Холод древних курганов. Аномальные зоны Сибири

В свите Левы состоял один человек, особо близкий и доверенный, которого я не буду называть. Не уверен, что это так важно, но на всякий случай уточню – русский. Этот мальчик моложе Псахиса всего года на два, но, судя по всему, даже превосходил его по женской части. С ними двумя и связан этот странный случай, а «спусковым механизмом» сделалась ситуация, созданная этим «свитским мальчиком Псахиса». Назовем его… ну, скажем, Олег.

Этот Олег, хотя и совсем молодой парень, тогда жил одновременно с двумя девицами. С одной стороны – и бес бы с ним, да только вот обе девицы уже были представлены в его семье как потенциальные невестки… Как нетрудно понять, жениться ни на одной из девиц он не собирался.

Разумеется, обман не прожил долго, и вот тут разыгралась трагедия. Одна девушка переживала, шумно возмущалась, да как-то горе у нее постепенно сошло на нет, через два-три месяца у нее был другой парень. Потом ее некоторые называли не очень хорошо и сильно сомневались в ее душевных качествах… что глубоко несправедливо, потому что люди сотворены очень разными. Насколько мне известно, сейчас она замужем вторым браком и верна мужу уже несколько лет.

А вот другая девица повела себя совсем иначе. Может быть, все дело как раз в том, что была она девушкой скромной, разумной, и что Олег был в ее коротенькой девичьей жизни первым мужчиной. Многие предполагали, что ее поступок и вызван нехваткой опыта, практического знания человеческой подлости. Спорить не буду, но другие говорили мне, что эта девушка сильно любила Олега, а объяснять ее поступок ведь можно и таким способом.

Во всяком случае, девушка вышла на Коммунальный мост, несущий свое покрытие в 25 метрах от вод Енисея, и бросилась в реку. Мне приятно думать, что все кончилось для нее уже в момент удара о воду. Но девушка она была спортивная, хорошо развитая физически; она вполне могла сгруппироваться в самый последний момент, чисто инстинктивно, и еще живой уйти глубоко под воды Енисея. Кстати говоря, труп не нашли.

Олега назавтра же пригласили в деканат: выбирай любой город, какой на тебя смотрит, – мы тебя туда переведем, чего бы это ни стоило. Занятно, что парень вовсе не захотел переводиться: зачем?! Ему и в Красноярске вполне хорошо. Вот семья погибшей быстро переехала в другой город – отец ее был крупным чиновником, ему оказалось несложно перебраться в европейскую часть России.

Примерно месяца через два я столкнулся с Псахисом у одного человека, осваивающего ныне земли, отвоеванные Израилем у Египта; это был один из последних моих визитов к Айзенбергу. Лева, как всегда, радостно повизгивал, подпрыгивал, суетился, возбужденно рассказывал, куда он съездил и что оттуда привез. А потом рассказал еще и такую историю. Якобы шел он вчера к своему дому, уже в темноте, и вдруг услышал за собой шаги. Шаги были странноватые, какие-то очень уж частые, словно шли за Левой на ходулях; именно из-за странности шагов Лева и обернулся, но никого не увидел – за ним не было решительно никого. А шаги раздавались.

Может быть, этот идущий движется по другой стороне? Лева остановился, чтобы подождать, когда идущий выйдет под фонарь. Но и шаги остановились. Лева постоял несколько минут; довольно долго он стоял, потому что успел выкурить за это время сигарету. Шагов не было, и Лева двинулся дальше. Тут же затопали, заторопились шаги невидимки.

Справедливости ради, многие наверняка уже кинулись бы, повизгивая, наутек, а вот Лева еще ставил какие-то эксперименты, что-то еще проверял. Скажем, припустил во весь дух к своему подъезду, выбирая самые освещенные места, потом резко остановился, обернулся. Невидимка мчался за ним, с невероятной скоростью переставляя свои ноги-ходули, – будто деревянные палки часто лупили по асфальту, сливаясь в невнятную дробь. А стоило Леве остановиться – и тут же остановились всякие звуки движения. Невидимка не сделал ни одного движения по инерции, ни единого шага после того, как Лева остановился. И так прошло еще несколько минут.

