День после второго

Но пожилая женщина даже не расслышала ответа и начала теребить шкатулку, неуклюже пытаясь открыть и что-то показать девушке, которая, по всей видимости, внимания на нее не обращала.

– Эгей, стой! Стой! – раздался громкий голос из ниоткуда. – Прощу прощения!

В спешке, задыхаясь, она увидела человека.

– Это моя сестра, – мужчина пояснил с досадой и добавил, подходя к Кате: – Она больна! Мы здесь недалеко гуляем, и я ее потерял.

Мужчина начал историю:

– Народу сегодня в парке было мало, и мы подумали, мы не… В общем, извините, что так вышло! Она вас напугала? У вас лицо такое бледное, – продолжал он, обращаясь прямо к Екатерине, серьезно, с чувством вины, как будто он стоит на каком-то допросе.

– Да нет, я в порядке, – отрезала она и, увидев всю серьезность и даже испуг этого мужчины, решила добавить сценарий, чтоб уж совсем успокоить его; сказать, что все это вздор и что эта милая женщина, даже наоборот, спасла ее от участи быть «съеденной». – Просто мне приснился кошмар, и ваша сестра… впрочем, она помогла мне проснуться. – В упадке сил пытаясь привстать, она тут же присела и начала вытирать пот со лба рукой.

– Господи! – мужчина сразу схватил ее руку. – Да что ж это с вами?! Да вот возьмите мой платочек. Вы, должно быть, больны?! – немного отстранившись от нее, он в полном недоумении решил поинтересоваться: – Да что ж это вам такое снилось, в конце концов? – Он метался из стороны в сторону и периодически приседал на одно колено, аккуратно, так, чтоб не запачкать одежду, но и чтоб посмотреть девушке в глаза и удостовериться, что она в порядке. Но неожиданно он начал проявлять интерес к ней не как к человеку или прохожему, а как к пациенту, которого он только что встретил на приеме, и задавал ей весьма обычные вопросы, но наводящие на некую мысль вот при таком-то напутствии, и даже выглядел надменным, знающим все о пациенте, его поведении или даже, можно сказать, его слабоумии.

– А вы откуда здесь? – продолжил он. – С вами раньше такое бывало? Вы выслушайте, ну да подождите… – Резко поняв для себя, что Катя морщится и не желает слушать весь этот вздор о ее состоянии, что не доктор ей сейчас нужен, а просто глоток воды, он сразу сменил тему. – Моя сестра больна вот уже как 17-й год, – продолжал он. – У нее шизофрения и вот уже старческий маразм. Врачи ставят много диагнозов, но ничего не помогает.

Единственное – прогулки на свежем воздухе, и именно в этом парке, хоть как-то ее заставляют думать о чем-то хорошем. Наверно! Наверно, это так. – Он начал сам себя диагностировать вышесказанным и даже переосмысливать свои слова, он опять продолжал, уже надоедая Кате:

– Ее Полиной зовут, она всю жизнь на ферме работала, за животными следила. Она очень их всех любила. – Мужчина до того проникся своим собственным рассказом, который был непонятен девушке, что и сам почти заплакал и в расстроенном виде добавил: – Вы ее не бойтесь! Эй, да! Этакое она скажет что-то обидное или пихнет! Но вы да простите уж ей.

Он почему-то был настолько сам уверен, что девушка испугалась именно его Полиночки, и сам уж путался в своих словах от страха и от некой неловкости, которая была понятна в этот момент ему самому. Старуха же эта начала ходить вокруг лавки и, нагибаясь, что-то подбирать с полу.

– Смотрите, – кивнула девушка ему. – Мужчина, смотрите, она сейчас опять уйдет. Я думаю, вам лучше быть рядом с ней. А что насчет меня, то, пожалуйста, успокойтесь, мне просто плохой сон приснился. Да и поздно уже, мне пора идти.

– Ну ради бога, воля ваша, вы уж извините. Поля! Полиночка! Ну идемте! Ну сюда, Поля, да стойте! – И он побежал за нею.

От его разговора у нее начала болеть голова, хоть особо он и не сказал многого, но что-то отвратительное и назойливое она в нем разглядела, да и потом она уж и совсем не обратила внимания на часы, в совокупности это придало еще более усиленное раздражение, отчего и головная боль была столь заметна. Было уже поздно. «Как так? Весь день я была в этом парке, что ли?» – задалась она резко вопросом.

– Что со мной происходит?! Как же я ненавижу все это! Все это должно закончиться! – опять на выдохе со злобой произнесла она эти слова. – Я так больше не могу! Еще один скандал с этой ненормальной, и… я… – Она задумалась на минуту. – Хотя бы потому что я не учусь и который день ничего не ем… – Ее взгляд стал потерянным, и она молча пошла вперед.

Ненормальной она называла свою мать. Они обе и правда часто ругались. Детство она почти не помнила. Кроме того, она не могла вспомнить свой дом и своего отца.

Обычно все дети уже к пяти годам ведут осознанную жизнь, и что-то яркое и необычное они запоминают. Но Катя не то чтобы не помнила себя в пять лет, а даже и в десять, и в двенадцать ничего не припоминала. Все это было немного загадочно для нее. Единственное, она помнила свое детство в России, пробыла она там четыре года и переехала сюда.

Она иногда задумывалась, почему она не может ничего вспомнить, что происходило до этого, но чем больше она погружалась в эти мысли, тем сильнее чувствовала отягощение, тем яростней засыпала она в раздумьях, так как девушка задумывалась об этом, лишь лежа на старой постели. Но не отказывала себе в таких мыслях, так как это помогало уснуть.

