Африканский дневник

Кричали, визжали, жужжали они; мы решили хитрить; вероятно ужасные жители этой планеты хотели завлечь нас наверх, полонивши в пустых своих ширях – средь камня; я издали их заверял:

– «Nein, werden wir nicht…»

– «Aujourd'hui nous restons!..»

– «Остаемся».

– «А завтра подымемся: в сопровождении ста человек… с караваном верблюдов, с тюками «бакшиша».

Они нам не верили; мы отошли, – и – подставили спину; они – дозирали.

Углом пирамиды искусно отрезали мы от дозора себя: мы – одни; голова из-за твердейших массивов – просунулась, застрекотала; огромным прыжком, надувая пышнейшие складки абассий на нас, опрокинулся целый отряд этих бронзовых дьяволов: быстро одни побежали в обход (по песку), а другие скакали по мертвым желтым массивам, обскакивая, и – отрезая путь вверх; заломались их тени, ребея в массивах; так заговор наш был открыт.

Мы писали круги вдоль боков пирамиды, приблизясь, а то – отступив, погружаясь в море песка; а абассий, взвеяв прозрачные шали, которыми кутали голову, – так же как мы, записали круги вдоль боков пирамиды.

И вот улучивши мгновение, придвинулись к боку, как воры; и стали карабкаться вверх, озираясь, – (не видят ли нас?), задыхаясь от пыли и жару; в многомассивную вышину побежали, забыв ощущение бреда, которым провеял облупленный бок, карабкались, одолевая усилием каждый ступенчатый выступ.

Ужасное вспрыгивание, где прыжок со ступени на острые грани – событие; третья, четвертая, пятая: уф! – отдышались: шестая. А всех их сто сорок.

– «Смелее: вперед!»

Я – назад не глядел: видел только ступени: ту самую, над которой я вспрыгнул, да ту, на которую надлежало подпрыгнуть; и —

– «Гоп!»

– «Восьмая!»

– «Десятая!»

Слава Богу, – десятая: сто еще тридцать!

А сердце – стучало, а ноги – дрожали; пятнадцать ступеней осилили мы; на пятнадцатой – мы повернулись: стояли высоко; массивная высь завалилась: без верха.

* * *

Тут снизу заметили нас; точно черные пьявки запрыгали снизу за нами: вдогонку. Я чувствовал вором себя; чернокубовый дьявол схвативши за руку меня, с высоты трехэтажного дома кричал на меня, обрывая стремительно вниз; потащили обратно, сдирая с массивов, и грубо пихая, как камни, которые сбрасывают с вершины островерхих оврагов – мальчишки; я вдруг обозлел:

– «Погодите, спущу вас, негодник, по желтому низу».

– «Отстаньте: спихну».

– «Как вы смеете?»

Он же, он – смел; он пихал меня в спину; я спрыгивал все же:

– «Восьмая!»

– «Седьмая!»

– «Шестая!»

И —

– «Пятая!»

Ух, – остановка; пинок: поскакал, – и —

– «Четвертая!»

– «Третья!»

– «Вторая!»

Пинок: на земле:

– «Как вы смеете?»

Стал я махать своей палкой на дьяволов: все же толпа их тащила от бока.

Куда?

Вдруг я жалобным голосом стал обещать «бакшиши»; мне ответили: великолепный «бакшиш» не уйдет при условии, что моя жизнь сохранится, а если мы с лэди полезем одни, то, как тот англичанин, который… мы тут разобьемся; прекрасный «бакшиш» ускользнет.

Тут осыпали мы друг друга упреками; я поглядел с величайшим презрением на хаху, которая потащила меня к малой будке, откуда просунулся тощий чиновник; и – что же? взяв сторону дьяволов, строго сказал он:

– «Во-первых полезли наверх, не заплатив податей».

– «?»

– «Во-вторых: вы не дали расписки, что сняли ответственность с администрации пирамид за свою, мистер, жизнь и за жизнь этой лэди».

Мы дали расписку; и даже: внесли подать мы; легализация нашего права разбиться взяла все же время. Где солнце? Склонилось оно. И теперь оставалось скорей пробежаться до сфинкса; пришлось отложить разбивание до соответствующих разбиванию дней.

Сфинкс

Опустело плато пирамид; полицейский бросал на пески свою тень: египтянина времени фараона, Рамзеса Второго; у ног вдалеке заблистал «Mene House», расположенный прямо в пустыне, у склона плато[173 - «Mene House» – всемирно известный отель.], долетали откуда-то гамы феллахов; гудел на Каир побежавший трамвай; с горизонта, из облака пыли, глазели огнями каирские окна.

Покрытые пылью и бредом сидели в тропическом садике, у «Мепе House»: пили чай; белоснежные слуги, пылая карминною феской и поясом, бегали мимо; и веяли белые складки аббасий; и бил тусклый гонг из отеля; с веранды, покрытой тропической флорой, шли надушенные лорды и лэди во фраках и в бальных белеющих платьях: к обеду; мы долго сидели в тропическом садике; ночь опускалась на землю.

Уже в половине десятого вышли в мир тусклостей, шорохов, теней (в отверстиях гробниц, саркофагов, немьА мастаба – открывались гнездилища томной египетской грусти); пространство в испуге присело на землю, развеяв по ветру вуали теней; и из-под ног родилась моя тень от лукавого месяца, севшего в пальмы.

Прохладно, прозрачно над нами летучилась ясная неизъяснимая синь с припадающей низко к земле семизвездной Медведицей; вспомнил, что будто бы можно теперь наблюдать с горизонта на нас вылезающий крест[174 - Южный крест.]; к Ассуану[175 - Город Верхнего Египта.] подкрался уже тропик Рака: жарою.

Белели молочно туманы песков; в темно-кубовом воздухе, точно в настое из звезд, задышав синеродом, купалась вершина хеопской глыбы; на ней осаждались ярчайшие звезды, каких я не видел в Европе; и тембр голосов стал зеркальным металлом; а шали, чуть-чуть фосфорея на месячном блеске, пушили феллашские головы; и облачками трепались на небытийственной черни хитонов они; приставали:

– «Avec moi»…

– «Signor»…