Подъезд был уже в двух шагах, буквально в нескольких метрах, но вот пройти эти метры оказалось психологически непросто. Напрягая изо всех сил зрение (должен же идущий показаться хоть на мгновение?!), ступая зачем-то на цыпочках, Лева приблизился к подъезду. За входной дверью царила угольная чернота; только на втором этаже еле светилась крохотная, свечей в сорок, лампочка.

Еще раз повторю – Лева был вовсе не трус, да и очень уж был маленьким психологически. Как не верит ребенок в то, что умрет и что с ним такое «может случиться» – так, похоже, и Лева не очень верил собственным органам чувств. То есть вроде бы и происходит что-то… Но ведь с ним же все равно ничего плохого случиться не может! Лева побежал туда, где вроде бы остановились шаги. Невидимка тоже побежал; судя по звукам, как раз так, чтобы держаться от Левы на прежнем, выбранном им расстоянии. Лева припустил сильнее – и шаги стали сильнее. Лева пошел медленнее – и шаги стали не так частить, но расстояние не изменялось. Лева направился обратно – и шаги точно так же зачастили, застучали по асфальту вслед за ним.

Вот и стена дома, свежеокрашенная дверь между черных погашенных окон. Пятясь спиной, проверяя рукой позади, Лева втиснулся в подъезд, стараясь контролировать вход. Шаги приближались; но, хоть убейте, не было совершенно ничего и никого на залитой луной площадке перед домом. Лева ждал, что хоть следы появятся в пыли – посмотреть бы, какая у него нога, у невидимки? Но и следы не появлялись.

Лева взлетел на второй этаж, упал, зашиб коленку, встал, прижавшись спиной к надежной, такой материальной стене. Шаги стихли, и вдруг раздался взрыв хохота – заливистого, издевательского. Смеющийся прекрасно знал, какое впечатление на Леву он производит, и наслаждался этим впечатлением – не хуже, чем наслаждался Лева с прихлебателями, ухая и топая позади влюбленной пары. Ничего демонического, потустороннего не было в этом смехе. Почему-то Лева был уверен – смеется не человек; но, может быть, это уже у него не в меру разыгралось воображение. Никак не был этот смех чем-то призрачным, слышным одному только Леве – смех отдавался эхом, гремел в подъезде очень явственно. Потом под ногами невидимки зазвучали ступеньки… И Лева вихрем влетел в квартиру.

На его счастье, никто не последовал за ним через входную дверь квартиры, не проник в дом, где он жил совершенно один. Никто даже не стучал и не звонил, не докучал сопением в дверную щелку, не обнаруживал своего присутствия поблизости. Никто не ждал Леву завтра, когда он вышел из дома. Лева-то уже подгадал свой выход из квартиры, когда соседи сверху спускались и как раз проходили через его этаж. И зря, повторяю, потому что никто его не ждал.

Но с тех пор всякий раз, когда Лева возвращался один домой; вообще всякий раз, когда он оставался один вечером, невидимка топал за ним, так же точно, как и в первый раз. Лева, правда, не часто доставлял ему такое удовольствие, потому что если возвращался поздно – то не один, и оставлял даму ночевать. Но ведь сам прессинг удручал… Кончится ли это безобразие?!

Я не знаю, кончилось ли это «безобразие», и если кончилось, то когда и где, потому что Айзенберги стали мне окончательно неприятны, и я прервал это знакомство. А с самим Левой мы виделись только у них, напрямую практически не были связаны; ну, знал я его телефон, но охоты позвонить как-то не возникало. И стать частью его свиты – тоже не возникало.

Но верю я в эту историю, совершенно верю! Потому что этим же летом я общался с Олегом, и в самой идиллической обстановке: в археологической экспедиции. Отношение к нему там было не ахти какое хорошее, пожалуй – несколько брезгливое. Только с очень небольшим кругом лиц он мог вести беседы о том, как это здорово – назначить одной женщине свидание на девять часов утра, второй – на час дня, а третьей – на четыре вечера и оттрахать всех троих в одной постели. Олег нервно подпрыгивал, ведя эти беседы, часто облизывал губы, суетился и был, говоря откровенно, не очень привлекателен (поведение выстроившихся шеренгами дам вызывало скорее недоумение). Мне же он был крайне любопытен именно как виновник гибели человека: как у него по части раскаяния, понимания своей вины, желания что-то исправить? Изучал я его, что тут долго говорить.

