Мнемоны. Продавцы памяти. Часть вторая. Таша

– Плаваешь?

– Да.

– На лошади можешь?

И на лошади я тоже мог.

Семеныч пристально оглядел меня, явно что-то прикидывая.

– Пятиборьем[7 -

Современное пятиборье – вид спорта из класса спортивных многоборий, в котором участники соревнуются в пяти дисциплинах: конкур, фехтование, стрельба, бег, плавание.]6 заняться хочешь?

– Что это?

– А это брат, такая занятная штука…

Теперь помимо грызни гранита науки, я два раза в неделю посещал ФОК, и три ездил к Семенычу на стадион.

5

Ника ткнулась губами мне в шею.

Увлеченный воспоминаниями я дернулся от неожиданности, и голову, в точке между бровей, укололо тонкой иглой боли. Да чтоб тебя, головными болями я в принципе не страдал, так что эта незначительная боль была неприятной.

– Да? – Я с силой зажмурился и помотал головой, как пес стряхивающий воду, стало немного легче, боль словно испугалась и отступила.

– Нам выходить.

Я огляделся, и впрямь, мы подъезжали к вокзалу.

Я потерся носом о ее макушку:

– Выходить, так выходить.

6

– Начальник, – я постучал по стеклу, отгораживающему тамбур от дежурной части.

Плотный, усатый капитан ткнул пальцем в телефонный аппарат.

Я поднял захватанную множеством пальцев трубку:

– Мне к следователю, э-э-э… – я силился вспомнить, как зовут следачку.

– Свиридова Оксана как-то там. – Подсказала Ника, она все-таки напросилась со мной, с ней было совершенно бесполезно спорить.

– Свиридовой. – Повторил я в трубку.

– Ждите, – бросил капитан и повесил трубку.

– Фил, ты уверен, что не надо звонить шефу или хотя бы Аристарху Ивановичу? – Зашептала мне Ника.

Идея звонить адвокату не пришлась мне по вкусу, а уж ставить в известность Аркадия Петровича я вообще не видел резона.

– Зачем? Его это не касается.

– Но все-таки…

Ее оборвала резкая трель звонка.

– Сержант Егорова. – Женщина, сидевшая в стеклянной будке рядом с решеткой отгораживающий тамбур от коридора, подняла трубку стационарного телефона. – Да, да, поняла. – Она махнула рукой, подзывая меня к себе.

– Не надо, – я сжал Никины пальцы, – подожди меня здесь.

– Паспорт есть? – Сержант Егорова раскрыла толстый журнал.

– Есть. – Я протянул ей бордовую книжицу.

– Вам, – Сержант начала быстро переписывать мои данные, – в кабинет 216, второй этаж, по правой лестнице. И пусть она вам пропуск подпишет.

Сержант протянула мне вместе с паспортом синий прямоугольник пропуска.

Тук. Тук. Тук.

Я пробарабанил костяшками по обшарпанной двери без таблички, только с номером написанным на створе маркером, и, не дожидаясь разрешения вошел.

Кабинет – маленький, словно келья монаха и такой же душный. Два стола впритык, два стула для посетителей. Два компьютера, принтер на подоконнике и платяной шкаф. Обои в легкомысленный цветочек. Совсем не похоже на то, что показывают в полицейских боевиках. За правым, заваленным бумагами столом, спиной ко мне сидела следователь. Узкая спина под белой тканью рубашки и копна растрепанных рыжих волос, вот и все что я сумел разглядеть, остальное скрывала спинка офисного кресла и стол.

– Филипп Илларионович Торов? – Не оборачиваясь, осведомилась следователь.

– Да.

– Присаживайтесь.

Стул скрипнул под моим весом.

Закончив печатать, следователь щелкнула кнопкой мыши, и, достав из зажужжавшего принтера несколько листков, повернулась ко мне.

Узкие плечи, худая шея и неожиданно сочная грудь обтянутая форменной рубашкой. Треугольное лицо с россыпью веснушек, но не редких и мелких, выглядящих мило, как у Ники, а больших, густо усыпавших лицо и шею. А если судить по рукам, которые покрывали веснушки, то и плечи, и грудь у нее тоже веснушчатые, б-р-р. Меня мысленно передернуло. Бледно-зеленые глаза и странно блеклые губы. Ее можно было бы назвать симпатичной, если бы не усталость и злой огонек, зажегшийся в глазах при виде меня.

Мы молча разглядывали друг друга.

Я явственно прочел в ее глазах – ты мне не нравишься. Впрочем, антипатия вышла взаимной. Следователь Свиридова мне тоже не понравилась.

– Назовите ваши полные данные. – Следачка занесла ручку над только что отпечатанным бланком.

– Это допрос?