Оценить:
 Рейтинг: 4.67

Американская история

Год написания книги
2011
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 17 >>
На страницу:
5 из 17
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Марк мягко улыбнулся, он всегда так улыбался, когда не соглашался, и я поняла, что мне не удастся отделаться формальной отговоркой.

– Но если тебе не нравится.

– Я так не сказала, я сказала «нормально». Не так чтобы я жутко тащилась от всех этих дебетов, кредитов и прочих дисперсмантов, но, я думаю, никто не тащится.

Я потихоньку начала раздражаться, разговор был мне не по душе.

– Я думаю, кто-то тащится. Кто-то наверняка тащится, – повторил Марк. Он говорил медленно, как бы взвешивая слова, аккуратно их подбирая. – И ты всегда будешь проигрывать им.

Это было уже что-то новое, никогда раньше Марк не говорил со мной таким тоном – безапелляционным, давящим.

– Послушай, – сказала я, – я ни с кем соревноваться не собираюсь. Очень хорошо, если кто-то станет лучше меня. Будет кому местную экономику поднимать.

– Зачем начинать, заранее зная, что тебя ожидает неудача? – задумчиво и как бы самому себе сказал Марк. – Это как игрок, который выходит на поле, заранее готовясь проиграть матч. Только для тебя поражение в результате выльется в напрасно потраченные годы, постоянное неудовольствие, и потом невозможно будет что-либо изменить и…

– Хорошо, – перебила его я. – Откуда ты знаешь, что меня ждет неудача? Ты что, считаешь, что я соображаю плохо? Так вот, в качестве информации, я одна из лучших на курсе!

– Малыш, ты только не злись, – сказал он миролюбиво, – мы ведь просто обсуждаем. Я уверен, что ты способная.

Более того, ты способнее многих других, которых я знаю. А я знаю много сильных людей.

Я бы подумала, что он шутит, если бы голос его не звучал настолько серьезно.

– Но, видишь ли, когда мы говорим о лучших, в силу входят другие правила. Это как законы Ньютона, которые действительны только на Земле и распространяются на всех, кто здесь находится, но за пределами ее они не действуют. Там, в космосе, властвуют законы Эйнштейна и геометрия Лобачевского, а не Евклида, например.

– Но там нет жизни, как ты говоришь, за пределами Земли, – возразила я.

– Это ты так думаешь, – отмахнулся он от меня. – Так же и среди творческих людей: для них действуют другие законы, – он сделал паузу, подбирая слова, – счастья, гармонии, даже любви – абсолютно другие законы, и конкуренции тоже.

– Ну хорошо, и какие же они, эти законы? – уже скорее саркастически, чем добродушно, спросила я.

Он все так же мягко улыбнулся.

– Все я не знаю, о многих сейчас незачем говорить, но самый простой – тот, о котором мы сейчас спорим. – Он опять остановился, опять подбирая слова. – Человек хорош в том, что любит, а любит то, в чем он хорош.

– Это несложно.

– Конечно, несложно, – не понял он моей иронии или сделал вид, что не понял. – Более того, банально, но парадокс в том, что самые простые и банальные вещи как раз из-за своей простоты и ускользают от нас.

Нет, подумала я, все он понял.

– Но я не об этом. Получается замкнутый круг: чем больше ты любишь то, чем занимаешься, тем лучше это делаешь. А чем лучше делаешь, тем больше ты это любишь. В результате человек поднимается над собой, даже над своим талантом, и конкурировать с ним становится сложно.

Теперь я поняла, что меня раздражал, даже больше, чем сама тема, его тон. Он говорил со мной, как с ребенком – поучительно, даже назидательно, – и говорил бы что-нибудь оригинальное, а то действительно общие места. Я хотела сорваться на резкость, чтобы закончить наконец этот ненужный разговор, я уже приготовила фразу, но в последний момент все же сдержалась и промолчала. Вместо этого я перешла на еще не забытый московский, более развязный тон.

– Ну ты романтик. Тебе бы все о высоком. Какие там любишь не любишь, тоже мне ромашки! Выжить бы, – вдруг вырвалось у меня в сердцах. – Ты бы посмотрел, где и как я живу, пашу на двух работах, чтоб прокормиться, занимаюсь по ночам, сплю четыре часа!

