Мистическая Якутия. Рассказы и повести

Голова не посмел остановить Слепцова; он подошёл поближе к избе, нутро обдало ледяным холодом: в окне привиделся летающий по избе гроб со стоящей в нём молоденькой с виду ведьмой. Временами гроб с шумом натыкался на голые брёвна стен и об чумазую облупленную печь, лицо Пелагеи искажала злобная гримаса.

– Три… три… вот ведь стер… лядь… – до смерти перепуганный Захаров шустро перекрестился, язык сам собой зачастил: – Господи Иисусе, отец триединый, свят, свят…

Похоже, мегера почувствовала не то взгляд, не то упоминание Троицы, и уже стала оборачиваться к окну, но Захаров успел отскочить в сторону и прижался спиной к холодной и влажной стене дома.

– Изыди! Изыди, сатана!

Рассудок пытался съехать с верного курса, глаза бешено искали точку опоры; теперь появилось ощущение, будто содержимое мочевого пузыря вмиг превратилось в глыбу льда, и эта глыба с огромным усердием пытается покинуть организм.

– Ос-споди Иисусе… – выдохнул атеист.

Он так и не понял – что это было: то ли явь, то ли примерещилось с устатку да «после вчерашнего». Разумом он понимал – этого не может быть! Но картина происходящего отчётливо запечатлелась в его мозгу: гроб уверенно планировал по избе, и ведьма, поправ все законы физики и научного материализма, довольно устойчиво в нём стояла. Из тяжелой копны охристых волос во все стороны торчали волнистые пряди. Было похоже – её глаза, хоть и лучились ярко – как зелёные фонари, но ничего не видели, оттого гроб и натыкался на стены.

Сотрудник уже успел отъехать на достаточно большое расстояние, и он не оглядывался, доносилось бубнение:

– Лады, сичас мы, это…

Так канул в лету уполномоченный республиканского отдела НКВД Слепцов З. И. Исхудавшая донельзя лошадь через неделю прибрела в город. Без телеги.

…Смеркалось… Стемнело быстро…

Захаров палил проклятый клубок чёрных ниток на берегу реки, подальше от посёлка и людских глаз, чтоб никто не видел его позора: позора коммуниста и атеиста. Нитки сгорали медленно: шипели, будто были чем-то недовольны, и брызгались яркими длинными искрами норовя задеть штаны. Этот огонь был очень похож на огонь дивных бенгальских огней, которые Захарову посчастливилось однажды увидеть на новогоднем вечере в городском доме культуры, разве что пламя было ядовито-зелёного цвета и гораздо ярче, ветер не мог разогнать невыносимый запах серы. Захарова пробивал озноб – то ли от холода реки, то ли от леденящего кровь в жилах страха. Казалось – в густых зарослях смородины и речного тальника таилась неведомая древняя опасность, тянула к человеку когтистые щупальца и скалила огромную зубастую пасть в предвкушении кровавого ужина. Чтобы отвлечься от неприятных мыслей и заодно не замёрзнуть поселковый голова энергично прыгал и скакал возле огня.

«Вот чего она не успевала, окаянная», – думал материалист, – «Сиськи-то здесь не при чём: чевой-то навытворяла по молодости, вот и буянит, ведьма: Божьей кары страшится: от груза грехов избавиться не смогла вовремя»…

Пламя освещало всё вокруг и отражалось мириадами огней в неспокойных чёрных водах реки…

По прибытии в посёлок люди ему сообщили – когда во тьме ночи на берегу реки ярко пылал странный потусторонний свет, а рядом с огнем бесновалась, будто вышедшая из преисподней, страшная чёрная тень, в избе Пелагеи был слышен неистовый адский хохот. Но коммунист этому не поверил: вот если бы стук слышался, тогда совсем другое дело… Впрочем – какая разница?..

Дождь прекратился вечером следующего дня. Ещё через день бренные останки угомонившейся Пелагеи были быстро преданы земле. Но весной небывалый доселе паводок добрался до этого места – так не стало её могилы; а летом таёжный пожар слизнул с лица земли её ветхую покосившуюся избушку, стоявшую на окраине посёлка…

Нехорошее место

«…В Высочайше вверенной моему управлению области всё спокойно, никаких выдающихся преступлений нет».