Но главное – Олег рассказал мне точно такую же историю! В точности такую же, один в один! Жил он далеко от Левы; типичный «жаворонок», домой по темноте приходил крайне редко, но раза два пуганул его невидимка прилично. Чем закончилась эта история с Олегом, я тоже не знаю, потому что отношений мы, вернувшись из экспедиции, не поддерживали. Но в его приключения я тоже верю. Ведь после гибели девушки Олег и Лева совершенно не встречались – осторожен был Лева… да, скорее всего, он и остался осторожен. А раз не встречались – вряд ли договорились об общем розыгрыше.

Мои объяснения? Наверное, поступки человека… некоторые из его поступков отдают человека во власть силам зла. Какие поступки – такого масштаба и существа вертятся вокруг человека. Видимо, образ жизни этих друзей-приятелей, совершенное одним из них убийство позволили какому-то некрупному бесу стать заметным для них, потому что лишили защиты, которую обычно имеют люди от всякой потусторонней дряни. Вот бес и рад стараться, что можно безнаказанно гадить этим двум!

Я охотно выслушаю другое объяснение произошедшего, но сам не в состоянии дать никакого другого.

Глава 7. Вокруг сектантов

– Зачем лично знакомый мне Иисус Христос ходил по водам?! Для чего он вычудил это чудо? Да для того, чтобы не погружаться в Генисаретское озеро!

    В. Шефнер

Сектантов в современной России не убывает. Были у нас «традиционные» сектанты типа дырников, которые молились в отверстие в крыше. Или вот хлысты, которые устраивали танцы с прыжками до упада, после которых начинался свальный грех; родившихся после этого безобразия именовали «христосиками», и вся секта ждала, вырастет ли из одного из них мессия… Таких сектантов хватало и в старой России, бороться с поветрием оказывалось совсем не так просто.

Скажем, со скопцами – добровольными кастратами – удалось покончить только в 1950-е годы. Скопцы имели свою, достаточно уродливую и страшненькую, но по-своему логичную философию. Они считали, что человек-то по природе своей слаб, до греха ему недолго, и надо его «убелить». Попросту говоря, кастрировать его от греха подальше, и все в порядке! «Убелись» – и всю жизнь ты гарантирован от греха, можешь жить себе вполне спокойно…

Кроме этой философии, скопцы подкупали новичков-юношей двумя способами: во-первых, рассказывая о великих людях, которые якобы были тайными скопцами. Скажем, Суворова и Кутузова скопцы так уверенно называли «своими», что даже вешали их портреты в красном углу, как иконы. На некоторых это действовало, что тут говорить…

Во-вторых, скопцы обещали «убеленному» юноше завещать имущество одного из них. Трудолюбивые, активные скопцы или вели обычное крестьянское хозяйство – но тогда богатое даже по понятиям Сибири, или же они торговали, ремесленничали и становились тоже довольно богатыми мещанами – ведь тратить заработанное им было особенно не на кого…

Жуткую секту преследовали и в царское время, и при советской власти, но додавить никак не удавалось. Одно время даже пытались ее «легализировать» – пусть себе существует секта, поклоняется Кутузову наряду с Христом, лишь бы отказалась от изуверского обычая, не калечила бы новых членов. Но как могла принять эти «правила игры» секта, все мировоззрение которой только и построено на изуверстве?! То есть внешне, получается, смогла, но потом, конечно же, община скопцов начала искать себе преемников. Теперь, обхаживая одного-единственного парня, скопцы могли предложить ему даже больше обычного – имущество уже не одного, а нескольких членов общины.

Но и парень все же сомневался… Ему и хотелось этого имущества, и в то же время очень уж не хотелось расставаться со своими «архитектурными излишествами». Кончилось тем, что парень побежал в КГБ, рассказал о своем соблазне, об одолевающих его сомнениях. Там его, естественно, поблагодарили за доблестный поступок, достойный настоящего строителя коммунизма, и затеяли большую операцию – как бы им взять всю секту, что называется, с поличным?

