Галя

Галя
Андрей В. Чернышков

Лирическая повесть о странной, удивительной девушке и о всевозможных, порой неадекватных попытках автора дружить с ней. Действие развивается в церковном приходе на чужбине. История о том, как важные события оказываются эпизодичными, а другие – эпизодичные – растягиваются и меняют всю жизнь. Жизнь – не круг, а спираль с продолжением на новом витке. Так же и эта повесть – не завершённая, закрытая история, а новая ступень в отношениях. Не точка, а запятая…

Андрей Ч.

Галя

© Чернышков А.В. (Андрей Ч.), 2020

© ООО «Издательство Родина», 2020

* * *

Посвящается Тебе

Может ли каждый день быть счастливым?

Судя по вопросу, у меня нет такого опыта. Да и возник бы у ежедневно счастливого человека такой вопрос? Да и задумывается ли такой человек вообще такими вещами?

По всей видимости, нет.

Такой вопрос можно считать признанием: я не всегда счастлив. И уж, скорее всего, тем более, когда пишу: в состоянии счастья разве придёт в голову мысль, тратить счастливые мгновения на утомительную писанину? Так вот, раз пишут в основе своей люди не совсем счастливые, то в письме, складывается, счастья нет.

И тем не менее бывают счастливые письма, по крайней мере радостные. Они охватывают тебя вдруг каким-то простым и лёгким откровением, о котором ты и сам смутно догадывался, но не хватало лишь какого-то малого движения, толчка… И вот всё ожило, раскинулось вдаль, ширь и высь, а то и ещё в несколько измерений, для которых даже совсем и понятий не создано…

Так думал я в поезде, возвращаясь из твоего города домой. Я думал: разве можно назвать эти два дня счастливыми, если я тебя не застал. Ты была в другом городе или где-то ещё: на гастролях, у профессора, в больнице – где-то ещё.

Два раза сталкивался с твоей сестрой, и оба раза она мне ничего о тебе не сказала. Я тот, наверное, которому ничего не говорят о своих сёстрах. Мне трудно представить, кем она видит меня. И мне очень хочется знать, кем меня видишь ты. Я знаю, ты льстить не будешь, даже лишнего прибавишь, лишь бы лишить меня всякой надежды на саму возможность дружбы с тобой. И этим ты меня не отпускаешь, этим ты меня держишь так же, как иная держала бы любовью. И поэтому я езжу в твой город, чтобы только посмотреть на тебя, убедиться: да, это та самая девушка, те самые глаза, которые меня не видят.

Стоп. Стойте! Так от меня не только ты, но и первые читатели разбегутся.

Ну вот кому я кричал: «Стойте»?

Мыслям, наверно. Они дёргаются в разных направлениях и тянут: туда! Нет, туда! Вот туда – и я прикладываю усилие и внимание удерживать их в общем направлении повествования.

Это начало повести, Галя. Повести о тебе. Не знаю, будет ли конец – я вот никак до дома не доеду: один поезд отменили, другой стоит, пока полиция ловит гуляющих по рельсам. Вот, например, стоит ли об этом – о гуляющих по рельсам? Это ведь так отвлекает. А с другой стороны, для чего-то они же ходят. Спроста или неспроста, но ходят же. Так вот, может быть, я пишу, чтобы каждый день стал счастливым? Чтобы ты, чтобы я… Вообще есть лишь одно слово на Земле. Это слово ТЫ. А по-английски выходит, что это единственный звук «Ю».

Разве может быть осознанная жизнь без того, к кому можно обратиться: «ТЫ»?

Ну если бы не было ТЕБЯ, Ю, к кому можно обратиться? С кем делиться, кому давать, у кого принимать? Разве бы Я был без ТЕБЯ, YOU?

Вообще-то я славянофил. По крайней мере таковым себя считаю. Но это в любви уж точно неважно – даже менее важно, чем те, кто гулял по рельсам, пока я писал предыдущую страницу.

Я хочу раскрыть тебе, себе удивительные стороны любви. Поверь, я способен на это – я способен раскрывать удивительные стороны состояния, в котором нахожусь последние полтора года.

Напомню лишь, чтобы не кануло в Лету, некоторые вопросы, на которые я и раньше искал ответы. Я влюблялся уже не раз – уже десятки раз. Значит ли это, что и то, что я испытываю к тебе, – одна из десятков похожих историй? И я сразу же утверждаю: тысячу раз НЕТ! Тысячу раз это не одно и то же! Тысячу раз… Но и тогда, Галя, и тогда тоже я бы утверждал: тысячу раз НЕТ! Тысячу раз – это навсегда! Тысячу раз – никогда я не полюблю больше ещё кого-то…

Вот это и есть одна из удивительных сторон любви, которую невозможно ни ухватить, ни усвоить разумом. Разум не должен ставить такие вопросы любви, а любви нет смысла на них отвечать. Как-то так, Галя и юный читатель, никто другой этого и не поймёт. И всё же я стараюсь оправдываться перед разумом, что всегда люблю одну женщину, которая иногда меняет обличия.

Часть 1

Куда ни пойди, любое направление становится направлением к недосягаемому абсолюту. В любую сторону бесконечность. Разве что абсолютный температурный ноль: он, похоже, единственный досягаемый абсолют, да ещё и так близко – всего в каких-то трёхстах градусах отсюда. Если идти достаточно долго, то изменения и перемены не заставят себя долго ждать. В поисках красоты будут меняться лица за лицами, глаза за глазами, откровения за откровениями, музыка за музыкой. И постоянно будут совершаться находки: вот оно! Вот то, что я искал! Это оно! Это она! Но находки эти, какие раньше, какие позже, оказываются лишь временными остановками на бесконечном пути. Да и о бесконечности его можно только предполагать, потому что каждая находка кажется беспредельно настоящей и совершенной, не подлежащей ни сомнению, ни критике.

