На противоположном конце бревна худенькая хрупкая женщина лет пятидесяти, со смуглым лицом и намалёванными яркой красной помадой губами. Чистенькая, опрятная, в белой с красной полосой на спине японской куртке фирмы «Chori». На ногах – крошечные белые полукеды с иероглифами на язычках. Но по выражению лица и по призывным коротким взглядам, которыми она просто расстреляла нас с Лёхой, я безошибочно определяю в ней плечевую. Та ещё компания! Вечный зек, вышедший на недельку вдохнуть вольного воздуха, и престарелая проститутка, ублажающая дальнобойщиков за еду, выпивку и сигареты, иногда за «трёшку» или, если сильно повезёт, за «пятери?к».
– Здрасте всем!
– Здоро?во, мальцы!
– Мальчики, привет! Куда путь держите, красавчики? – проскрипела прокуренным голосом плечевая.
– Да нам бы до Кадыкчана.
– Тю! Тут вёрст сорок всего, я-то в Сусуман к корешу спешу. Должок у него ко мне имеется, хе-хе…
– А мне тоже в Сусуман. У меня муж там на зоне чалится.
– Му-уж! У нас есть му-уж? Ха-ха! Насмешила, бля, и кто у тебя муж? Первый конвойный батальон?
– Фонтан глохни! Чушок! – неожиданно властно рявкнула на фраера плечевая.
– Чё?! Чё ты щас, бля, сказала?! Да я те твою мохнатку ща с пастью местами поменяю!
И тут я увидел страшное. У Лёхи заиграли желваки на лице, глаза сощурились, а кулаки сжались. Это верный признак того, что мирное решение вопроса уже так же невозможно, как изобретение вечного двигателя. Огромный кулак со сверхзвуковой скоростью прилетел в губы блатного, огласив лес звучным щелчком. Блатного словно ветром смело на два метра от бревна, на котором он сидел.
Ошарашенный, сбитый с толку, он потерял свой вальяжный вид мгновенно. Перед нами валялся на камнях жалкий, сморщенный стручок, взгляд которого был наполнен не страхом, а ужасом и почтением. Тыльной стороной ладони он вытер месиво из соплей и кровавой пены и заскулил:
– Только не бейте, браты! Только не бейте! Больной я, браты!
– Что-о-о?! Это я-то тебе брат?!! – затрубил на всю тайгу Лёха. – Да я тя ща ка-а-а…
Едва-едва я смог обхватить друга за плечи, чтоб тот сдуру не искалечил убогого. Только разве удержишь этого здоровяка весом почти в центнер при полном отсутствии жировых отложений. Мне удалось лишь ослабить убойную силу носков лёхиных кирзачей.
– Мальчики! Курите? – пассажирка стояла, картинно уперев руку в бедро, а другой протягивала открытую пачку «Опала». Она явно запала на защитника её женского достоинства, обволакивая его искрящимися глазами и томно-игривой улыбкой. А ещё она была не дура и великолепный психолог. Мастерски погасила конфликт, и скоро мы уже мирно вели неторопливую беседу.
И… чёрт меня раздери! Не знаю, какими секретами владела эта женщина, но она вызвала во мне искреннюю симпатию и нешуточное влечение. Хотя, казалось бы, она мне в матери годится, да и «пробу на ней ставить некуда». Но если бы она хоть пальчиком поманила, я, не раздумывая, прыгнул бы к ней в постель. По сей день для меня это возникшее чувство остаётся неразгаданной тайной.
Говорила в основном она. И это был сто какой-то в моей жизни рассказ про гибель родителей в застенках от рук «легавых», детдом, малолетку, освобождение и замужество за капитана дальнего плавания. Работа балериной на сцене театра оперы и балета. Затем разлучница подстраивает кражу и подкидывает улики ей, чтобы её «низа?фиг», как говорят сидельцы, упекли на зону, а та прибрала себе красавчика-капитана вместе с его квартирой в центре Ростова и «Волгой» кремового цвета с оленем на капоте. М-да…
Как это так случается, не знаю! Но вскоре из-за крутого поворота прижима послышался шум приближающегося автомобиля, и в сумраке показалась «Волга» ГАЗ-21 кремового цвета… Я выпучил глаза, а Лось завалился на спину, сотрясаясь от хохота: «Ой, бли-ин! Нимагу-у-у! Капитан за тобой приехал!»
