«Прогрессоры» Сталина и Гитлера. Даешь Шамбалу!

– Немного. Иногда.

– А я курю. Приучился, когда чистили Казань… Три дня ходил в мокрой форме: рукава все в крови. Знаешь, как сделаться бесстрашным?

– Как?

Васильев затянулся папиросой.

– Ты про Блюмкина слышал?

– Троцкист?!

– А ты не нервничай. Он не только троцкист, он еще работник каких мало. Очень нам не хватает таких… Я думаю, был бы сейчас жив Симха Гершевич, он же Яков Григорьевич Блюмкин, он бы вел советский отряд на Шамбалу. Он, а не я. Ты что слышал о Блюмкине?

– Что и все… Что это агент Троцкого, расстрелян «за измену революционной чекистской армии».

– И все?!

– Он работал на Востоке… Знал языки, это он в тысяча девятьсот восемнадцатом убил германского посла Мирбаха.

– А что он с тыща девятьсот двадцать третьего по тыща девятьсот двадцать девятый работал в иностранном отделе ОГПУ? Что это был наш резидент в Палестине, Внутренней Монголии, Тибете, Китае? Что его жизнь и до этого тоже больше всего похожа была на авантюрный роман? Ты Дюма читал?

– Кто же его не читал?! – невольно заулыбался Петя. – В четырнадцать лет прочитал.

– Я не читал! – отрезал Васильев. – Прочитал уже взрослым… А читал знаешь зачем?

Петя замотал головой.

– А затем! – веско обронил товарищ Васильев. – Затем, что без знания Дюма ходишь со своим пролетарским происхождением как дурак, не понимаешь половины, о чем говорят подчиненные. Те, которые Дюма в четырнадцать лет прочитали.

Так вот – никакому герою Дюма за Блюмкиным было бы не угнаться… Это раз. Жизнь – феерия, просто приключенческий роман. Блюмкин знал, кроме иврита, еще турецкий, арабский, китайский, монгольский. Он мог изображать китайца, которого арабы воспитали в Палестине, и он говорит на турецком языке с арабским и китайским акцентом… Ты бы так смог?

– Сейчас – точно нет…

– Это ты ответил хорошо. Учиться будешь – все освоишь. А вот Блюмкин в Афганистане искал связей с исмаилитами. Слыхал про такую секту?

– Как не слыхать… Исмаилиты почитают своего лидера Ага-хана живым богом. Всех, кто узнает их тайны, исмаилиты убивают. Говорят, они и людей в жертву приносят.

– Все верно, приносят… Так вот, Яков Григорьевич шел в Индию с караваном исмаилитов. Арестовали его не исмаилиты, а англичане! Блюмкин бежал из их тюрьмы, а по дороге прихватил с собой секретные карты и документы английского агента. Ты бы мог так?

– Скорее всего, нет…

– Потом Яков Григорьевич работал под видом монгола, буддистского монаха. Тогда в Тибет шла экспедиция Кольки Бубиха… Ты с этим сокровищем еще познакомишься… Блюмкин должен был попасть в Лхасу и там поднять восстание против Далай-ламы… Колька Бубих сам вроде знал монгольский, хоть и плохо. Он в дневнике чуть ли не каждый день записывал, какой этот лама ученый и умный. Уже когда вернулись в Россию, «лама» вдруг заговорил по-русски… Бубих чуть в обморок не грохнулся!

– Товарищ Васильев, а ведь вы не любите Бубиха…

– Сам полюбуешься! – отрезал Васильев. – Так вот – меня Блюмкин многому научил. И тебя научил бы, хотя ты вот университет закончил, а он учился на ходу, языки осваивал без всяких мудреных экзаменов. Троцкист… Да, на том и погорел. Вернулся из Турции, после встречи с Троцким стал вербовать свою любовницу. А та и донесла… Между прочим, вот тебе мой совет – никогда не доверяй женщинам. Блюмкин вот однажды доверился… А бежать за границу не сумел, повязали его. Перед смертью Яков Григорьевич пел «Интернационал» и кричал: «Да здравствует товарищ Троцкий!»

– Вот восхищаетесь вы Блюмкиным, товарищ Васильев. А ведь он и правда был троцкист…

– В этом я его не одобряю… Хотя и Троцкий… Но это тебе рано знать… Главное – помни, что я Троцкого не одобряю! Но Блюмкин был профессионал… Какой диверсант погиб! А мне был учитель и пример… Он меня и научил, как стать бесстрашным. Знаешь, что надо сделать для этого?

