Точка замерзания крови

Эд моментально убрал руку с плеча девушки и сунул ее в карман комбеза.

– Вы вздумали читать мне мораль? Вы моралист?

– Вряд ли, – честно признался я.

– Да будет вам известно, что это был мой тонкий и точный расчет. Если бы я, уподобляясь тому глупому гражданину, поменялся с Машей местами, она бы пропала без меня. Она, в самом деле, совсем еще ребенок! Вы только взгляните на нее!

– А ты пошел бы в заложники вместо меня? – кокетливо спросила Ирэн мужа.

Власов, чтобы не ставить Эда в неловкое положение, широко улыбнулся, превратил глаза в тонкие щелочки и дипломатично ответил:

– Я бы тоже сделал точный и тонкий расчет.

– Интересно бы знать, – нахмурившись, произнес Эд, глядя в на снежный хаос, – а как мы отправимся вниз с "Кругозора"?

– Будем надеяться, что там нас встретят…

Ирэн не договорила. Как раз в этот момент вагон резко остановился, и Эд с Машей повалились на чету, сталкивая на пол Ирэн. Дима единственный из них избежал падения, потому как успел дотянуться до верхнего поручня. Я сидел на скамье и едва опять не припечатался к стеклу своим разбитым носом.

– Что такое?! Почему застряли? Авария?! – кудахтала Ирэн.

Эд, пружинисто вскочив на ноги, подлетел к окну и с деловым видом профессионала стал крутить головой, пытаясь что-то разглядеть под вагоном и над ним.

– Должно быть, прервалась подача электроэнергии, – предположил он.

– О-о-о! – простонала Маша. – А это надолго? Я хочу кушать. У меня уже животик сводит, и скоро начнутся голодные обмороки.

– Да что ты мне про свой глупый животик! – оборвал ее Эд. – Одно на уме! У меня снова срывается звонок, а ты думаешь только о своих окорочках!

– Не о своих, – поправила Маша. – А о куриных.

– Не волнуйтесь, – стал утешать Эда Власов. – Сейчас поедем. Минута-другая – и все. О нас помнят и заботятся власти… Что с тобой?

Ирэн, бледнея, опустилась на скамейку рядом со мной.

– Кажется, меня укачало.

Вагон раскачивался, как лодка в шторм. Ветер, напарываясь на трос, выл стаей волков и с легкостью раскачивал люльку, повисшую в пятидесяти метрах над землей. Амплитуда колебаний возрастала с каждой минутой; трос вместе с вагоном хлыстом уходил вверх, замирал на мгновение, а затем гигантской дугой начинал падать вниз. Мы хватались за поручни, удерживая невесомые тела на скамье. Несколько раз где-то недалеко оглушительно громыхнул гром. Маша стала поскуливать, но делала она это не столько из-за страха, сколько ради поддержания имиджа нежного и кроткого существа. Эд крепко припечатался темечком о потолок вагона, но не мог даже погладить свою шишку, потому как обеими руками держался за поручни. Ирэн стало совсем плохо. Она икала и всхлипывала, и ее круглые глаза, как рюмки водкой, были наполнены слезами. Дима пока еще улыбался, кряхтел и ухал, отрываясь ногами от пола и с грохотом опускаясь на него, словно веселился на качели, подмигивал мне и урывками гладил по голове жену.

Я не разделял оптимизма Власова. Остановка вагона на большой высоте, при сильном ветре и в той ситуации, в которой мы увязли, ничего хорошего не обещала. Вагон в любую минуту могло сорвать с каната, и тогда он стал бы для всех нас братской могилой.

– Как вы думаете, это долго будет продолжаться? – сдержанно спросил Эд, поглядывая на позеленевшую Ирэн. Он боялся стать похожим на нее. Здесь, в этой подвешенной на тросе бочке, ему намного труднее было скрывать от Маши свои недостатки и слабости, а Маше – труднее казаться хрупкой девочкой, нуждающейся в защите.

– Боюсь, что долго, – ответил я.

– Продержимся! – с легкомысленной уверенностью сказал Власов. – Поболтаемся малость и покатимся вниз.

– Сколько это – малость? – простонала Ирэн. – Меня сейчас стошнит.

– Если бы у нас была веревочная лестница или парашюты! – мечтательно произнесла Маша, упираясь спиной в борт, а ногой – в скамью. – А вообще, все это очень романтично и забавно. Девчонки, когда я расскажу им о своих приключениях, попадают на пол от зависти.

– Для того, чтобы рассказать, надо, как минимум, выбраться отсюда живыми, – заметил Эд.

– Выберемся! – махнул рукой Власов и едва не свалился на пол.

Эда, как и меня, он начал раздражать, но я промолчал, а Эд процедил:

– Ваша безосновательная уверенность лишь настораживает и пугает женщин.

– Почему безосновательная? – захлопал длинными ресницами Дима, ничуть не обидившись на тон Эда. – Самое худшее уже позади. Пришло время пить шампанское, а вы сгущаете краски.

– Не говори мне про шампанское! – взмолилась Ирэн. – У меня в желудке раскаленное железо!

– Позаботьтесь лучше о своей жене! – посоветовал Эд, давая понять, что намерен заткнуть Власову рот.

– Милая, тебе уже легче? – спросил Дима супругу.

– Поди ты к черту! – ответила Ирэн.

– В прошлом году, на Чегете, я целый час провисел на креселке. И ничего, – все никак не мог успокоиться Дима, протягивая жене свой носовой платок.

Вагон повело в сторону, трос дико заскрипел, заскрежетал, левый борт накренился с такой силой, что мы буквально легли на окна. Дима на некоторое время замолчал.

– Если не ошибаюсь, вы где-то здесь работаете? – спросил меня Эд, когда вагон выровнялся и стал покачиваться вверх-вниз. – Как вы думаете, эта метель надолго?

– Погода в горах может меняться каждые пять минут. Но эта метель не утихнет до утра.

– Тогда я умру с голоду! – мяукнула Маша.

– Господи, не говорите о еде! – взмолилась Ирэн.

– Если до утра – то это провал, – вслух подумал Эд.

Мне стало смешно. Эд заметил это и скрипнул зубами.

– Вам меня не понять, – негромко произнес он. – Хоть вы и корчите из себя моралиста. Да, для меня лучше свалиться отсюда, чем вовремя не позвонить. Потому что я человек долга и чести.

– Я вовсе не пытаюсь умалять ваши достоинства, – ответил я, поворачиваясь к Эду спиной. Самое глупое занятие, которое сейчас можно было бы придумать – это начать ругаться.

Я взялся за ручку двери, пытаясь сдвинуть ее в сторону, но пластиковые ботинки заскользили по обледеневшему металлическому полу.

– Помогите мне, – попросил я Власова.

– С удовольствием, с удовольствием! – оживился Дима. – А что я должен делать?

– Давайте приоткроем дверь.

– Вы сошли с ума! – громко возмутился Эд. – Нам надо беречь тепло. Никто не знает, сколько нам тут сидеть, а уже темнеет, усиливается мороз.