Свободных мест в машине было только два, и достались они, естественно, блатному и балерине. Самое непростительно заключалось в том, что мы даже не догадались попросить их оставить нам сигарет – так спешно они уехали. Дождь всё усиливался, костёр залило окончательно, а дрова безнадёжно промокли. Нас обоих колотило от холода мелкой дрожью, и я предложил Лосю, чтобы не замёрзнуть, как те креветки в наледи, хотя бы идти в сторону посёлка, чтобы как-то согреться. К тому же шанс встретить попутку всё ещё оставался.
Высокогорная морозилка для креветок
Здесь нужно пояснить, о каких креветках идёт речь. Дело было в марте 1984 года. Мы с друзьями очень любили охотиться на куропаток с дробовиком. Занятие несложное, благо этой дичи на Колыме – в избытке. Птица непуганая, и можно с подхода настрелять, сколько унесёшь. Очень богатым на куропаток считалось одно место, которое мы все называли просто «плато». Это около 25 километров от Кадыкчана, но на лыжах по следу «Бурана» туда можно было дойти достаточно легко за один день.
Обычно мы отправлялись туда часа в четыре дня в пятницу, приходили в зимовье, дрыхли до первых лучей солнца, потом шли охотиться. После заката топили буржуйку, варили шурпу и при свете свечи с удовольствием лакомились прозрачным наваристым бульоном и отварным мясом куропатки с картофелем и луком. А затем до полуночи травили байки, разомлев от жаркой печки. Проснувшись поутру, раздевались до пояса и умывались снегом. Потом пили чай и снова отправлялись на охоту. Да, охота пуще неволи, кто не пробовал – тому не объяснишь!
Однажды мой товарищ, который был на два года старше, рассказал, что поднимался с плато на ближайший пик и оттуда легко попал на наледь. Наледью на Колыме называют реликтовые ледники высоко в горах. Лёд в них толщиной достигает нескольких десятков метров, и именно наледи дают летом ручьи, питающие северные горные реки.
Стас Шимченко – заядлый охотник, и с малых лет ходил на куропаток один, без взрослых и даже без друзей. Характер такой. Ему с самим собой нескучно. И вот понесло же его в одиночку на плато… На самом деле двадцать пять километров для пеших прогулок в одиночестве по колымской тайге зимой – это очень далеко. Ну, такой вот он, этот Стас.
Так вот, что он там однажды нашёл! Часть ледника обрушилась, и на срезе гигантской льдины, как в стекле, можно было разглядеть вмёрзших в лёд «рачков», как Стас выразился. В очередной раз оказались мы в одном зимовье на плато втроём. Был с нами ещё один мой друг детства, Александр Давидович Зайцев. Я, вспомнив рассказ друга, попросил, чтобы он показал тех самых «рачков». И наутро в субботу мы отправились через перевал.
Попеременно сменяя друг друга, мы поднимались на вершину один за другим. Тот, кто шёл впереди, рубил туристическим топориком с обрезиненной рукоятью ступени в плотном слежавшемся насте. Подъём был очень труден и, как впоследствии оказалось, опасен: мы рисковали угодить под сход лавины.
Никогда не забуду чувств, которые переполнили душу, когда мы оказались на вершине! Такой красоты я, наверное, не видел более никогда! Панорама под ногами простиралась на десятки, а то и сотни километров! Синее-синее небо без единого облачка, слепящее солнце, искрящийся снег просто сводит с ума! Вдали – величественная гряда хребта Черского, далеко внизу – замёрзшие русла рек, и совсем рядом – наша цель – наледь!
Нужно хотя бы раз в жизни подняться на вершину высотой более километра над уровнем моря и своими глазами увидеть МИР! Ощущение счастья переполняет, грудь просто взрывается! Восторг такой, что уже начинаешь пугаться, как бы не перейти черту безумия от таких ярких эмоций!
Мы обнимались, как сумасшедшие. Хохотали и плакали. Это был такой душевный подъём – не передать словами! Но… времени мало. В марте на Колыме солнце встаёт совсем ненадолго. И мы устремились к пласту льда толщиной в несколько метров, сломавшемуся под собственным весом, как шоколадная плитка.
Стас уверенно подвёл нас к льдине, и мы оказались перед вертикальной ледяной стеной более двух метров высотой. В толще льда отчётливо были видны замёрзшие пузырьки воздуха, и вот… Да! Это же настоящие креветки в толще льда на горной вершине! Креветка, только маленькая!
– А вот ещё одна! – воскликнул Стас.
– Да их тут тьма тьмущая! – закричал Александр Давидович с «типичной» еврейской фамилией Зайцев.
