Кость со стола

Всех разгорячённых драчунов – что «отмечавших», что не отмечавших – «успокоили» электрошокерами, сетями, и аэрозолями. После чего препроводили на полковую гауптвахту, где рассовали по одиночкам (во избежание продолжения приятного времяпрепровождения) клетушек-конур. Где на жёстких голых нарах порезвившимся и сбросившим стресс с помощью традиционного махания кулаками военнослужащим предстояла ночь «холодной», (Однако – не ниже плюс пятнадцати! Чтоб, стало быть, не простудились!) и утренний разбор на полковом суде. С не менее традиционными наказаниями – то есть, нарядами на кухню и вычетами из зарплат. За нарушение соответствующих подпунктов Воинского Устава, и на компенсацию бару за порчу его казённого имущества.

Но если честно – никто никого никогда особенно сильно не наказывал.

Потому что начальство и само всё отлично понимало. И учитывало предписания штатных психологов. Для этого на крейсере и базировался помимо бара и штатный бордель. С вольнонаёмными профессионалками. Которые каждый год сменялись – во избежание, так сказать, никому не нужных «длительных», или «серьёзных» отношений.

Полёживая на нарах, Джон думал, что ему повезло: он озаботился заранее пройти за перегородку бара-столовой, и там, на камбузе, разжиться куском сала с добрую половину ладони. Сало Джон съел с хлебом и горчицей. И это позволило ему пить как все – то есть, неумеренно, а вот пьянеть – куда медленнее.

Так что он не без интереса прослушал и прочувствовал все стадии «отмечания», выразившиеся на этот раз как всегда в тостах: от того, что, как, оказывается, все его зауважали, потому что сразу почувствовали в нём «большой потенциал», (Это – в начале!) до – «какая же ты всё-таки хитро…опая и пронырливая скотина! Чтоб тебя ксеноморфные глисты сожрали!» (Ну, это уже в конце, и – от старослужащего: рядового Эдди Лэнгфорта, которому до отставки осталось три года.)

И шутки и не– шутки говорили только об одном.

Что по-настоящему за него порадуется только мать. Да и то, только тогда, когда получит увеличившийся в размере перевод. А вот ждать «понимания» или хотя бы нейтрального отношения от совзводников – глупо. Выслужиться до сержантских нашивок хотят все. (Собственно, оно и понятно: иначе какого … они делали бы во Флоте?!) И изобретательности на сплетни и интриги у контингента хватает.

А вот смелости признать, что для этой должности у них просто маловато мозгов и способностей – не хватает ни у кого.

Нормальная, собственно, ситуация.

Джон знал, что примерно так же обстоит дело и на «гражданке».

Так что разницы нет, кроме той, что его армейская зарплата – куда как выше. Но, как сказал в анекдоте зять, когда у него умерла тёща, и с него потребовали деньги на похороны, «Всё имеет свою обратную сторону!» Муштру, казарменную дисциплину, подъём в шесть, отбой в десять, кроссы-маршброски с сорока килограммами снаряжения за плечами, разборку-сборку-чистку оружия, ежедневные два часа в качалке, и прочие «издевательства» наставников и персонала Учебки выдерживал лишь один новобранец из трёх.

Остальные отсеивались. И шли на гражданку. Злобно косясь на тех, кто сдюжил. И сокрушаясь о том, что второго шанса никому из облажавшихся не дают. Никогда.

Получалось, что мир жесток. Общество – жестоко. И более-менее прилично живут только те, кому общественное положение, или приличные зарплаты и должности позволяют отправить детей в Университеты для инженерного или научного персонала… Или уж – в Высшую Военную Академию. Что ему ни с какой стороны не светило.

Хотя…

Может ли так случиться, что если он неплохо проявит себя тут, обследуя Франческу, его как-то отметят? Как перспективного? Имеющего мозги, способности, и проявляющего полезную инициативу?

Хорошо бы, коли так.

Нет – не потому, что он реально хотел сделать какую-то карьеру в Армии, а потому, что смог бы отправлять матери и деду больше денег. И получить кое-какие льготы при выходе в отставку. Ну и, разумеется, повышенную пенсию.

Да, вот это – было бы неплохо.

Может, и правда, попробовать, раз уж так получилось с этим Шипперсом? Ведь его должность в их отделении – даёт возможности куда лучше себя… Проявить?

С этими мыслями незаметно для себя он уснул.

Разбудила его дверь: с грохотом распахнувшись, она треснулась о стену. Даже посыпалась штукатурка.

А, вот в чём дело: излишне ретивый дежурящий на губе рядовой поспешил открыть её для заявившегося начальства.

Капитан Том ВанАсбройк вошёл не торопясь. Оглядел вначале потолок, стены, словно проверял: хорошо ли и надёжно они препятствуют попыткам того, кто сидит внутри, сбежать, и лишь потом соизволил переместить ироничный взор на вскочившего и вытянувшегося в струнку капрала. Джон выдержал взор, но по спине всё равно побежали мурашки – как ни крути, холодно в одной майке и трусах при плюс пятнадцати:

– Капрал Риглон, сэр! Задержан за… Нарушения уставной дисциплины!

– Скажите уж проще: за пьяную драку. – капитан усмехнулся, и, даже не оглянувшись, – Рядовой! Я забираю капрала с собой.

