Чернуха молча уселся на стул в углу кабинета.
– Не сюда, не сюда, – приветливо пригласил президент, – Садитесь за стол.
Чернуха не пошевелился. Тогда Моисей Наумович подвинул к нему маленький столик и сам сел рядом. Постникова принесла на подносе бутылку пепси и два ванильных сухаря.
– Фирочка, – обратился президент к секретарше. – Товарищ Чернуха, наверное, по-настоящему голоден… Дай, детка, ему мою завтрашнюю порцию.
Постникова шмыгнула носом, но через минуту вернулась, неся на склеенной георгиевской тарелке небольшой кусочек куриного филе. Чернуха поглядел на еду, проглотил слюну. Моисей Наумович полез, было, в карман за алюминевой вилкой, но Чернуха быстрым движением здоровой руки схватил филе и молниеносно отправил его в рот. Затем глотнул из бутылки пепси. Поморщился и поставил недопитую бутылку на поднос…
– Николай Васильевич, – мягко начал президент, решив, что светское вступление можно считать законченным. – Вы знаете, в каком положении государство. Русские люди голодают… Вы считаете меня извергом. Но рассудите сами, разве можно считать извергом президента, если в его тюрьме сидят только два политических заключенных. Смешно сказать! Но войдите в мое положение, если я вас отпущу, какая ответственность ляжет на мои плечи?! Вы же живой человек! Нет, у меня и в мыслях нет, что вы удерете. Но, как всякий живой человек, вы можете просто умереть. А, если о вас узнают в Петербурге, вас похитят или уничтожат… Вы понимаете мою мысль? Я с вами предельно откровенен. Разве не ясно?!
– Спасибо за угощение, товарищ президент, – мрачно глядя в пол, ответил Чернуха. – Но мне неприятно с вами разговаривать. По дороге сюда я заметил отсутствие Царь-пушки. Вы распродаете святые реликвии народа.
– Помилуйте, Николай Васильевич, пушка просто передвинута к Боровицким воротам. Она охраняет Кремль от террористов… Как вам такое в голову пришло! Вас сию минуту проводят к ней.
– Хорошо. Но все равно Алмазного фонда я вам не дам. – Чернуха поглядел прямо в глаза президента.
Моисей Наумович глаз не отвел.
– Вы думаете, мне нужны эти алмазы?! Мне ничего не нужно. Я знаю, о чем вы думаете… Вы думаете, этот еврей сделался Ивановым и теперь желает распродать всю Россию на корню. Но вы же знаете, почему меня выбрали. Разве раньше в Кремле сидели евреи? Так почему же, когда я пришел сюда, уже нечего было продавать? Почему, я вас спрашиваю?!
– Алмазов я вам не дам, – повторил Чернуха.
– Я не хочу продавать алмазы, я хочу взять под них заем и накормить народ. Я не могу уже видеть толпы голодных людей возле Кремля.
– Какого черта народ толпится на улицах с плакатами, вместо того, чтобы работать?!
– Что я вам могу на это возразить? Я не могу заставить их работать. Люди разучились работать и больше их не заставишь,
– И вы хотите продать сокровища России, чтобы накормить этих бездельников?!
– Николай Васильевич, вы же сами знаете, как я и наша группа экономистов пришла к власти. Сначала была перестройка, потом перестройка не получилась, и евреев стали бить, считая, что они и есть причина всех бед. Но в этом нет ничего нового, так было всегда. Потом решили, что без евреев не обойтись, надо дать им работать… Но сменить фамилии на русские, чтобы не обижать национальное достоинство русских… И теперь народ хочет, чтобы я накормил его…
– Я вам повторю еще сто раз, я не дам Алмазного фонда!
– Мне остается пригласить японских специалистов, они своими электронными приборами разминируют фонд. Но тогда им придется платить алмазами. – Президент достал коробочку с валидолом и бросил шарик за щеку.
– Ваши японцы со всей их электроникой взлетят на воздух. И жертвы будут на вашей совести. Я предупредил.
– Вы честный человек, Николай Васильевич, Но кроме честности надо иметь еще и разум, и сердце. Кому понадобятся наши алмазы, если страна вымрет от голода?..
– Россия жила тысячи лет и еще столько же проживет. Я не желаю, чтоб на мою могилу приходили плевать. Мне было поручено разработать охрану Алмазного фонда и я ее разработал!..
– Вам никто не поручал так заминировать коллекцию, что к ной и подойти страшно!
– Да, это я сделал по своему усмотрению, когда понял к чему все катится…
– Мне ничего не остается, как отправить вас обратно в Лефортово. Посидите и подумайте. Если вы сумеете найти другой выход, я буду вам тоже благодарен. А пока отправляйтесь назад.
