Галя

Зачем я кладу всё это на бумагу?

– Действительно, зачем? – спросит у меня критически настроенный редактор.

– Зачем? – спросишь у меня ты. – Ведь я же просила…

Я вышел на улицу и натолкнулся на ступеньках на давнего приятеля с сыном-подростком. Моросил дождь, и мы вынужденно оставались на крыльце. Юра с лицом литературного критика растянуто и широко обнял меня в знак приветствия. Его высокорослый, худенький сын вытащил из кармана несколько конфет и, угощаясь сам, предложил одну мне.

– Шоколадная? – спросил я и заметил, что ты уже вышла и тоже стоишь на ступеньках, сменяя платочек на капюшон.

Мы молча расступились, освободив тебе проход, и ты быстрым шагом тронулась через площадь в направлении метро. Юра задавал пару обычных дежурных вопросов про дела и здоровье, ты удалялась, и я никак не мог собраться с мыслями и рассеянно что-то отвечал. Промешкав минуту, я наконец заторопился:

– Юр, пожалуйста, я побегу, мне срочно…

Догнать тебя не получилось – на обеих сторонах платформы было безлюдно.

15 ноября

На следующий день на воскресной литургии я уже высматривал тебя среди пары сотен человек, заполонивших всё внутреннее пространство храма. Как позже неоднократно подтверждалось, у тебя невероятная черта оставаться неприметной: даже когда я находил тебя, то, отведя взгляд всего на пару каких-то секунд в сторону, не мог найти тебя сразу снова – приходилось бегать глазами по огромному храму и сканировать лица, платки, спины прихожан. Осложняла поиски и многолюдность прихода. При всём твоём очаровании ты как серая мышка всегда оставалась неприметной. Как тебе это удавалось, мне не понять, но со временем первой, кого я всегда замечал, была ты. И из христианина, как ни стыдно признаться, я постепенно превращался в какого-то охотника за твоими глазами.

Нет, не стыдно. Мне совсем не было стыдно, Галя. И теперь не стыдно. И мягкие наставления знакомых и священнослужителей, зачем и для чего мы приходим в храм, как появлялись, так быстро и исчезали, не цепляя меня никакими крючками совести. Иногда и вовсе казалось, что тебя вижу один только я: одни видят ангелов, а я тебя.

– Твоей Гали сегодня нет, – слышал я регулярно в течение года от проницательных прихожанок, с которыми успел тебя познакомить.

– Как же нет? Вон она, – и перемещал свой взгляд на твой васильковый платочек то возле иконы святого целителя Пантелеймона, то возле блаженного Серафима.

Я даже радовался, что тебя не замечают. Ты – моё открытие.

На площади после литургии я впервые догнал тебя и взволнованно остановил:

– Здравствуйте. Вы студентка, наверное?

– Да, студентка. Меня Галя зовут.

Голос у тебя был твёрдый и уверенный. Лицо лучилось дружелюбием.

– Андрей, – представился я. – Дайте я угадаю: вы в художественной школе учитесь? На иллюстратора?

– Нет, не угадали. В музыкальной на фортепиано.

Я забежал вперёд и предложил:

– Галя, выпейте со мной кофе, пожалуйста. Здесь столько модных кафе – я вам этот квартал покажу.

Ты согласилась после секундного раздумья. И согласилась без энтузиазма – скорее из вежливости:

– Но только ненадолго, мне ещё репетировать сегодня.

Мы свернули на улицу со старинными фасадами домов, и я не знал, с чего начать разговор. Но ты сама нашла тему и спросила:

– Это вы на прошлой беседе интересные вопросы священнику задавали?

Значит, ты уже видела меня раньше. Как я мог тебя проглядеть?

– Да, я… мне постоянно хочется понять природу Небесного Царства. Знаете, если сравнить наше трёхмерное пространство с двухмерным, то по отношению к последнему наши три измерения – настоящий рай. Ни в плоскости, ни в линии, ни в точке нет ни зрения, ни слуха, ни обоняния. Им там просто не из чего взяться. Эти чувства – атрибуты совокупности минимум трёх измерений, не меньше. Так вот я уверен в том, что раз Царство Небесное, куда все мы так стремимся, невыразимо прекрасней нашей Земли, то находиться оно должно в больших, чем три измерения, пространствах. Тем более и времени там нет, а время – свойство лишь нашего трёхмерного мира. Значит, в Царстве Небесном измерений непременно больше: четыре, а то и все пять… Если здесь у нас зрение, то представляете, что может быть там? Это же невообразимо прекрасно и непередаваемо. Представить не могу, как там легко и просторно…