– Что же?

– Надо выпить полный стакан человеческой крови. После этого ничего не страшно, никакая холера не берет. Вот посмотришь.

– Все равно до конца не пойму, зачем я вам.

– Одну причину я назвал… Вторая в том, что ты – человек надежный. И с рацией, и со стволом в руках – надежный. Я ж читал докладные на тебя, проверял. И как сотрудник ты надежный. За тебя вон как принялись – а ты еще и сдаваться не хотел. С одной стороны, вел ты себя глупо. После твоего приключения в подворотне нужно или сдаваться «органам», или бежать. А ты ходил и, получается, ждал, когда прикончат.

– Отец советовал сбежать и спрятаться.

– Правильно советовал. Но, понимаешь, информации и у него правильной тоже не было. Если б была, он бы тебя силой отправил от Ленинграда подальше. Собрал бы друзей и силой увез бы, прямо в тот самый вечер. Вот тебе другая сторона дела: у кого информация, тот и сильнее. Информации ни у тебя, ни у твоего отчима, ни у Чаниани не было… Вот все вы и бултыхаетесь, как рыбки на берегу. А есть еще и третья сторона! – жизнерадостно рявкнул Васильев. – Проверенный ты теперь. Вел ты себя по-дурацки. Если б не я, ты б уже в камере сидел. Но уж теперь всем и тебе самому тоже про себя много что понятно. Чаниани тебя прямо в пасть Пеликанову пихнул: хотел, чтобы ты начал своих сдавать, а там и беспомощным стал бы. Уязвимым. А ты и не выдал никого. Молодец! Хотя и соблазн был… Верно?

– Вам и Шамбала не нужна… Вы что, мысли читаете?!

– Твои – читаю! – захохотал Васильев. – У тебя на лице они написаны. Вот чему научиться придется, – так это делать лицо таким… Непроницаемым…

Васильев сделал вдруг такое «непроницаемое» лицо, что Петя не выдержал, засмеялся.

– Лучше я буду учиться делать лицо, как у вас… чтобы оно оживленное, а все равно ничего прочитать было бы нельзя.

– Вот это правильно, хвалю, – очень серьезно произнес Васильев. – Самое лучшее – уметь молчать о том, о чем не надо говорить. А обо всем остальном трепаться сколько угодно. Пусть все видят: ты ничего не скрываешь…

А с тобой главное что? Тебя прижали – а ты вел себя хорошо. Это тебе большой плюс. В такие дела, какое мы затеваем, если брать человека – сто раз надо проверить. А ты, получается, проверенный, и не сомневайся, еще не раз тебя сам проверять буду.

– Значит, если бы я написал донос на друзей, вы бы меня с собой не взяли?

– Если бы написал половинчато и потом ругался бы с Пеликановым, торговался, то взял бы, но уже, прости, не с тем доверием. Вот если бы написал про речи преступные своих друзей, потом бы и дальше их валил, тогда я бы вообще к себе тебя не взял бы. Потому что тогда ты и не надежен, и труслив, и даже просто глуп. Только дурак не поймет, что Пеликанов твоими руками сначала твоих друзей сожрет, а потом и за тебя примется.

– Но они ж на меня написали!

– А давай проверим, что они тут на тебя написали?

К удивлению Пети, Васильев подошел к сейфу Пеликанова, стал копаться в замке чем-то маленьким, блестящим, что он достал из кармана.

– Ага!

Замок щелкнул, дверца начала открываться… Василев вывалил бумаги Пеликана на стол, стал копаться…

– Эти бумаги?

– Вроде эти…

– На, смотри! И делай выводы, товарищ Кац.

Да, это были те самые, написанные от руки и напечатанные на машинке бумаги, которые держал, которыми махал в воздухе Пеликанов. Только никакие это были не заявления, не описания чьих-то антисоветских речей. Перед Петей валялись докладные записки – кто-то скучно докладывал начальству, что средства на наружную слежку израсходованы и что результатов не дали. Петя по два раза тупо прочитал обе бумаги. Васильев откровенно хохотал:

– Убедился? На пушку тебя брали… На арапа!