Чернуху увел военизированный извозчик. Субъект в шинели без погон задержался в кабинете.
– Покажите ему по дороге Царь-пушку… Да, и посадите на недельку на воду. Так будет легче думать… Вы свободны.
Отпустив субъекта, президент достал из кармана второй шарик валидола, бросил в рот, затем налил оставшееся в бутылке пепси в стакан и выпил маленькими глотками…
Глава V
Редакция газеты «Совесть народа» располагалась в помещении бывших Центральных бань. Кабинет главного редактора занял первый номер. Старые москвичи, наверное, и сейчас еще помнят какой это был великолепный номер.
Огромный холл с зеркалами, весы, где упитанный клиент мог тут же порадоваться уменьшению своей тушки после парной. Дальше – мраморный бассейн с полкой. На этой полке получали массажные процедуры и артистические знаменитости, и крупные торговые воротилы, и, что греха таить, московские воры, дольше всех остальных горожан сохранившие вкус к российским удовольствиям. Теперь бани давно уже закрылись. Нечем топить, нечем мыть. Трубы полопались, некому чинить. Но не пропадать же дому в самом центре?!
Общество «Совесть» распространило свои службы по всем пригодным помещениям. Первый этаж был отдан руководству. Два номера отвели под редакцию. В третьем принимал учредитель Корзухин.
Главный редактор газеты устроился там, где раньше была парильня. Здесь удобно проводить летучки и совещания. Стол стоял внизу, а на скамейках, расположенных амфитеатром, все были видны, как на ладони. В морозные дни несколько старых веников, брошенных в топку, создавали тепло и уют.
Редактора звали Дыбенко. Обращаться по имени в обществе запрещалось.
Дыбенко принимал посетителей по утрам. Первым сегодня был мистер Ройс. При входе Ройс показал заграничный паспорт. Его впустили. Сторож Ахмедов, с круглым лицом и маленькими заплывшими глазками, проводил иностранца до дверей первого кабинета. Постучал три раза и моментально исчез. Дверь резко отворилась, крепкие руки сгребли мистера Ройса в охапку и втащили в бывший зеркальный холл-раздевалку. На кожаном дивану сидел верзила в тулупе с обыкновенным топором в руках. В деревнях такой вид топоров зовут колунами. Ройса поставили возле верзилы…
– Раздевайся, – сказал верзила, выгребая тем временем из портфеля желтой кожи все содержимое иностранца.
– Что вы мне сказали? – несколько растерянно переспросил Ройс.
– Раздевайся. Я должен тебя обыскать, – сквозь зубы повторил верзила и зачем-то переложил колун с места на место.
Мистер Ройс, без костюма, производил совсем не иностранное впечатление. Верзила, роясь в карманах пиджака, вскользь глянул на то место иностранца, по которому в родильных домах отмечают пол новорожденного.
– Жид… – беззлобно констатировал верзила, возвращая Ройсу его костюм.
– Я подданный Соединенных Штатов Европы, – уже без прежнего апломба сообщил Ройс, поворачивая голову назад, чтобы разглядеть второго, продолжавшего стоять за спиной,
– Не вертись, – сказал верзила, раскладывая на столе кучками содержимое карманов и портфеля. – Подданный, не подданный, а жид. Вещи получишь после приема. Иди, шеф ждет.
Невидимый второй крепко взял мистера Ройса за плечи и, проведя мимо остатков мраморного бассейна, впихнул в парную-приемную.
Дыбенко читал верстку. После паузы он снял очки и посмотрел поверх головы Ройса на невидимого иностранцу второго служащего.
– Это Ройс. Коммерсант. Соединенные Штаты Европы. Жид. Две упаковки жвачки. Блок сигарет «Кэмэл». Чековая книжка на 1 ООО ООО долларов. Ключи от автомобиля «полонез». Использованный пропуск в Кремль.
Все это сообщил голос неизвестного Ройсу служащего редакции. Поскольку голос звучал выше головы иностранца, единственно, что он мог понять, что служащий, толкнувший его в кабинет, а теперь в приемную, был высок ростом…
– Садитесь, мистер Ройс, – пригласил Дыбенко. – Извините, но формальности хоть неприятны, но необходимы. Время смутное…
Ройс оглянулся, но за его спиной уже никого не было.
– Что вы хотели нам сообщить? – продолжал Дыбенко, снова уткнувшись в верстку.
– Я в безвыходном положении и остро нуждаюсь в помощи, – понемногу приходя в себя, заговорил иностранец. – Я был в Кремле…