Но, видимо, останавливать время надолго непозволительно никому. Не захочешь идти дальше, будешь вытолкнут взашей.

Как тебе ни покажись,
Видишь по глазам:
Пусть толкает в спину жизнь,
Я ни шагу сам.

Если ты кем-то или чем-то сильно увлёкся, дорогой читатель, то тебе не избежать этой участи: будь добр расстаться с предметом твоего откровения тем или иным способом. Добровольно или нет, рано или поздно, но ты раз за разом оказываешься под проливным дождём: одиноким и лишённым настоящего. То есть в этот момент тебе думается, что настоящее именно такое: непослушное, сырое, холодное, веющее близкой зимой. Но тебе же приходилось уже и после сырости снова находить вибрирующую струну, приводящую в движение всю ойкумену. И вот уже новое откровение, новое красивое лицо, новые глаза, новая музыка.

И это чередование потерь и находок, чем-то похожее на смену времён года, может показаться нарезкой кругов копчёной колбасы на чьем-то бутерброде в театральном буфете. Здесь главное не зациклиться и не превратить жизнь в эту круглую колбасу, а разглядеть в постоянных повторах не набившую оскомину орбиту, а лестничную спираль, движение вверх. Каждое новое лицо – не повтор истории, не любимые, казалось бы, грабли, а новый виток, новая ступень к абсолюту. Это при условии, что ты ещё способен на чувства, ещё не закостенел в рефлексах и инстинктах.

Но и это спиральное движение не предел, и в нём тоже таится обречённость на недосягаемость божественного начала. Такой видимостью движения может оказаться исключительное накопление знаний. Потому что и это движение циклит и спиралит, и абсолют оказывается совсем в ином, более наивном и простом измерении. И так, возможно, до бесконечности – откровения всё невероятнее и легче, но и им нет конца, и они по-прежнему просты. Ты приходишь к ним каждый раз с новых сторон.

Недосягаемость представлялась мне встречей с Богом. То есть встреча с Богом представлялась мне недосягаемостью. Он настолько красив и чист, что я сам осознавал свою бесконечную несовместимость с Ним. Бог – это невыносимое осознавание мной Его утраты. Это как встретить самую красивую и скромную девушку, предназначенную тебе от сотворения, и понять, что ты уже давно не жених, а самый что ни на есть пройдоха, заложивший и перезаложивший свой свадебный костюм и саму свою жизнь уцелевшей старухе-процентщице.

Это и произошло, когда я встретил тебя. Если у Бога и есть лицо, то оно является твоим.

«Променял Бога на бабу?» – спросит иной читатель.

Не знаю. У моего Бога твоё лицо.

* * *

Четвёртый раз за неделю слышу в свой адрес проскальзывающие под разными предлогами упрёки в иллюзиях. Если один человек в той или иной степени утверждает, что другой живёт в иллюзии, стоит ли этому другому прислушаться, или же таким образом он признает, что мир первого, утверждающего, более реален, чем его собственный? Любое сомнение в реальности делает её менее реальной – так стоит ли вообще сомневаться в собственном восприятии жизни и принимать чужое мнение за более достоверное? Обвинение в иллюзии говорит лишь о кардинальной разнице во взглядах.

Но если тебе об этом говорят не один, не два, а аж четыре разных человека подряд… Пора возвращаться с небес? Но мне некуда возвращаться. Давно уже. Нет голоса, который мог бы меня одёрнуть. Разве только ты…

Но в таком случае и на повести о тебе должен быть поставлен крест. Большой одинокий крест на зелёном холме. Мир, где у нас с тобой отношения, обвинён в иллюзорности. Приговор ещё не вынесен, но это лишь дело времени. А здесь оно линейно, и мне его не обойти. И мне ничего не остаётся, как стоять возле креста, вопросительно улыбаться и искать настоящей поддержки:

– Боженька!

– В доме Отца Моего обителей много.

Знаешь, что происходило, когда я впервые увидел тебя? Всё, что связанно с тобой, сохраняется до мелких деталей. Меня всегда притягивали красивые лица. Ими можно любоваться издали или, найдя какой-нибудь подходящий к сложившейся ситуации повод, подойти и насладиться их близостью и так, украдкой изучая удачное сочетание форм и линий, размышлять над волнующей тайной красоты.

Так, развивая свои исследования в этой области и укрепляя их время от времени практическим опытом, я выбирал себе какое-либо лицо для наблюдения, которое производило особенно сильное впечатление на меня.

Нет, неправда – никогда у меня не было никакого выбора. И в этот раз всё происходило само.

14 ноября

Октябрьская суббота, полупустой полутемный тихий храм. Всенощная. Священник размахивает кадилом по периметру. Обходит иконы и склоняющихся прихожан. С клироса доносится: «Яко призре на смирение рабы Своея, се бо, от ныне ублажат Мя вси роди. Честнейшую Херувим…» Худенькая девушка в васильковом платочке на исповеди у о. Иоанна. Вижу её лишь со спины, а уже знаю, что это ты. Белые кисти рук опущены долу и то сжимаются, то раскрываются длинными пальцами, чёрная юбка до пят. Берёзка рязанская. Какое же у тебя лицо? Какое ты носишь имя?

Ты целуешь крест на аналое, берёшь благословение, поворачиваешься и мальчишеской походкой делаешь несколько шагов по диагонали – почти в мою сторону. Серые, полярные глаза. Русые пряди волос из-под голубого платка. И ещё нос – особый, в сочетании со взлетающими крыльями бровей похожий на птицу. Ни у кого на Земле не видел подобного. Да, это ты! Просто, обыденно и вместе с тем необъяснимо.