Мы прошли до одного кафе с небольшой оранжевой вывеской «Моно». Оно находилось на углу дома с широкими окнами. Я часто бывал здесь после церкви. Девушка за стойкой только-только открыла его и расставляла стулья, снимая их с деревянных столов. Было светло и прокурено, и лучи полуденного солнца пронзали помещение насквозь. Я лишь познакомил тебя с маленькой белокурой Марэн, которая училась в театральном и подрабатывала тут, и тут же предложил пойти дальше, не желая портить встречу табачным запахом. Преимущественно говорил я, а ты отвечала обрывисто и сдержанно. Всё, что я узнал о тебе, было то, что ты из Славянска, и уже четвёртый год в нашем приходе. Никого в нём не знаешь. То, что тебе столько же лет, сколько моей взрослой дочери, меня очень расстроило. Но пока ты была рядом, я старался об этом не думать. Мы выбрали уличный столик в следующем заведении и ожидали заказанный чай. Я спросил:

– Вы не захотели остаться на лекцию о Пушкине в приходском доме. Почему?

– Не знаю. Просто не захотела. А вы почему не остались?

– С вами желал познакомиться. И я больше Достоевского люблю. Он всё внутри переворачивает. Знаете, я Неточку Незванову терпеть не мог. Хотелось просто отбросить книгу – дочитывал, уже насильно принуждая себя. Вся её слащавость, сюсюканье, заискивание с каждой страницей вызывали всё большую и большую неприязнь во мне. Становилось приторно от такого пресмыкательства и лицемерия. Даже бесило. И вот в какой-то момент открывается, что она, эта Неточка, совершенно искренняя, что от природы такая, что она самый что ни на есть ангел во плоти. Кого же я тогда ненавижу? Ангела?! И я вдруг сам себя увидел: свою озлобленность, грубость, осуждение. Вот что Фёдор Михайлович со мной творит – зеркало подносит.

– А вы чем-то похожи на главного героя в «Идиоте», – отметила ты.

– Спасибо. Но при всей моей любви к князю Мышкину я не хотел бы ему уподобляться. Он… Он бесполый. Уж лучше Рогожиным, чем князем, поверьте. Да и что князь без Рогожина? Он же не живёт, а лишь созерцает мир, наблюдает со стороны. Живёт Рогожин – он земной человек. А Мышкин – представитель Неба, небожитель. И они друг без друга никуда. Один живёт, другой оправдывает. И Рогожин только ему верит, только с ним делится: «Смотри, как я поступаю. Смотри…». Так только Богу говорят.

Ты слушала и пила зелёный чай. Я никак не мог остановиться:

– Рогожин – благоразумный разбойник, а князь – Спаситель. Вместе на кресте висят. Человек и Бог. Также это у Алёшеньки с Митей в «Карамазовых» просматривается – один бестелесный, другой земной. Мышкину и Алёше Рогожины и Мити дороже и нужней любых других людей. Как Богу разбойник…

Тебе, видимо, наскучило, и ты меня прервала:

– Спасибо. Интересно вас слушать, но мне пора.

Ты долго не давала мне расплатиться за свой чай, а потом просила показать дорогу до Квартала Палисадников. Жила ты недалеко – в семи велосипедных минутах от моего дома, столько же от церкви и столько же от места моей будущей работы – очень удачно – так что в будущем я даже умудрялся за час обеденного перерыва побывать у себя дома, у твоего общежития, в храме и вовремя вернуться за рабочий компьютер.

Из этого километрового квадрата «дом – работа – церковь – ты» – на данный момент осталась лишь диагональ «дом – церковь»: ты теперь за четыреста вёрст, а работу я бросил из-за этой повести. Допишу, устроюсь заново.

Тебе столько же, сколько моей дочери. Я шёл домой и огорошенно пытался осознать, как это отразится на нашем знакомстве. Почему разница не в пять, не в десять лет? «Почему сразу двадцать два года?» – задавал я вопрос то ли себе, то ли миру.

– Почему ты так задержалась?

– Почему ты поторопился? – ответил я за ту тебя, которая могла бы мне возразить.

– Но это же не 100 лет. И даже не 30. Мы же встретились.

На это та ты, которая могла бы что-то ответить, промолчала.

22 ноября

Повод подойти к вечно спешащей и занятой девушке второй или третий раз подряд найти не всегда просто. А без него быстро становится заметно, что тебе от неё что-то нужно. Особенно когда девушка легка как птица и летит так высоко, что ей постоянно открываются всё новые и новые горизонты и виды. Для этого нужно самому уметь летать и летать легче и виртуозней – иначе её ни догнать, ни притянуть к себе её взоров.

Ты лебедь. С большими и белыми крыльями. Останавливать тебя – что стрелять из лука из прибрежных камышей, пока ты отдыхаешь на водной глади и кормишься.

Я стоял посреди храма и перебирал в уме возможные предлоги подойти к тебе снова.

– Рита, ты хотела бы научиться играть на фортепьяно? – озарила мою голову пролетавшая мимо идея, когда меня поприветствовала приходской библиотекарь.