    (Из рапорта губернатора Якутской области
    И. И. Крафт Иркутскому генерал-губернатору)

Егор Матвеевич Самсонов серым морозным утром направлялся на службу. Невзирая на солидный возраст, Самсонов продолжал исполнять должность дознавателя при якутском полицейском управлении. Как он ни старался, как ни проявлял рвение, ступить на следующую ступеньку карьерной лестницы никак не удавалось: полицмейстер Рубцов, всячески препятствовал Егору Матвеевичу, ставил препоны: вечно проявлял недовольство его работой, называл «неинициативным, бесперспективным, вялым членом образцового сыскного отделения стоящего на охране рубежей правопорядка области».

«Слова-то какие бесовские! – в сердцах сплюнул Егор Матвеевич, – понахватался, понимаешь, от поднадзорных социалистов… Он ещё сиську мамкину сосал, а я уже… товой-то… То, что в Якутске население скоро к семи тыщам подойдёт, и, считай, чуть не каждый месяц по тяжкому преступлению раскрывать приходится, это он в расчёт не принимает. Бесово вымя, прости Господи…» Дознавателю было на что обижаться: в своё время он лично изобличил и привлёк к ответственности три банды фальшивомонетчиков, а все лавры Рубцов присвоил себе. В итоге губернатор Крафт обещал повысить Рубцова в чине – до подъесаула, и даже премии исходатайствовал…

– Здравия желаю, Егор Матвеевич! – громыхнуло откуда-то сверху. – Как поживать изволите?!

Самсонов от неожиданности вздрогнул, живо перекрестился, посмотрел наверх, – с пожарной каланчи ему радостно махал руками пожарный Митрофанов, – его добрый сосед с Казарменной. За размышлениями он даже и не заметил, как подошёл к родному полицейскому управлению.

– Здравствуй, Митенька! – крикнул в ответ дознаватель. – А то не знаешь, вчерась только и виделись!

– Так то ж – вчерась!

– Не холодно тебе там, дружок? Смотрикась, морозното как нынче?!

– Нам не привыкать, Егор Матвеевич, служба. Да и сменяюся скоро… – пожарный, сняв меховые рукавицы, подышал в ладони, отломил примёрзшую к усу соплю. – А что это вы, Егор Матвеевич, так рано нынче, заутреню даже ещё не били?

Напустив на себя важный вид, дознаватель осторожно, но в то же время многозначительно, осмотревшись по сторонам: не подслушивает ли кто, ответил:

– Исключительной важности, понимаешь, дело, братец, – смертоубийство!

– Ох, прости Господи! – Митенька перекрестился и чуть не вывалился через барьерчик. – Это как же, батенька?!

Вместо ясного ответа Самсонов предложил:

– А приходи-кась, братец, вечерком, у меня штоф в сенях мёрзнет…

– Панима-аю, панима-аю, – пожарный тоже бдительно осмотрелся по сторонам, даже внимательно глянул на восточный горизонт, за реку, – государственной важности дело, однако… Огурчик малосольный с сальцом прихватить, Егор Матвеевич?

Митенька у Самсонова был единственным постоянным и благодарным слушателем, поэтому он благосклонно разрешил:

– Прихвати, пожалуй…

***

– …Подписывай!

– Безграмотный я…

Егор Матвеевич задумался, дружелюбно и довольно мило спросил у главного подозреваемого:

– Крещёный?

– Молодой был, в наслег попы из Якутска приходили, всех подряд крестили, – устало ответил старик, – но я этого всё равно не понимаю…

Полицейский чиновник встал из-за массивного стола, тщательно пряча своё раздражение, подошёл к деду. Поставив ногу ему на стул, при этом носок начищенного до зеркального блеска сапога уткнулся прямо в промежность, наклонился, облокотился о колено и пристально посмотрел в глаза:

– Ну, тогда, милейший, крестик нацарапай, – придвинул исписанный каллиграфическим почерком лист бумаги поближе к краю стола, ткнул пальцем, – вот здесь, – перевернул лист, – и здесь.

– Тут у тебя шибко нехорошие слова, тойон,[9 - Тойон – начальник (як.).] – старик не стал отводить глаз, – я людей никогда не убивал, только зверя, однако…

– Человек, милок, он хуже зверя будет, – убеждённый в своей правоте, ответил опытный работник полиции, и, расставляя очередные словесные ловушки, в который уже раз стал повторять свои вопросы: – золото кто нашёл?

– Я.

– А упокойного?

– Однако, тоже – я.

– Что здесь плохого, дружок, это же твои слова, ты ведь не станешь этого отрицать?