Война и Мир – 1802

На мгновение все оцепенели, хотя и давно этого ожидали. Тем не менее многие из собравшихся, в мгновение ока превратившихся в заговорщиков, очевидно колебались при мысли о сем злодействе.

– Да согласится ли он? Слыханное ли это дело – чтобы сын восстал противу родного отца, да еще и императора к тому же?

На это граф Пален, также присутствовавший там и ловко перехвативший нить беседы, выскользнувшую было из рук князя Зубова, заявил что сын, удрученный положением державы, которую любит более родной матери и тем более отца, уже без сомнения согласен и вполне одобрил сей необычный проект.

– Великий князь Александр решил спасти родину во что бы то ни стало! – добавил и Зубов. – Это единственный путь, что только и может уберечь Павла от неминуемой гибели – его отречение и провозглашение наследника престола императором. Изумительные душевные качества Александра, истинного наследника славы императрицы Екатерины, обеспечат России блестящую будущность под его скипетром!

Незадолго до описываемого события граф Пален действительно имел с великим князем Александром продолжительную беседу. Он объявил смятенному наследнику, что заговор уже раскрыт, что государь в страшном гневе и намедни подписал указ о заточении самого Александра вместе с братом его Константином в казематы, а императрицу с великими княгинями повелел сослать в монастыри. Поклявшись что ни один волос не упадет с головы Павла, он наконец с величайшими трудами вырвал у наследника согласие на участие в заговоре.

– Ну раз так, то сомнений больше нет! Великий князь Александр с нами! Мы согласны на все! – дружно воскликнули собравшиеся.

В это время к фон дер Палену подошел слуга и передал ему какую-то записку, прочитавши которую тот нахмурился и объявил присутствующим что должен непременно оставить их на короткое время, так как вынужден исполнять свои обязанности генерал-губернатора и отъехать во дворец. Выйдя из дома князя Зубова, он тут же был перехвачен своим адъютантом.

– Ваше превосходительство, прошу прощения что побеспокоили вас во время сего застолья, но кто-то донес императору, и мы чудом успели перехватить письмо! – сообщил графу моложавый, но уже весьма бойкий адъютант.

– Так-с, это уже становится занятным. Кто доносчик?! – произнес фон дер Пален ледяным голосом.

– Мы думали на генерал-прокурора Обольянинова, хоть он лишь непонятливый бесталанный болван… тайная экспедиция неравнодушна к нам! Грешили и на Мещерского, но судя по почерку – не они! Масса писем на имя государя идет от британского посланника и его агентов, что-то доносит и русское посольство в Британии… англичанка гадит!

– Да что ж британцы, вконец что ли ополоумели? Они хотят войны? Разрыв с Англией для нас безрассуден, и они не могут этого не понимать, вскоре англичане нападут на наши балтийские порты, столице грозит опасность, они должны тратить золото и силы агентов на свержение Павла и помогать нам, а не поддерживать его!

– Возможно в коварном Альбионе решили, что выгоднее разорить Россию и разложить ее изнутри, потакая безрассудству Павла. А его военного гения и «прусской» армии англичане не слишком боятся, – проницательно ответил адъютант и склонил голову.

– Похоже на то… Ну что ж, ночь еще не кончена. Поеду в Михайловский замок, а когда вернусь – выступим. Еще не утро! – ответствовал ему Пален и с этими словами отбыл во дворец.

* * *

В то время история России оказалась как никогда близка к своему изменению – в ту пору в Санкт-Петербург, никем не узнанный, не остановленный и не встреченный, прибыл сам Черный Барон. Он не приехал на санях, наподобие запоздавшего Санта-Клауса или же Пер-Ноэля, но пришел вместе с британской эскадрой под началом Нельсона, которая бросила якорь на копонгагенском рейде. Передвигаясь кое-где на лодке, а временами и пешком по льду с котомкой за плечами, на манер бывалого полярного волка, бывший олигарх, а ныне мессир барон подозрительно легко проник в город, заставы которого как дырявое решето в это время принимали всех подряд, задержавши только спешившего на помощь к Павлу Аракчеева. БэВу даже не пришлось доставать целую кипу хитрых пашпортов из походного баула, где их наряду с бельем и платьем набралось бы на любой вкус.

– Как и в мое время – в городе никакого порядка! – начал с порога ворчать Борис Валерьянович, по своему характеру склонный во всем замечать скорее плохое чем хорошее. – Ни постовых, ни городничих, темно как в зобу африканского страуса, на всю улицу три фонаря! Сосулей понавешали повсюду… Снег забил все ботфорты, мать вашу за ногу и об угол!

Снегу и точно оставалось еще немало, и он точно пудра забивался путникам в ноздри, под мышки и еще куда ни попадя, немедля заставляя прохожего сыскать себе хоть где-нибудь справную шинель и зорко хранить ее от разбойников. Будучи в глубине души эпикурейцем, ни в советское, ни в постсоветское время не вылезавшим в бытность в Питере далее Невского проспекта, рядом с каковым выбиралась и гостиница, БэВ отметил, что город ничуть не изменился.

– Дома все те же, слава богу. Правда тротуары почище. Ну-тес, где тут мои дорогие слуги, тайные агенты, шестерки и прочие бесы? Чего это они меня не встречают? Хватит бездельничать, за дело!

В кратчайшие сроки развив кипучую деятельность, бывший олигарх, и так заваливший своими жалобами на заговорщиков ящики для почты в Тайной экспедиции и прочих присутственных местах, вплоть до Святейшего Синода, решил сообщить о надвигающемся бедствии лично императору, для чего настрочил подробнейший донос Кутайсову, бывшему брадобрею Павла, состоявшему ныне в должности шталмейстера и сделавшегося андреевским кавалером.

Не доверяя никому, собрав наиболее преданных слуг – трех молчаливых глухонемых шотландцев, Борис Валерьянович тайно проник в дом Кутайсова и собственноручно подложил письмо ему в карман камзола. К его крайнему удивлению и негодованию, Кутайсов внезапно обнаружив эти письма даже не стал их читать.

– Пожалуй отложу это дело, до завтрашнего дня потерпит! – произнес он весьма беспечно, видимо решив предаться обычным ночным наслаждениям.

– Да что тут в XIX веке, одни бездельники что ли собрались? Как эти лузеры вообще собираются дожить хотя бы до XX столетия? – скрежетал зубами БэВ, подглядывая в щелку двери, за которой он затаился дабы насладиться эффектом. – Придется самому… Опять все сам! Ну что ж, как говорят мои американские хозя… то есть партнеры, если хочешь чтобы что-то было сделано как надо – сделай это сам!

* * *

А незадолго до описываемых событий граф Г. был весьма неожиданно вызван на рандеву к своему благодетелю – князю Куракину. Войдя к тому в кабинет и по обыкновению почтительно поклонившись, граф был весьма удивлен крайней серьезностью сиятельного князя, весьма не вязавшейся с тем обретением вновь блестящего положения в обществе, что состоялось столь недавно. В кабинете царил неожиданно строгий порядок, и даже шкатулки с драгоценностями были прибраны по своим местам.

– Чем вызвана необходимость столь спешно свидеться, ваше сиятельство? – вопросил граф Г. после обязательного поклона, впрочем будучи человеком свободолюбивым он все же подавил в себе желание поцеловать руку дядюшки.

– Да вот чем, голубчик – нынче я приглашен на ужин к государю, так не сопроводишь ли ты меня во дворец? Супруги у меня нет, как тебе известно, а между тем помощь может понадобиться.

– Позвольте я захвачу с собой Морозявкина? – осведомился щепетильный граф Г., не желая рисковать собой. – Я в неведении о том, каков род услуг может понадобиться, а он мастер на все руки и не только.

– О нет, просьба моя вполне традиционна и безобидна. Ежели вдруг случится какая суматоха или переполох – ну знаешь ли, иногда все эти попойки в узком кругу плохо кончаются – то ты уж пожалуй в случае чего поможешь мне добраться до дому. Слуги, братец мой, ненадежны, чуть какой шум, разбойники или там стрельба – мигом разбегутся, а мне надобен верный человек.

– Всегда готов служить! – ответствовал граф Михайло не покривив душой. – Признаю только вас, государя да еще господа бога!

– Эк куда хватил. Ну на господа надейся, но и сам не плошай, как говорит пословица. Впрочем это простая предосторожность… Мало ли! Наш старый приятель пророк Авель такого мне напророчил – бояться огня, вдруг пожар, а ты тут как тут…. Авось спасешь старика!

* * *

Вот как случилось что в Михайловском замке в этот вечер собрались люди самых разных партий, пристрастий и даже сословий. Ужин у государя прошел весьма скромно. Император, с утра устроивший очередной разнос офицерам гвардии, в котором пообещал загнать всех нерадивых туда, где и костей их не отыщут, тем не менее был настолько добр что позволил своим сыновьям отужинать вместе с ним. За столом также присутствовали жена и дочь генерал-губернатора Палена, и еще множество статс-дам и фрейлин, представители знатных фамилий – Нарышкин, Кутузов, граф Шереметьев и прочие сановники, в том числе конечно и вице-канцлер князь Куракин.

За столом много шутили и смеялись, Павел любезничал с фрейлиной – дочерью генерала Кутузова, а беседуя с самим Кутузовым император заметил что во дворце отвратительные зеркала – когда туда глядишься, кажется что шея свернута. С сыном Александром государь попрощался весьма обыденно, и наследник решительно ничем не выказал своего волнения, которое, как он признавался впоследствии, просто разрывало ему сердце. Цесаревич же Константин просто полагал что пушинка, всем надоевшая и сегодня еще плавающая на поверхности воды в поданном ему слугой стакане, завтра уже утонет и не будет беспокоить их более.

– Однако сегодня что-то скучновато! – зевая, обратился к графу Г. его приятель Морозявкин. – И зачем нас приволокли сюда, в этот склеп?

– Ужин как ужин, – ответствовал ему граф, которого не удостоили чести присутствовать при императорской трапезе, и он был вынужден вместе с Вольдемаром ошиваться в приемных покоях близь лестницы. – И почему же ты именуешь склепом сей прекрасный дворец?

– Да сам посуди, тут ведь и подъемные мосты, и рвы, и всякие потайные ходы и скрытые лестницы – настоящее змеиное гнездо! Государь очень опасается покушений, видите ли, такого тут понастроил. Вот уж наверное где можно разгуляться, – отвечал ему приятель и в этом был, как оказалось, даже чересчур прав.

Участники пирушки, оставленные фон дер Паленом на квартире, в его отсутствие разошлись вовсю. Шампанское лилось рекой, разливаемое и распиваемое общими усилиями, головы кружились. Увидевши это граф Пален, навестивший уже замок по долгу службы и вернувшийся в дом к заговорщикам, сообщил что император ничего не подозревает и пора действовать.

– Вообще ни о чем не догадывается, вообразите себе, господа! – объявил Пален в несвойственной для него игривой манере. – Давеча я ему посоветовал заколотить двери в спальню императрицы да удалить караул конных гвардейцев как якобы якобинцев… пардон за каламбур, и он все это немедля выполнил, на собственную погибель!

– На погибель? Вы хотите сказать, что мы его… да?

– Когда нужно приготовить яичницу, сперва разбивают яйца! – ответствовал Пален французской поговоркой, пришедшейся как раз к случаю.

– Ну что ж, господа, пора в путь, покуда мы держимся на ногах! Уж полночь близится, а Павел еще жив! – с этими словами Зубовы, старавшиеся пить по возможности мало, стали собирать свое воинство в поход на замок.

Собравшиеся встали из-за стола и направились в путь, предварительно разделившись – Платон Зубов и брат его Николай, прихватив с собой Беннигсена, решили отправиться прямиком к Михайловскому замку, в то время как Пален должен был идти отдельно через Невский проспект к главному входу под Воскресенскими воротами.

– В случае чего, ежели кто поднимет шум, так я арестую именем закона любого! – пояснил Пален свой отход в арьергард наступления. – Но что же вы стоите как стадо, господа? А, понимаю… На первый-второй рассчитайсь!

Отделив таким образом, разводя направо и налево, своих спутников от отряда Зубова, заговорщики двинулись в путь. Между тем в Михайловском замке император обошел посты, разослал пажей с письмами и помолился у иконы, а граф Г. от нечего делать перебрасывавшийся в картишки с Морозявкиным и караульными офицерами по маленькой, проиграл уже три рубля серебром. Казалось что ночь пройдет спокойно как и все прочие, как вдруг от Рождественских ворот послышался странный шум.

– Это еще что такое? – в недоумении промолвил граф Г., забыв на время даже о проигрыше, хотя терпеть не мог проигрывать, хотя бы и не крупно.

– Кажись… кажись толпа какая-то идет? Народное восстание? Пугачевцы? – произнес Морозявкин, напряженно вслушиваясь.

– А где же наши караульные? Где гвардия? Где преображенцы, семеновцы? Что ж они их не вяжут? – негодовал граф Г. – Это измена! Надо спасать государя!

– Погоди ты спасать, вон ведь их сколько, зарубят тебя как муху на лету! Лучше пока спрятаться, – рассудительно произнес Морозявкин, и невзирая на сопротивление графа, схватил его за руку и потащил в какой-то боковой проход.

Между тем Зубовы и Беннигсен и прочие их люди, ведомые плац-адъютантом замка капитаном Аргамаковым, прекрасно знавшим все пути во дворце по долгу своей службы, уже миновали гвардейцев во дворе, которым приказали не поднимать тревогу их собственные командиры. Часовому, стоявшему на посту в коридоре у иконы, Зубов лично заехал саблей по голове, так что тот был нейтрализован, гусар, дежуривший в комнатах, получил то же угощение – ему отрубили руку. Пустив первую кровь, злодеи отправились далее. Наконец перед смутьянами встал последний редут – императорская спальня.

– А кто это стучится, а? – вопросил камердинер сонным голосом из глубины прихожей. – Мы только спать легли и огни загасили.