Седьмая Луна

Жирный архиепископ – случай не единичный.

Альдред подозревал, смерть Габена, в сущности, ничего не изменит. Придёт новый – и быть может, ещё хуже прежнего. Поэтому монстра в рясе рассудят лишь Свет и Тьма.

Правда, запоздало.

– Пока клир замаливает грехи смертных и наставляет на путь истинный, вы стережете Порядок в извечной борьбе за Равновесие. Без вас Власть Людей канула бы в небытие, и Хаос одержал бы верх. Вы есть соль земли!

Голословные речи вызывали у Флэя горький смех. Альдред подавлял его чудом. Даже если Габен верил в сказанное, это утопия. Практик давно понял, что Инквизиция – просто меньшее зло. Но все еще зло.

Доля Порядка в океане вселенского Хаоса.

– Потому путь ваш по жизни особенно труден, – продолжал священник.

«Еретики. Маги. Чудовища. Демоническое отродье… Да, у Инквизиции много врагов».

– Свет и Тьма не оставят вас в смерти. Вас ждет блаженство, о котором в миру вы не могли и помыслить.

Альдред хмыкнул украдкой. Рядом стоявший глянул на него и покачал головой, но дальше дело не зашло.

Какая чушь!

Габен представлял инквизиторов чуть ли не святыми во плоти. Отнюдь.

«По-настоящему идейных людей здесь кот наплакал, – сразу предупредила сестра Кайя, вербуя мальчишку. – Вовсе не фанатики составляют костяк Инквизиции. Пришедшие из религиозных соображений праведники – случай единичный».

Для особых подразделений из приютов обычно везут сирот. Растят и учат с младых ногтей, чтобы на выходе получить машину для убийства. Благо, Церковь не скупится.

Многие рекруты и есть всем грешникам грешники, решившие очиститься, прежде чем пасть перед Светом и Тьмой. Именно из-за индульгенций и обещанной неги в посмертии.

«Но кто скажет наверняка, что ждёт нас на том берегу?»

Прочие осуществляли свои людоедские наклонности в рамках церковного закона. Инквизиторы обладают «лицензией» на насилие и убийство. Особенно сейчас, когда магов развелось пруд пруди, а оголодавшие чудища выходят к деревням из безлюдных краёв.

Некоторых просто сослали родные, чтоб глаза не мозолили. Сыновей дворян – вторых, третьих и дальше по списку – валом.

Преступники выбирают службу вместо смертной казни, просто откладывая неизбежное: они не думают о том, что повешение или обезглавливание – это искомое милосердие. Просто растягивают свою агонию зазря.

Немало в корпусе и глупцов, пришедших из корысти. Они надеются дожить до увольнения и ухватить обещанное жалование.

Инквизиторам платят щедро, только не всякий увидит эти деньги. Другое дело – калеки, более не пригодные к службе.

Разменять здоровье на состояние, Альдред считал, сомнительно. Никакое золото не покроет лишений. Это обман, причем – самообман.

А в среднем, набирают любое отребье. Практически с улицы. Всё потому, что инквизиторы дохнут, как мухи. Бойня в Рунном Зале служит подтверждением.

Альдред принадлежал к особой категории. Жизнь загнала его в тупик, хотя ничего никому и никогда дурного он не сделал. Именно первый.

На распутье у него не осталось тех, ради кого бы он жил или умер. Никому Альдред не был нужен. Возвращаться некуда.

Он был никто, и звали его никак.

Всегда есть, куда опускаться. Но пополнять ряды сирых и убогих не собирался. Продавать себя и будущие поколения мелкопоместным дворяшкам тем более не хотел.

Зато на горизонте сестра Кайя появилась. Вербовка стала единственной достойной перспективой. Компенсацией за собачьи годы жизни.

Тогда было плевать, выживет он или погибнет на службе.

Деньги мало интересовали: ни гроша до этого не заработал и не знал, на что бы потратил. А пропуск прямиком к ногам Светлейшей Альдред расценивал не более, чем приятное дополнение.

Сейчас всё обстояло иначе. Достаточно было столкнуться с настоящей бедой. В голову закрались сомнения. Опасное мыслепреступление. Благо, стекали его думы в пропасть повседневности, затираясь, теряясь на заднем фоне в суете.

Хочешь жить – рот свой держи на замке. Меньше думай, больше делай.

– Души павших дожидаются у врат Мидала, – возвещал архиепископ. – Склонимся же в молчании, чтобы они вошли, а Свет и Тьма проявили к ним благосклонность.

Габен уронил голову на грудь. Вслед за ним – все прочие. И Альдред тоже.

Легко и непринужденно. Происходящее не трогало его: просто правила обряда.

Он руководствовался древней поговоркой: когда будешь в Циме, поступай, как цимлянин.

Молчание установилось на минуту-полторы. Затем клирик поднял голову и прошёл к столу, с которого взял пергамент.

В храме даже при свете сотен свечей царил полумрак. Архиепископ прищурился, изучая написанное, отлип и заговорил:

– О, Свет и Тьма! Впустите души грешные в свой Дворец. Дайте нам знак, что за доля ждёт ваших верных рабов!

Начинался внеземной суд. Инквизиторы устремили взор к глазам статуй.

Кто-то – с надеждой, ведь на кону стояло будущее близких. Другие – из любопытства.

Альдред замер, ощутив небывалый интерес. Он слышал о том, что должно произойти, но никогда сам не видел воочию…

– Гвидо Манчини. Верный слуга Власти Людей. Он проливал кровь за свободу нашей земли. Куратор-практик, до самой смерти поддерживал Равновесие. Достоин ли он рая в ногах Светлейшей? Примет ли его к себе Темнейший? Канет ли он в небытие, не оправдав надежд, возложенных Светом и Тьмой?

Сквозь каменную вуаль загорелись небесно-голубым светом глаза девы. Она принимала куратора. Позволяла гулять под сенью олив и вишен в краю вечной весны. Свой долг он полностью исполнил. Его боль и горе кончались тут.

«Неужели?..»

Альдред непроизвольно открыл рот. Впечатляет. Скептикам могло показаться, будто огоньки зажигает кто-то внутри статуй. Либо же это магический трюк.

Вовсе нет. Чудо – вот, что это.

Свет и Тьма не молчали, когда речь заходила о «подвисших» душах. Окромя пропащих, разумеется. Даже цельные мелкие статуи в захолустной церквушке на отшибе мира – и те наполняла благодать.

– Пусть будет вечная жизнь полна радости, да не заскучает он по бренности, да не нарушит он заповедей рая, да не прогонят его из цветущих кущ, – подытожил архиепископ, словно наговаривал заклинание.

Глаза Светлейшей погасли. Служители собора подошли к гробу, гдн лежал забальзамированный и омытый покойник. Его накрыли крышкой и понесли во двор.