– Но господин капитан, сэр!.. Дисциплинарный суд состоится только…

– Я знаю, когда он состоится. Распоряжение майора Гульерме Гонсалвиша. Этот бол… пардон: капрал имел глупость проявить сноровку и инициативу во время последней своей миссии. Нам некогда ждать, когда этого нарушителя дисциплины пропустят через обычную процедуру, с отбыванием положенных пяти суток на камбузе. – капитан направил на рядового, словно для того, чтоб придать веса своим словам, грозный взор, и снова развернул горящий теперь справедливым негодованием взгляд к Риглону, – Скажите спасибо майору и доктору Гарибэю, капрал. А Будь моя воля – вы просто снова стали бы рядовым! Потому что во время драки вы вывели из строя по-крайней мере на неделю пятерых солдат второй роты!

Джон мог бы поклясться чем угодно, что капитан ему хитро подмигнул.

Ах, вот оно в чём дело! ВанАсбройк рад, что нашёлся наконец кто-то достаточно трезвый и умелый, чтоб выиграть в неписанном соревновании: кто уложит больше «врагов» из другого подразделения – в данном случае – второй роты! – на дольший срок на койку в лазарете! А Джон, надо признать, действительно постарался.

Ему было нетрудно: он-то был почти трезв! Поэтому реально навалял, правда, по очереди, пятерым слишком уж раздухарившимся уродам из второй роты!

– Ладно, рядовой. Выдайте ему его обмундирование. Нам нужно, чтоб он не отлынивал, отлёживаясь тут в тепле, или сачкуя на камбузе, а отрабатывал. На планете. А наказать его можно будет и потом. Если облажается. – нахмурившийся вдруг взгляд командира их роты сказал Джону, что именно так всё и случится, если он…

Облажается!

Доктор Гарибэй приветствовал Джона радостно. Правда, радость поутихла, когда он увидел огромный синяк под левым глазом, и, когда Джон разделся, красивые жёлто-фиолетовые разводы на рёбрах, (от кулаков всё тех же гадов из второй роты) и кровоподтёк на правом предплечье: это он неудачно получил по руке ножкой стула. Стулья в баре всегда были из доброго старого дерева. Такое распоряжение сделало предусмотрительное и наученное горьким опытом начальство. После того, как выяснилось, что стулья, будь то – из стальных, или алюминиевых трубок, слишком уж часто ломают кости рук и ног.

– Это – ничего, доктор, сэр. Работать не помешает. Переломов нет, отделался синяками. И лёгким испугом.

Доктор понимающе кивнул, чуть усмехнувшись:

– Отмечали производство в капралы?

– Так точно, сэр.

Доктор неопределённо хмыкнул. И от комментариев воздержался.

Но Джон точно знал, что свои «достижения» гражданские специалисты отмечают в столовой для офицерского и гражданского корпуса, и научного персонала. И «разборки» на таких мероприятиях почти ничем не отличаются от того, что произошло у них с ребятами вчера. Разве что офицеры в драке обычно не участвуют, а «выясняют» кто у кого чего украл, и какую идею присвоил, только сами учёные, да руководство из штатских.

Лаборанты управились с его «упаковкой» быстро: похоже, приноровились к его габаритам и параметрам.

Полёт и приземление прошли штатно.

Но вот чтобы высадиться, Джону пришлось повозиться.

Чтобы приладить понадёжней колпак из силита вместо обвеса из противомоскитной сетки понадобилась и помощь манипуляторов посадочного модуля, и использование упоминаний об известной матери. Однако через дополнительные пять минут Джон был «упакован», и уверен, что сквозь гибкое стекло, прочностью не уступающее броне, не пролетит никакое облако ядов. Потому что именно так пострадал третий дрон: сквозь его «накомарник», напоминавший старый добрый капюшон пчеловодов, разбившаяся в мелкие брызги струя токсина пролетела отлично.

Джон попрыгал, подвигал руками и ногами. Вроде, порядок: нигде не гремит, не жмёт, не трёт, и не скрипит. Ладно, можно выходить.

Посадочный модуль по его просьбе опустился на пляж острова: пологую отмель у кромки озера, (вернее, правильней было бы назвать его за размеры внутренним морем) тянущуюся вдаль в обе стороны насколько хватало взгляда. Джон, правда, знал, что это впечатление обманчиво: остров по размеру не превышает Ирландию. Что всё равно вполне прилично с точки зрения «обработки». Ведь таскаться везде придётся пешком.

Если придётся.

Он неторопливым шагом двинулся к видневшейся в сотне шагов стене зарослей. Могучие стволы каких-то хвойных, напоминавших пихты, и лиственных – эти уже походили формой листьев на клёны и дубы! – располагались настолько близко друг к другу, что чаща леса дальше нескольких десятков шагов абсолютно не просматривалась.

При подходе поближе выяснилось, что стволы всё же не стоят сплошной стеной, а имеют-таки просветы и проходы в подлеске, состоявшем здесь, на кромке пляжа, из чертовски колючих кустов, покрытых фиолетовыми и синими ягодами, и тёмно-зелёных и необычно высоких, папоротников.

То, что кусты не только колючие, но и очень цеплючие, Джон обнаружил быстро: когда чуть не оставил кусок своего камуфляжного кителя прилипшим намертво к какой-то особо вредной ветке. Отлепляться пришлось с помощью виброножа. Доктор Ваншайс потребовал кусок кустарника для ознакомления: пришлось задержаться, чтобы отделить часть жутко прочной и упругой плети, и засунуть в очередной контейнер.

В другой контейнер пришлось засунуть какого-то розового слизняка. Ничем, вроде, Джону не навредившего, а просто на свою беду оказавшегося на обратной стороне одного из листьев того же вредоносного кустарника. Джон услышал и радостное замечание майора, предназначенное, впрочем, одному из учёных, находящихся сейчас на КП: