Операция «Вариант» (Как закрывается «Ящик Пандоры»)

– Английским владеет?

– Нет, у него немецкий, но отлично знает оперативную обстановку, имеет на связи агентов из числа специалистов, работающих на ядерном полигоне. Располагает дружескими связями в различных подразделениях УКГБ.

– Это как же он такой молодой успел обзавестись этими самыми связями?

– Является секретарем комсомольской организации УКГБ.

– На основании каких критериев ты его выбрал?

– Ты же сам просил, чтобы один был желательно из Семипалатинска. Да и подполковник Еркенов его рекомендовал, говорит – «парень с головой» а заслужить такие отзывы от начальника семипалатинской экономической контрразведки дорогого стоит.

– Нас с тобой Юра нельзя брать в перестройку, – не в тему заметил Соболев.

– Это почему? – удивленно спросил «зам» явно не ожидавший такого не относящегося к делу замечания.

– В субботу вот работаем, когда должны подледным ловом заниматься – решать продовольственную программу.

– А кто же будет государственную безопасность обеспечивать? – принимая ироничный тон друга заметил Степной.

– Ее в рабочее время надо обеспечивать, а если не укладываешься, то плохой ты работник и гнать тебя надо в три шеи. Так что я тебя с работы выгоняю, но, чтобы эти два хлопца. – Соболев показал рукой на «объективки», – в четверг утром были у меня.

– Так план по САИ еще не утвержден? Как же мы их вызовем?

– Обязуюсь до четверга этот пробел исправить.

– По Тоболину проблем не будет, а вот Рязанцев… Да и сомнения у меня по его кандидатуре…

– Сомнения? Это нормально. Но раз ты его выбрал, пусть даже интуитивно, то все равно он нам подходит. Я же знаю, что ты, как всегда, задействовал весь свой недюжинный профессионализм, знания и умения. Так что все нормально вызывай этого своего Рязанцева. Кстати, будешь звонить в Семипалатинск передавай привет Еркенову. Если Рязанцев у него учился работать, то с оперативными навыками у него все должно быть действительно нормально.

– Хорошо, все сделаю. А ты, Андрей домой не собираешься?

– Нет, надо еще замечания контрразведки по «Паритету» устранить, чтобы согласование быстро прошло. Да, кстати по стажировкам наших кандидатов вопрос надо порешать.

– Постараюсь, но тут Новый год на носу…

– Никакого Нового года! Аналитики, кровь из носу, должны быть готовы к работе до прибытия американской делегации на Семипалатинский ядерный полигон. И вот еще что, «пробей» им дополнительно стажировку в Третьем главке…

– Андрей Иванович, да что им эта военная контрразведка может дать?

– Ты же знаешь Юра, почему у нас военных «сапогами» называют? Так вот нашим молодцам придется контактировать с этими командирами, и в процессе общения они могут «потеряться», а этого никак не должно произойти. Думаю, недели в военной контрразведке им хватит, чтобы избавиться от своих гражданских иллюзий.

– Вопрос о стажировках с нашим генералом согласован? А то буду разговаривать с людьми, а они поинтересуются, будут ли официальные бумаги от нас.

– Перестраховщик ты и бюрократ, – сказал с улыбкой Соболев.

– Я не перестраховщик. Просто работа у меня такая. Всякие подозрительные авантюры разоблачать, – подхватил Степной шутливый тон друга. – «Лучше перебдеть, чем недобдеть». Это задолго до нас придумали, но это и есть суть нашей работы.

– Ладно, просто бюрократ. Генералу я в общих чертах наш замысел доложил, он как бы одобрил. Говорит – «наконец-то вы со Степным что-то новое придумали».

– Понятно. Вот теперь вдохновленный похвалой генерала, пойду работать, – сказал Степной поднимаясь, и уже направляясь к выходу из кабинета пробурчал, – Сам без выходных «пашешь» и меня на все выходные озадачил, а туда же про перестройку…

– А ты, Юра, завтра вечерком после работы подходи ко мне домой, посидим – поговорим.

– Какая работа Андрей? Завтра же воскресенье. Да и знаю я эти твои разговоры, – остановился у двери заместитель. – Опять планов «громадье» обсуждать будем.

– Нет завтра наш с тобой профессиональный праздник, так что посидим, отметим помаленьку, для души, а то торжественное в пятницу было для проформы. Посмотрел я там на этого Горбачева, послушал его и еще больше утвердился во мнении, что демагог он и больше никто и ничто.

– Я ухожу, – сказал Степной, решительно открывая дверь кабинета, – а то сейчас за твою антисоветчину и мне отвечать придется… за недоносительство.

20 декабря 1987 года (воскресенье) – 19.00. Москва

Степной все-таки зашел в гости к Соболеву, и они по-простому устроились на маленькой кухоньке. Выпив за праздник и за друзей, как все русские люди заговорили «за политику».

– «Холодную войну» – похоже мы проиграли, – тихо делился своими мыслями Соболев, – дальше думаю будет только хуже. Партия из-за частой смены лидеров, и не только, утратила свое влияние в стране. «Новое мышление» не наполнено конкретикой. Новый «НЭП» – это вообще открытый подрыв основ социализма. Впрочем, это только моя личная точка зрения. А ты знаешь, Юра, что первый официальный визит в Великобританию Горбачев совершил в 1984 году, за четыре месяца до того, как стал генеральным секретарем ЦК КПСС. В опубликованной переписке Тэтчер с президентом США Рональдом Рейганом она описывает Горбачева как человека приветливого, обаятельного, с чувством юмора, что он сейчас, наверное, и доказывает…

Неожиданно Соболев сменил тему:

– Знаешь, почему я решился на эту аферу с аналитиками?