Надо сказать, что проводился процесс «убеления» очень торжественно. Ночью, ближе к полночи, собираются скопцы в избе одного из них. Читаются молитвы, поются псалмы, а «убеляемого», в такой короткой рубашонке, сажали на табуретку с дыркой в центре. Ровно в полночь перед «апостолами» – руководителями секты – ставили зажженные огарки свечей. У кого из «апостолов» первого гасла свечка, тот и брал огромные, страшного вида ножницы и производил «убеление».

Вот у гэбульников и появился блистательный план – «накрыть» скопцов в момент кастрации новичка, то есть дикого нарушения советских законов и совершения изуверского обряда, от которого они «отказались». По их планам, парень должен был дождаться, пока «апостол» не шагнет к нему со своими ножницами, и тут заорать страшным образом. Дом окружат войска КГБ, залягут перед рывком; по условленному знаку, по воплю парня, рванутся доблестные чекисты вперед и всех повяжут.

Идея была, наверное, прекрасная, да вот беда! Скопцы оказались тоже не идиотами и уж, конечно, прекрасно видели – колеблется парень, боится. Они изменили обряд… совсем чуть-чуть, но изменили. Пока «убеляемый» завороженно смотрел, какая свеча первая погаснет, вызывал в себе трепет зрелищем жутких ножниц, к нему осторожно подошли сзади, эдак бесшумно-бесшумно…

Парень дико заорал! КГБ рванулось в бой на ненавистного врага, на «не наших», «несоветских» людей. Слетела с петель дверь, вылетели окна, в них с уханьем сигали героические гэбульники. Позже многие сектанты признавались, что решили: вот он и настал, конец света! Повязали всех участников действа; все это было очень назидательно, и показательный процесс очень удался. Только вот парню-то вся эта советская помпа уже не в силах была помочь… решительно ничем и никак.

А поскольку он выступал еще и свидетелем на суде, нетрудно угадать, много ли своего имущества завещали ему преданные им же скопцы. В общем, назидательная история. И в том смысле, что «стучать нехорошо», и как пример, до чего доводит людей жадность. И в качестве показателя, что делается в сектах, как они пополняются.

По сравнению же с современными сектами и скопцы кажутся чем-то патриархальным, примитивным и наивным… Скопцы, вполне допотопно, обещали завещать юношам имущество, то есть обогащали их. Но что зовет людей в секты, где не дают, а наоборот, где отбирают имущество?! Ведь это же факт, что при вступлении в «белое братство», «общину Виссариона», в «Аум сенрике» или в «Друзья доктора Муна» люди отдают в секту все, чем владеют. На глазах сограждан, особенно в 1990–1994 годах, множество людей «прихватизировали» и продали свои квартиры, золотые вещи, мебель, машины, семейные ценности… одним словом, решительно все, накопленное десятилетиями, и отдали в эти жутчайшие конторы, получившие выразительное название – «тоталитарные секты».

Люди порой прерывали весьма благополучные карьеры, отказывались от прописки в столичных городах, от больших квартир и приличного имущества – от многого, что порой хотели бы иметь и не имели другие.

На первый взгляд, это просто люди с пониженной жизнеспособностью, с дефицитом инстинкта самосохранения. Ну не умеют они держаться за жизнь, добиваться в ней чего-то, удерживать и приумножать… На первый взгляд – потому что стоит присмотреться, и все оказывается явно намного сложнее.

Справедливо говорят о людях, особенно подверженных влиянию идеологии. Ну необходимо этим людям судорожно, до кровавых соплей, «верить» во что-нибудь! Верить, что кто-то обладает истиной в последней инстанции, и подчинять всю свою жизнь без остатка этой истине и ее жрецам… Жизнь этих людей обретает смысл только в таком «служении»; как раз ситуация свободы полностью обессмысливает их жизнь. Они буквально не знают, что делать с самими собой, и единственное, чего хотят, – это найти «того, кто все за нас решит». Того, в чьих руках они будут лишь пассивной глиной или тестом.