Меня понесло по-настоящему. Все, что накопилось во мне, вся усталость, разочарование, бессмысленное ожидание чего-то, постоянные ограничения и нехватка-все это из-за дурацкого разговора вдруг наслоилось одно на другое и рванулось из меня, и я не в силах была сдержаться.

– Ты знаешь, когда я последний раз к зеркалу подходила? Когда у меня время было накраситься? – Я почувствовала слезу у себя в голосе. – Хорошо еще, что в этой стране и краситься-то не надо, все равно никому дела нет. – Вот уже и на страну покатила, подумала я. – Если бы я родилась здесь, я бы, как ты, думала о высоком, о космосе, о душе, а не о том, как мне за квартиру заплатить и на что зуб, который, сволочь, уже вторую неделю болит, залечить.

Я остановилась, чтобы сдержаться и действительно не расплакаться, очень уж стало жалко себя, особенно из-за этого зуба.

– Ты, Марк, с кем разговор этот затеял? – все же кое-как взяла себя в руки я. – Творчество-шморчество! Ты с друзьями своими йельскими об этом поболтай, а со мной о чем-нибудь более земном, например, где будильник достать, который звонит погромче, чтоб завтра полшестого не проспать.

Я наконец замолчала. Он смотрел на меня все то время, что я говорила, смотрел прямо в глаза, уже не улыбаясь, подперев голову рукой и закрыв ладонью подбородок. Взгляд его, став мягким, светился нежно-голубым теплом и, мне показалось, даже нежностью.

Зачем я все это наговорила? Глупо, подумала я.

– Я тебе завтра позвоню в полшестого, разбужу, – абсолютно серьезно сказал он.

Я улыбнулась, это было мило. Хорошо все же, что я не расплакалась, было бы совсем по-дурацки. Мы замолчали. Я постаралась успокоиться и снять с себя напряжение и досаду спора.

– Я понимаю то, о чем ты говоришь, – сказал наконец Марк. – Я знаю это ощущение. Оно вызывается не только эмиграцией, но и многими другими, вообще любыми поворотными событиями.

Лицо его, все так же лежащее на ладони, склонилось теперь ближе к столу, и взгляд сосредоточился на хлебном мякише, который он катал двумя пальцами.

– Видишь ли, – он говорил как бы самому себе, – любой большой шаг в жизни человека есть отступление, которое зачастую приводит к потере. Не только эмиграция, но и рождение ребенка, смена профессии, что еще? наверное, женитьба – вообще любое значимое движение, которое совершает человек, отбрасывает его назад, каждого по-своему, но все равно отбрасывает, лишает чего-то. Либо привычного стиля жизни, либо интересов, либо системы ценностей, планов, надежд, да чего угодно. В какой-то момент начинает казаться, что потеряны время, силы, что для восстановления, возвращения в исходную позицию потребуется вся длина оставшейся жизни. Но это ошибочное ощущение, и дело даже не в том, кто восстанавливается быстрее, а кто медленнее, а в том, что некоторые выходят из своего отступления в результате более сильными, чем были прежде.

То есть они, кто возвращаются, сразу перескакивают прежние, исходные позиции, переходя как бы на новый виток спирали.

– Как Монголия из феодализма в социализм, – перебила я его еще заученным в школе.

Я опять начала злиться: ну зачем он снова возвращается к этой теме?

– Что? – не понял он.

– Нет, ничего, – мотнула головой я.

– Понимаешь, кого-то отступление отбрасывает назад навсегда, а кого-то – обогащает и поднимает над теми, кто не знал поражения.

– А поражение-то здесь при чем? Поражения-то вроде не было, – опять съехидничала я.

– Ну ладно, – наконец-то он понял, что разговаривать со мной бесполезно, – давай закончим пока.

– Да, давай закончим. Только один вопрос, – как бы вдруг спохватилась я.

– Конечно, – согласился наивный Марк.

– Ну-ка, признавайся, сколько детей ты успел народить, и все небось от многочисленных законных жен.

Он пожал плечами, не понимая.

– Откуда же ты так качественно про отступления набрался?

Я вдруг поняла, что скорее злюсь, чем шучу. Он тоже понял это.

– Хорошо, давай закончим, – снова согласился он и добавил: – Ты пойдешь сегодня ко мне?
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 17 >>
На страницу:
5 из 17