Седьмая Луна

Их союз, как брак мужа и жены, дал новое начало. Новую жизнь в напряженном танцевальном дуэте Хаоса и Порядка.

Хор молил Равновесие о милости к душам тех, кто его защищал ценой жизни. По собору гулял терпкий запах благовоний, вводя в лёгкий транс.

Некоторые идейные инквизиторы действительно чувствовали единение со Светом и Тьмой. Они покачивались, точно устремляясь душой к подножию далёкого Мидала.

Это вызывало у Альдреда опасения. У него в голове не укладывалась такая самоотдача религии. Не из того племени был, чтоб воспринимать веру всерьёз.

Для него она в первую очередь являлась образом жизни, который избрал он постольку-поскольку. Работа есть работа, и не более того.

«В трезвом уме подобное блаженство мне не светит. Я себя хорошо знаю».

И тем не менее, совокупность пения, благовоний, статуй и росписей вселяло в Альдреда едва уловимое чувство внеземного.

Атмосфера прямо располагала к тому.

«Потому что работает. Так задумано».

Он стоял в первых рядах. Позадни – под восемьдесят инквизиторов. Здесь собрались те, кто лично знал усопших. Друзья, сослуживцы, учителя.

Альдреду казалось, ему в этом кругу не место.

«Я их даже не знал. Никого из них. Ни руки не жал, ни слова не сказал. Они ушли, а я остался».

Воля случая куда сильнее внутренних пониманий о правильном.

Тянулось время медленно, точно дёготь с ковша. И куратор убивал его, думая о чем угодно, кроме самой мессы.

Сестра Кайя не явилась. После инцидента её в срочном порядке отправили в лазарет.

Насколько слышал Флэй, у неё сместился один из шейных позвонков. Плюс образовалась пара гематом. Все эти дни она проходила лечение.

Воспитанник её так и не посетил. На то были веские причины.

Бойню пережили только он да ментор. И раз уж последняя оказалась недееспособна, по допросам таскали его.

Даже спокойно к новой работе приступить не давали!

Бюрократия обретала нешуточные обороты. В канцелярии точно хотели плешь проесть. Они раз за разом звали Альдреда, спрашивали одно и то же, слыша всегда одно и то же.

– Как одержимая вырвалась из барьера? Вы что, где-то превысили свои полномочия, брат Альдред? – нудили следователи.

– Вы же не думали, что в Инквизиции все работает, как часы? – Спустя несколько сеансов замученный практик ушёл в пассивную агрессию.

– Говорите по существу. Мы не в детском саду.

Канцеляры мерно записывали показания, затем сверяли их с уже данными, а после задавали вопросы с подковыркой.

– Насколько близко вы подошли к барьеру, когда одержимая забилась в конвульсиях?

«Ой, ля…»

– Стоял на месте. В ступоре. Не каждый день видишь, как мага выворачивает наизнанку.

Им был нужен виноватый. Беспроигрышный козёл отпущения.

Альдреда это не на шутку злило. Упрямый, как баран, им он втолковывал всё, что знал.

– Зря тратите своё время, мужики. И моё до кучи. Если кто виновен, уже помер. А с мертвых спрос маленький.

В конце концов, от него канцеляры отстали. Как понял практик, показания передали Верховным. Те должны были с ними ознакомиться, приложить комментарии, а после – передать пакет документов прямиком в главное ведомство Священного Города.

Чиновникам следовало доработать правила безопасности во время Ритуала Начертания. Но Альдред почему-то сомневался, что головы посетит годная мысль. Да и не перестанут инквизиторы на местах смотреть по ситуации.

«Люди умирали, умирают и будут умирать. Это Инквизиция».

К ним выполз архиепископ Габен – тучный и слегка горбатый. Если б не борода до груди, все бы увидели, насколько у него заплыло жиром лицо.

Священник нарядился в белую мантию, расшитую золотыми нитями. С кабаньей шеи свисал символ веры того же металла – весы, олицетворяющие баланс мира. Залысину укрывал высокий клобук. В руке он держал позолоченный посох с канделябром.

«Вот он, цвет Церкви…»

Поросячьи глазки забегали по первым рядам инквизиторов. Альдред стоял, обхватив одной рукой запястье другой. Смотрел на него. Всеми правдами и неправдами старался выглядеть серьёзным. Стоял чернее тучи.

Габен остановил взгляд на практике.

Напрасно. Рот сановника дёрнулся. Не пришлись ему по душе глаза Флэя. Мертвенно-холодные, обжигающие морозом почерневшей души.

Куратор напрягал его самим присутствием. Поколебавшись, архиепископ побрел дальше.

Хор уже прекратил песнопения. Заговорил отец Габен:

– Братья и сестры, сегодня мы собрались, чтобы проводить усопших на Свет и Тьму. Не лейте слёзы долго, пусть улыбки озарят лица. Ибо сии мужи верой и правдой поддерживали Равновесие, поддерживали Власть Людей. На свете нет благороднее дела, чем дело Церкви…

Сюр! Губы Альдреда скривились.

Уж кого-кого, но эту свинью праведником не назвать.

Пороки превратили Габена в развалину.

Слухи значат не больше, чем базарный шум. Но в них Флэй охотно верил. Ибо знал, как власть развращает человеческую натуру.

Габен с ними надолго.

Доносы приходили. Самые разные. Но все бумаги терялись в канцелярских папках.

Церковный закон был не писан архиепископу. Закон светский – тоже: феодала вполне устраивал заморский ставленник. С рук земного владыки тот кормился, готовый всегда замолвить словечко перед папской курией. Нерушимый союз – чудовищный и порочный.

Естественно, в среде инквизиторов его не любили. Но и воздать по заслугам не могли. А может, не хотели.