Подчиняя некой идее всю свою жизнь, вручая ответственность за себя руководителям секты, снимая с самих себя ответственность за собственную судьбу, такие люди ведут единственно возможный для них образ жизни.

Но кроме подобных людей есть ведь и еще кое-что, используемое сектантами.

Первое. В каждом обществе человек должен удовлетворять свои фундаментальные, инстинктивные потребности. Пожилой человек просто органически хочет учить, передавать свой опыт, быть полезным для будущих поколений. Мощнейшая инстинктивная программа действует независимо от любых обстоятельств, независимо даже от того, насколько ценный опыт хочется передавать. Ну очень хочется, и все! Точно так же молодой хочет учиться, познавать, слушать старого и опытного. Если люди могут удовлетворять эти (и множество других) потребностей в обычной жизни, для сектантов тут немного поживы. А если нет? Если пожилой и мудрый не считается носителем ценного опыта, и его никто не хочет слушать? Если молодой не может выбрать себе учителя или учителей, не подвергаясь насмешкам?

В нашем обществе огромное число людей не могут удовлетворить свои самые простые, даже чисто физиологические потребности. Например, те же сексуальные. Нигде нельзя! Секса у нас нет, и ни-ни-ни! Попробуй парень «подкатить» к девушке-сокурснице. Сперва она должна поверить, что он ее любит, что он на ней женится, и вся бодяга будет тянутся неделями, месяцами. А за девочкой стоят еще и ее родители, которые, очень может быть, знакомы с его родителями… Есть еще комсомольская и партийная организации, которые не хуже скопцов бдят за «убеленностью» своих членов.

А в секте вдруг становится «можно»! Даже не просто можно, а в высшей степени желательно! Совокупляясь с любой понравившейся тебе дамой – членом секты, ты открываешь ей и себе чакру кундалини, производишь тантрический обряд, гармонизируешь астрал и приближаешься к нирване!

Или все еще проще.

Девочка красива, пластична и хочет красиво танцевать. В обычной повседневной жизни это все не имеет значения. Имеет значение – английский язык, престижная школа, поступление в «хороший» вуз, новый магнитофон, новая юбка. А танцевать… Ну, сходи, доченька, на танцульки, если тебе очень хочется, только не задерживайся долго. А что такое эти самые танцульки в общежитии? Тоска ведь…

Вот девочка и идет к кришнаитам, чтобы танцевать в красивой многоцветной одежде под замечательный ритуальный барабан: у них это только поощряется.

Во всех таких случаях секта выступает как способ получить то, чего не может получить человек в «обычной» жизни.

Второе. Наше общество прошло длинный путь развития. Современный россиянин – потомок людей, живших в разные эпохи, при разных условиях жизни, исповедовавших разные религии. Мы потомки и язычников, и христиан, и славян, и тюрок, и германцев, и финнов. Для нас «немного побыть» протестантами, а потом так же «немного побыть» язычниками – значит, немного поиграть в самих себя, в разные стороны своей собственной личности. Неслучайно же «русский йог» Порфирий Иванов, стоило ему отказаться от христианства, даже внешне стал до смешного напоминать индуса. Так сказать, одну из предковых форм современного русского – ведь индуизм, похоже, сохранил многие черты, присущие всему арийскому, и русскому в частности, язычеству.

Для кого-то такая игра становится уже и частью реальности, способом существования; тут очень трудно разделить жизненную ситуацию типа «доигрался» и готовность человека всерьез «сменить кожу», объявить себя человеком другой цивилизации.

Внимательный читатель тут «подцепит» меня: постой! Если так рассуждать, то самое предрасположенное к сектантству общество – это современное западное, и особенно американское?! Да, это именно так. Не случайно же именно американцы валом хлынули в нашу бедную Россию проповедовать самые разнообразные (а в чем-то удивительно похожие) квазирелигии. Дело тут, похоже, не только и не столько в богатстве американского общества; в конце концов, и немцы, и французы (последние годы и японцы) лишь ненамного менее богаты. А ведь ни германских, ни японских миссионеров и проповедников мы не видали, да, скорее всего, и не увидим.