. Тело Анаконды, покрытое золотыми и алыми полосами, двигалось ритмично, напоминая своими легкими покачиваниями, кобру.

Это был не восточный танец живота, а, импровизация, стилизация под индийский. За спиной у танцовщицы горел экран, на нем проплывали долгие планы боевых вертолетов.

Жанна танцевала тему прощания с возлюбленным. Чувственность и пластичность всегда отличали Анаконду.

Но не ритм и не хореография заставили напряжено вглядываться в экран, а место съемок – все та же одиннадцатая кабина. Значит, кто-то принес туда кинокамеру?

Танец завершался призывом к Небу и невидимому возлюбленному, а затем наступил момент, выходящий за рамки моего понимания.

Жанна, по-прежнему танцуя, окутывала тело цветным прозрачным материалом, накидывала на шею алую ленту и, скручиваясь в спираль, превращалась в жертвенное животное, некое мифическое существо, отданное на заклание. Логическим, смысловым завершением этого вихреобразного движения могла стать только смерть девушки.

Затем следовала маленькая пауза, и в кадре появлялся мужчина, верней его спина. Спина заслоняла танцовщицу, мужчина касался рукой затылка Жанны и отходил. Несколько секунд длилась пауза, затем танцовщица выпрямлялась, продолжая сидеть на коленях, прикрыв глаза и положив руки на бедра.

Иволгин выключил видик.

– Тебе это ничего не напоминает?

Я промямлила что-то насчет стилизации индийского танца, но Вениамин перебил:

– Не трать слов. Это танец рабыни преданной своему господину, готовой отдать жизнь за него. Больше того, хозяин вправе распорядиться жизнью танцовщицы по своему усмотрению. Например, не позволить подняться с места в финале танца. – Скрипач вынул кассету и забросил на стеллаж между двумя стопками книг, – этот «клип» мне оставила Жанна, когда забыла забрать пистолет. Поехали.

В машине Веня предложил навсегда отказаться от платинового парика:

– Тебя убьют, думая, что убивают Жанну Кононенко. Такие дела всегда доводят до конца.

Его слова лишь усилили желание отомстить Максиму. Двусмысленные отношения стали невыносимы.