Волчица

– Нет. Нет. Думаешь я не знаю, что на самом деле ты хочешь просто вечно сохранять нашу любовь… А это – невозможно… – в голосе Линды звучали слёзы, – И ты, и я… Мы обе знаем, что проклятые психологи дают таким парам, как мы, максимум двадцать-тридцать лет. Чёртовой «гармонии». И взаимопонимания.

Потом, когда происходит перестройка организма… Физический климакс. Психологический климакс… Старые эмоциональные связи ослабевают и рвутся! Зачастую – с кровью. Я… – Линда сглотнула, – Не смогу выдержать, когда ты меня разлюбишь.

Боже! Это так не похоже на никогда не поддающуюся тоске и ужасам войны, и никогда не выражавшую столь бесхитростно свои эмоции, танкистку! Неужели это посещение столь изменившейся, и – не к лучшему! – родины так повлияло?!

У Ленайны горячий комок подкатил к горлу. Она тоже сглотнула. Продышалась. Нет, она не хотела, чтобы Линда слышала и чуяла её слёзы!..

Ведь она – сильная. Самодостаточная. Командир. Лидер. Волчица…

– Ты знаешь. Я никогда не разлюблю тебя. Речь не об этом сейчас.

Речь о том, попробуем ли мы, рискнув жизнями, воплотить наш План – ради будущего этих бедолаг. Ради тех, кто… Прозябает в нищете. Беспросветности. Тянет лямку рабского труда из последних сил. Отчаялся, что положение хоть когда-то улучшится. И бессмысленно-безропотно мрёт, принося себя в жертву кровавой мясорубке!..

– Знаешь, да. Да. Я… готова. Может, именно это и называлось когда-то жертвенностью… Готовностью отдать свою жизнь за «благо всех людей». (Напыщенно-глупо звучит, я знаю!!!) Но – я готова. Может, мы и погибнем. Но мы можем хотя бы попытаться – что-то сделать!

Жертвенность?!

Не-ет, может, Линда думает и так. Но она…

Она – трезвый прагматик. Знает, что это – никакая не «жертвенность», а банальное стремление самовыразиться. Пусть и преображённое в гипертрофированную форму, но – именно стремление доказать всем.

Что они – лучшие!.. Что они…

Э-э, хватит. Кого она пытается обмануть? Не себя же? Там, под поверхностными слоями собственной психики, сознанием, подсознанием и всеми его «уровнями», она отлично видит себя подлинную.

Не надо ей уже никому ничего доказывать.

Всё давно доказано! Даже все сослуживцы – побаиваются… Она и правда – почти стала такой, какой всегда хотела казаться окружающим: сильной, волевой, целеустремлённой… Танкисткой.

Но под скорлупой чёрствой и циничной эгоистки всё ещё живёт маленькая девочка, которой в детстве так не хватало…

Любви?

Материнской любви?..

Чёрт – не разобрались в этом лучшие психологи за те несколько столетий, что существуют инкубатории и детские Интернаты, а уж ей – и подавно не разобраться.

Но вот девочка в глубине души говорит ей, что сопланетниц, и даже сопланетников – жалко. Как жалко и всех тех, кто вынужден не отдыхая, и затянув туже ремни…

Восемьсот с лишним миллиардов.

Неужели их судьба, их жизнь и будущее благополучие, зависит от… Неё?

Ленайна тесней прижала жилисто-поджарое стройное тело супруги к себе. Ей больше ничего не надо: напарница поняла её доводы, и приняла…

Чуть повернув голову она буркнула:

– Миша! Хватит делать вид, что спишь. Меня искусственным храпом не обманешь. Лучше скажи, что ты обо всём этом думаешь.

Миша фыркнул:

– Я думаю, что вы – две сумасшедшие дуры. Идиотки. Которым больше всех надо. И которые изо всех сил норовят сунуть головы в петлю, и там глупо оскалиться на прощание. «Спасение человечества», мать вашу!.. – он грязно выругался.

Затем сказал уже серьёзным тоном. Таким, как сообщал о повреждениях корабля:

– Ладно, если вы решились – знайте: я – с вами до конца. Потому что… Людмила, Сандра, и даже бедолага Пратчетт – поразили меня. Я и не думал, что всё так плохо…

Линда правильно говорит: мы можем хотя бы попытаться!

В Центральном банке столицы Ленайна положила десять тысяч на счёт Людмилы, и ещё десять – на счёт Сандры. На первое время им должно хватить.

Также они с Линдой и Мишей зашли в Государственную Нотарию и изменили Завещания.

Больше на Глории их, вроде, ничего не удерживало.

Отремонтированная «Волчица» выглядела практически – как тогда, когда их экипаж только принимал командование над своим танком.

Изящно-заострённые обводы основного броневого корпуса грозно щетинились выступающими над ним орудийными башнями и гроздьями ходовых дюз.

Дюз Ленайна насчитала на боковой стороне, обращённой к ним, аж тридцать девять: даже на две больше, чем у них было. А молодец адмирал: заботится об одном из лучших экипажей! Можно даже поспорить, что усилена и защита саркофага, и гравикомпенсаторы поставлены последней модификации!.. Не говоря уж об основной плате Матери.

Какое-то время они просто стояли перед огромной передвижной площадкой-консолью, на которой высилось тридцатиметровое тело их машины, наблюдая, как вокруг продолжает суетиться несколько десятков инженеров, техников и мотористов в белых халатах, с разными тестерами-инструментами-кабелями-паяльниками в руках.

Ленайна медленно двинулась вперёд. Остальные, – ну, Линда-то точно – прочтя её мысль! – выстроившись привычным клином, пошли за ней.

Ленайна обошла танк, оказавшись теперь спереди.

Боже!..

На нижней части носа блестело свежей краской изображение, которое они с Линдой и Мишей кое-как скопировали и нарисовали ещё тогда, три далёких года назад – оскаленной морды волка. Да – это был именно волк. Но все остальные, да и они сами, называли корабль всё же именем женской особи этого давно вымершего вида существ.

Потому что главной боевой и эмоциональной движущей силой их экипажа, их тройки – являлись именно они.

Женщины.

Ленайна, подойдя вплотную, не смогла удержаться: потрогала грубо нанесённые линии.

От кончиков пальцев до самого сердца пробежал словно электрический импульс. Рука, когда она отняла пальцы от картины, ощутимо дрожала.

– Нет, ты чувствуешь?! – Ленайна обернулась к напарнице.

– Конечно. Я сразу сказала – эта штука – живая! Она стала такой сразу. Как только мы закончили обводить контуры чёрной краской, я почуяла – она – ожила!.. Спасибо тем, кто делал реставрацию: всё очень… аккуратно. Её дух доволен! Это я тоже чувствую!

– Миша! Ты – как? Что-нибудь ощущаешь?

Миша, лицо которого, пока они стояли, словно застыв в непонятном трансе мистического мига, стало непривычно серьёзным, поспешил «одеть» улыбку:

– О, да! Я ощущаю. Ваш неподдельный энтузиазм! Ну что – порвём чёртовых ублюдков?!