– Наверное, заболел? – невесело усмехнулся Степной.

– Я долго думал… – продолжал Соболев, пропустив насмешку друга. – Получается, что в этой войне с перестановками не все выживут, но нам с тобой надо выжить…

– Это почему еще? Что мы какие-то особенные, чтобы нас не тронули?

– Да, таких как мы скоро очень мало в Комитете останется… Таких, которые с младых ногтей в системе работают. И заметь, всегда, во все времена чернили КГБ, а не КПСС. А ведь мы не зря назывались «передовым отрядом партии». У нас до сегодняшнего дня даже серьезного аналитического отдела в системе нет. Потому, что нам задачи ребята из ЦК ставили. Мы должны все знать, но выводов никаких сами делать не можем – это ЦК будет делать и принимать решения на основе своих неведомых нам заключений. А потом отдавать нам приказ, и мы как… – Соболев не смог от возмущения подобрать нужное сравнение, махнул рукой и продолжил, – несемся его исполнять. Но это я так… отвлекся. Главное сейчас уже в самом Комитете нет единства. Люди, приходившие к нам с партийной работы, сразу назначались на высокие должности. К примеру, наш шеф. Я ничего не хочу сказать плохого про них, но они другие не как мы с тобой. Они пришли, чтобы проводить линию партии, а мы профессионалы и руководствуемся только оперативной целесообразностью …

Соболев посмотрел в глаза другу и продолжил: – Они сейчас поют дифирамбы Горбачеву, так громко и слаженно, что невозможно услышать мнение отличное от их «единственно правильного». А ведь Горбачев живой человек, ему, как и всем людям, тоже свойственно ошибаться, и далеко не каждое его решение может оказаться во всех отношениях удачным иногда как говорится, задним числом приходится осознавать, что надо было поступить совсем не так, а иначе. Но в ЦК думают, что в случае чего смогут исправить все, но так не бывает. На бумаге можно исправить, но в жизни нет. А наши руководители молчат, чтобы выглядеть в глазах ЦК твердыми ленинцами, проводящими в жизнь линию партии. Но в жизни надо быть, а не казаться. Если поддаться этому преступному желанию, казаться правильным случится непоправимое: стоит сказать или написать лишь одно слово неправды или что-то утаить, какую-то несущественную на первый взгляд деталь, как немедленно изменится оценка всей ситуации, примется неправильное решение, оно, в свою очередь, приведет к новым ошибкам, положение еще более усугубится, ошибки последуют одна за другой, будут нагромождаться одна на другую, и вся ситуация выйдет из-под контроля.

– Ты что против партии? – возмущенно перебил ошарашенный тирадой Степной.

– Нет, я, как и все рядовые члены партии переживаю за нее, но сейчас чувствую, приходит очень плохое время, и чтобы сохранить партию и Комитет, нужны какие-то другие меры. Не те, которые применяют Горбачев и его сторонники.

– А какие?

– Я не знаю, но не те. Нашей стране сейчас не хватает Андропова…

– Но он тоже был направлен в КГБ из КПСС…

– Да и он тоже, но Юрий Владимирович был государственником. А эти… сколько бы лет они не работали в КГБ остаются просто партийными функционерами. Именно они привнесли в наши ряды карьеризм, приспособленчество, иждивенчество и много других бюрократических пороков… А Андропов очень многое сделал для Комитета. Вот и мы с тобой при нем начинали…. Раньше Комитет был как единый кулак, и, если ставилась цель, все его звенья работали слаженно и синхронно, на совесть, не оглядываясь, кто в результате получит главную награду. Сейчас все по-другому, все норовят доложить об успехах, переложив черновую работу и ответственность на других. Поэтому полагаю, что для пользы нашего общего дела надо, чтобы мы с тобой остались в Комитете, а это будет не просто… Извини, много эмоций, все сумбурно, но ты мой единственный, старый и проверенный друг, которому я могу доверить свои мысли.

Соболев опять посмотрел в глаза другу, – Самое страшное, что я теряю веру в партию. Она, эта вера, пошатнулась после смерти Андропова. Но с приходом к руководству партией молодого, энергичного Горбачева появилась надежда, что партия сможет пройти обновление. Оказалось, что это пустые надежды. Как у умирающего от неизлечимой болезни вдруг пробивается румянец на щеках, он приходит в себя, обретает интерес к жизни, а потом уходит навсегда…

О чем говорить, – после долгой паузы добавил Соболев, – если эти горбачевцы со своим мышлением простое русское слово «перестройка» в ругательство превратили. Это же умудриться надо так… – Соболев, остановился и убедившись, что друг внимательно его слушает закончил свою сумбурную речь на высокой патриотической ноте. – Но самое страшное, что большая часть этих ребят из комсомольских и партийных органов приходят в Комитет карьеру делать, а здесь надо Родину защищать…

21 декабря 1987 года (понедельник) – 09.00. Москва, КГБ СССР

Соболев сидел на докладе у начальника управления. Генерал внимательно вчитывался в план операции по обеспечению безопасности САИ. Несколько раз он недовольно качал головой и делал какие-то правки на полях документа. Наконец генерал вернулся к первой странице и спросил: