Африканский дневник

– «О, познай себя, – ты: человек современности».

* * *

Видел в Египте я облик Рамзеса II; когда я склонился к нему, распростертому под стеклянным, сквозным колпаком, наблюдая белевшие зубы, сквозившие между сухими губами, – он мне усмехнулся:

– «Ты – помнишь?»

– «Познай себя!»

    Карачев 919 года

Вновь пирамиды

Зной марта: нет воздуха; кровь бьет в висках; трам уносит опять к пирамидам: Гизеха.

Сумятица станции; снова феллахи в нас целятся злыми крючками носов, переругиваясь, иронизируя над собой и над нами; и все же добившись всего, что им нужно от нас, Ахмет идет, закрываясь в складки абассии; робкою прорезью тихих мечтательных глаз упреждает отказ: отказать невозможно: и он затаскает опять по песку, пока вы, обтирая стучащий, расплавленный лоб, не обрушитесь грузно на край саркофага; и тут же проходит строй осликов в красных помпонах – с плато; и качается строй белогривых верблюдов вокруг грациозными шеями; важно расселись на белых горбах англичане; высоколукими седлами, красками ковриков пестро украшены спины верблюдов; несут паланкин; в паланкине – седой паралитик несется: узреть пирамиды; вон тот – гелуанский больной; он – чахоточный.

* * *

Солнце склонялось; расширилась там на Каир пирамидная тень, – на Каир она двинулась; там же теперь отусклялися взгляды; и руки, дрожа, опускали бокалы вина, – оттого, что пошла на Каир: тень веков.

Серогрифельный бок рябоватой громадины высился наискось – вверх; вздернув голову, видел, как высями лепятся люди на боке, как кучечки маленьких оловянных солдатиков, или травинок, проросших из камня; все краски с них слезли; вон лепится кучка туристов; и выше, и ниже – по кучке: на пирамидном ребре: скачут в выси, как блохи; вон новая кучка открылась на новом ребре.

Я измерил массивы: метр, – более метра; скачки велики; и опять вздернул голову: не разберешь – опускаются, скачут ли вверх: так луна неподвижно висит в небосводе; а если вглядеться, то можно заметить движение ее; так и эта висящая кучка: она – опускается.

В солнце въедается пыль; лет пылинок и грозен, и тих: горизонты в египетской мгле; отупенье громадного верха восходит испугом в египетский пепел; час пробил: наверно теперь из своих саркофагов выходят озлобленно песьеголовые мумии; и тишиною Хеопсовой полнятся ревы в Каире; золотокарие помути: пятна беззорных свечений; последняя кучка туристов над нашими головами, спускаясь, скачет с массива на желтый массив; пролетает, пыхтя, толстоносый, взволнованный мистер; над нами пролетает крикливо галдящий коричневый дьявол, толкающий мистера в спину; под ним скачет дьявол, снимающий мистера с желтых массивов, чтоб ловко поставить его на массивы; два дьявола ловко играют в пыхтящего мистера, точно в подброшенный мяч: он – летит:

– «Бух!»

– «Бух!»

– «Бух!»

Так бросаема лэди; и также бросаемы бэби; мы – вспрыгиваем им навстречу (теперь – разрешение есть: нам разбиться… без дьяволов). Все-таки видим, что вверх нам одним не взойти: мы сидим на тринадцатом тусклом массиве; у нас за плечом расширяется черным жерлом душный вход в пирамиду; и дышит жарою на нас: мы решили, что если опустимся внутрь пирамиды, – задохнемся.

Вот уже пусто плато: мы бросаем испуганный взгляд в убегающий верх:

– «О, нет: не сегодня!»

– «Ты хочешь отсрочить?»

– «О, нет, уже – поздно: опять опоздали».

Ужели осилим мы в двадцать минут эту высь, как сказали нам? лучше часами карабкаться: сходить к подножию; и пробираемся к западу: там – пирамидки; их – три; по пятнадцати метров, не более; это – могилы: здесь сохнут века фараоновы дочери (по Геродоту – Хеопса); и так говорит Мариэтт.

Пирамидки когда-то стояли у храма Изиды.

Проходим на юг: тут ряды – мастаба; так арабы назвали особую форму гробниц, состоявших из малых подземных построек, наклонно склоненных друг к другу, желтеющими, известковыми, или даже кирпичными стенами; смеси песка с легким камнем – кирпичики стенок; вся форма гробнички есть «Пе – буква П»; иногда мастаба открывала в подземную комнатку вход; иногда в ней видна была ниша, а сверху – площадка; могильный колодезь поблизости где-нибудь черной дверью зиял (глубиной в двадцать метров спускался он вниз); мастаба, окружившие нас, вероятно, относятся к пятой мемфисской династии; здесь погребен благородный египетский муж: он – эпохи Снофру.

Мы идем на восток: все гробницы – четвертой и пятой династии; здесь упокоился прах сыновей фараона: Мераба и Сафкихоптом их звали когда-то…

* * *

Мы молча сидим на песках, приседая у камня: пред нами торчит незасыпанный вход в мастаба; желтенеют луной невысокие, плоские стены; друг к другу слегка наклонились они; прямоугольные плиты их сверху сдавили, чуть-чуть выступая из стены; здесь нет ни души; и до ужаса черная, четкая тень от гробницы лежит на песке; и чернеет отверстие входа.

* * *

Мы часто здесь бродим; и Ася уже к вечеру приезжает сюда: зарисовывать Сфинкса; его голова передаваема только гравюрой, – не красками.

* * *

Почему фантастичен Каир? Неестественен он: миллион обитателей струнными хорами многих оркестров, роями лаявших горл, граммофонами и бензинными шинами сотен и сотен авто, – осыпает пустыню своей эфемерною жизнью, пустыня, которая безостановочно сыплет песок в эфемерную жизнь, разрывая ее просквозившее кружево старым Египтом.

    Боголюбы 911 года

На пирамиде

Массивы, осколки, осколки, осколки осколков лежат у подножия; всюду трухлявости; щели и впадины в камне, где тенью таится феллах; у него – амулеты. Ступени рябой пирамиды – сложенье массивов, которые то ноздреваты, то – гладки; иные массивы – по пояс; иные – по грудь, и немногие лишь до колен; выступая, они образуют ступень за ступенью (от метра и до полутора в вышину); ширина же не более пятидесяти сантиметров; поэтому, пирамида – крута; восхождение – трудно; и, кажется, что стоишь перед стеной; на ребре создается иллюзия: низ загибается; верх – загибается тоже; прямая ребра превращается точно в окружность; а ты – висишь в воздухе; головокружение нападает от этого.

Все же решили взобраться с феллахами, но – не с ватагой феллахов; отправились к шейху деревни (ее обитатели, главным образом, проводники; деревушку, как кажется, называют арабы Аквуд); шейх, нас выслушав, дал два феллаха; но каждый набрал себе по три товарища; черная кучка, крича, вокруг нас собиралась, как кажется, передвигать наши ноги.

Но мы не противились: сопротивление, знали мы, – тщетно; и вот: пирамидный туземец рванул мою правую руку; другой – рванул левую; третий уперся мне в спину своею головою; и тоже проделали пятый, шестой и четвертый – с растерянной Асей.

Галопом, сорвавшись, помчались по круче громадного боку:

– «Хоп!»

– «Хоп!»

– «Хоп-хоп-хоп!»

Справа – увидел, как лопость свою завивает крылатый хитон скакуна по массивам, прижавшего к черной груди грушевидный сосудик из глины (с водою, как кажется); слева – гляжу – галопирует рядом со мной шоколадная мордочка в кругленькой шапочке; это – мальчишка-кофейник; мелькают его шоколадные пятки – над пропастью:

– «Хоп!»

– «Хоп!»

– «Хоп!»

– «Хоп!»

В необорную вышину!

* * *

Так галопом покинули землю; нас – десять, или даже двенадцать; и – сжатою тесною кучкой неслись по ребру; справа, слева и внизу – грозили стремнины, мелькали огромные области, где ступени торчали отчетливо; далее – груды развалин (едва ли бы мы нашли путь без феллахов), где можно запутаться в многоступенчатых скатах; и – оборваться, разбившись до смерти; неизмеримости, точно поля желтоватые, серые, быстро от ног отрываясь, летели направо, налево, и – вниз; и они – загибались под ноги; казалося: стоит нам вспрыгнуть наверх, как отвалится узкий, тяжелый массив, на котором стояли мы только что; неизмеримость, спадая на нас выявлялась из воздуха (краем над нами ребро загибалось); казалось, мы – выперты в пропасть:

– «Хоп!»