Рис.5
Креветка криль. Фото находится в открытом доступе в сети Интернет
Несомненно, это были креветки. Точнее, их разновидность – криль. Я ловил таких на Чёрном море в Керчи и использовал в качестве наживки для рыбалки на бычка. Около полутора сантиметров «ростом» криль был заморожен во льду на высоте 1125 метров! Это морское создание! Но – как?! Как креветки могли оказаться высоко в горах, во льду, которому миллионы лет?!!!
Шура Зайцев умудрился даже вырубить кусок льда, в котором была заморожена одна креветочка. Лёд был прозрачен, как стекло, и можно было в деталях рассмотреть лапки и усики, пластинки хитинового покрова.
– Что, Шурик, хочешь сварить нам на ужин морепродукты? – не без ехидцы спросил Стас.
– Не… Домой отнесу. В морозилку положу. Это же научная сенсация, ты не понимаешь?
– Ну-ну! Академик выискался. Первооткрыва-а-атель, блин. Да пошлют тебя куда подальше, а то и в тюрягу запрут за попытку ввести в заблуждение советскую науку.
По возвращении в свою избушку мы долго и горячо спорили о том, как креветки могли оказаться на такой высоте, да ещё на огромном расстоянии от ближайшего побережья. Что до Охотского моря, что до Восточно-Сибирского – расстояние около тысячи километров. А если это было цунами, то какой же высоты должна была быть волна? Получается, около полутора тысяч метров!
Как Стас и предполагал, никто в посёлке даже слушать ничего не захотел о нашем «научном открытии». А кусок льда с креветкой Сашкина мама просто выбросила в форточку с пятого этажа.
С тех пор каждый раз, когда мне холодно и сыро, я вспоминаю тех креветок. Вот и сегодня мы идём в ночи, содрогаясь от порывов ветра, который нещадно лупит по лицам острыми, как иглы, ледяными брызгами дождя, а у меня перед мысленным взором – ОНИ. Хотя… Буквально полгода назад случилась со мной неприятная, но поучительная история, при воспоминании о которой во мне также всё сжимается от лютого холода.
Не ходи один на Колыме!
Это случилось в феврале на Сабагыле. Собирались с Кришной поохотиться, да подвёл меня друг – затемпературил, когда уже лыжи стояли в коридоре наготове. Звонит мне, говорит, мол, прости, не могу… Ну, а я что?
Рюкзак собран уже, одежда приготовлена… Решил идти в одиночку, рано поутру, а сегодня осталось только поскорее заснуть, чтобы хоть немного выспаться.
Накануне охоты мне всегда трудно уснуть. Воображение рисует яркие картины, посылает мощные импульсы по всему телу, и этот тонус не даёт расслабиться и отключиться. Встал рано, чтобы до рассвета добраться до русла замёрзшей речки Аркагала. Перехватив пару бутербродов с маслом и красной икрой, запив их большой кружкой чая с молоком, натягиваю поверх трико синий ватный полукомбинезон, такую же куртку, сую ноги в толстых шерстяных носках в неподшитые валенки, рюкзак за спину, широкие охотничьи лыжи в подмышки, и – вперёд.
Как планировали с Кришной, иду ставить петли на зайцев по Аркагале вниз до первого прорабства. Два километра до шахты, затем в сопку по дороге на «32 блок», где открытый угольный разрез. Мимо трёхметровых, освещённых изнутри электрическими лампочками букв, образующих на вершине сопки лозунг «Слава шахтёрам». Затем на юг, вниз по ручью, пересёк трассу Магадан – Усть-Нера, и ещё через пару километров – Аркагала.
Серый рассвет застал меня уже на льду реки. Воодушевило. Снега много, и тропы у зайцев натоптаны плотно, как асфальт. Троп – тьма тьмущая, выбирай – не хочу! Достаю из рюкзака связку петель из стальной проволоки, цепляю на пояс и лезу по кустам ставить на самых узких местах, где заяц гарантированно пойдёт и затянет удавку на шее или брюхе. Бывает, что и лапой попадает, но в таких неудачных случаях он просто отрывает лапу и уходит инвалидом. Острая проволока впивается в шкуру при рывках, когда зверь пытается высвободиться, и, словно пилой, перепиливает сустав.
Почти без остановок дошёл до длиннющего деревянного моста через Аркагалу. Это первое прорабство. Петель ещё целая куча, хоть и ставил их часто, не жалел. Не хочется домой, хоть убейте! А не прогуляться ли мне ещё несколько километров вниз по течению, до ручья Сабагыл, что у слияния Аркагалы и Эмтегея?