– Надо идти! – решительно она отрезала себе. – Надо идти домой, – прибавила.

Как же сильно ей не хотелось идти в этот вечер! Она почти решилась остаться в парке и ночевать на этой же скамейке. Но вдруг, как по своей обыденности для здешних мест, ударил гром. И уже буквально через две минуты ливень заполонил собой все пространство, она быстро встала, схватила рюкзак и побежала. Идти ей было не так уж и долго от этого парка, и, так же как и вчера, она промокла, устала и выбилась из сил.

Подходя к дому, как и в прошлый раз, она ни о чем не думала, кроме скандала, так как накануне ее мать заявила о каком-то серьезном разговоре. И когда бы, как не сейчас, ей предстоит его встретить. Как же всю ее сжимало, она неподдельно волновалась, поднимаясь и считая каждую ступеньку своего крыльца. Она надавила рукой на дверь, чтоб проверить, заперта ли она, ибо ее мать, как сумасшедшая, ходила по комнатам и запирала все двери, на которых были замки, и уж входную, переднюю, она не могла оставить без внимания. Но в этот раз все обошлось: дверь была не заперта и девушке не пришлось стучать.

Когда дверь закрылась, она вошла в темный коридор и закрыла глаза. Дверь захлопнулась за ее спиной от ветра; подождав минуту с закрытыми глазами, она увидела кота, который сидел и ждал ее напротив двери на лестнице, ведущей к чердаку.

Компотик… иди сюда! – позвала она кота к себе и начала приговаривать, поглаживая его ладошкой: – Мой котик, он меня ждал, он меня любит.

Кот на удивление хозяйки быстро подбежал к ней и начал проситься на руки, мяукать и смотреть ей в глаза.

Подняв кота на руки, она начала его целовать и так и присела у самого порога, не решаясь пройти дальше по коридору. Но все же осмелившись, минутой позже, и суеверно даже перекрестившись, девушка гордо начала кричать:

– Я пришла!

А потом истерически засмеялась: ха-ха-ха! И все громче пыталась выражать свой восторг.

– Я дома-а-а! – растягивая каждое слово криком.

Вскоре она повернула в гостиную, где стоял телевизор, и уже было приготовилась застать свою мать именно там… Но там никого не оказалось. Тогда она спохватилась и выбежала в коридор.

Немного постояв у двери и открыв свою комнату, Екатерина сразу обнаружила мать, которая спала на ее кровати. Трельяж и шкаф были настежь открыты, а письменный стол – весь обыскан, учебники разбросаны; видно, что ее мать что-то искала, но девушка не могла сообразить, что именно и почему. Кроме того, старый комод окончательно треснул. Ей стало жутко. Она не могла это больше терпеть и забежала на кухню.

И зачем-то схватила нож, всматриваясь в свое отражение на лезвии. Со стороны это выглядело довольно глупо и немного наигранно. Затем она тут же его положила и засмеялась:

– Ну-у и хорошо! Ха-ха-ха. Спи на моей кровати, я не жадная.

Войдя в зал, Екатерина остановила свой взгляд на кресле, но диван, на котором обычно валяется ее мать, не подошел ей для сна. Он был весь испачкан и запятнался от разных напитков, которые обычно на него проливались.

И от этого дивана исходила жуткая вонь прелости, так что заснуть, наверно, было невозможно, хотя бы из-за запаха. Весь он был к тому же изрезан, она даже уж и хотела что-то постелить, дабы спрятать это все безобразие, но потом передумала и села в кресло возле телевизора.

В полной тишине она стала задумываться: «Да почему это все происходит со мной?! Порой действительно я как будто сплю, это определенно не может продолжаться, завтра, наверно… должно все закончиться! Я скорее ударю ее либо перережу себе вены от злости. Да разве так может быть? Любой человек не будет терпеть все эти издевки, если он за человека себя считает, – заключала она в истерике. – Всю свою жизнь, – задыхалась Катя, но продолжала, – я только знала ее с плохой стороны, она каждый раз била меня и трепала за волосы, так мерзко, это все так унизительно. И кроме того, еще более унизительно находиться рядом с ней в одном доме. Признаюсь честно, в последнее время я действительно стала ее бояться, а все потому, что это ожидание скандала и побоев, наверно, еще больнее, чем сам процесс.

Может, в школу на нее заявить? – продолжала она, следуя за своими оборотом мыслей, поминутно спотыкаясь и всхлипывая. – Хотя дьявол скорее явит свое присутствие, чем они что-то предпримут! Они все и так всё знают, и ничего… господи… ничего они не хотят делать!»

Она замолкла. Голова ее отяжелела в очередной раз, мешая ей в этот момент думать, и в то же время анализировала весь завтрашний день. Потом образ накатил на ее сознание: «Как проснется и как увидит ее! Стоящую перед ее лицом… Она старалась как можно дольше оттягивать этот момент, прежде чем заснуть и нарочно переместиться во времени».

– Где же мой отец? Почему он не защитит меня? Почему же он бросил меня! Черти! Почему?! Я не могу до него достучаться?! – она закричала на всю квартиру разрывающим сердце воплем и толкнула вазу рукой со всей силы, ваза разбилась, единственная, которая хоть и без цветов, но как-то все же украшала эту квартиру. Затем одышка и кашель замучили ее.

Глаза ее бегали в разные стороны – она впала в какую-то лихорадку и уж совсем забылась и, не сопротивляясь, заснула.

Глава II

Перемены

Катя проспала совсем не долго. В полной тишине птицы вокруг ее дома замолчали. Причиной их испуга наверняка был сильный ветер, который вдруг столь неожиданно поднялся после проливного дождя.

Солнце все поднималось выше, хотя быстро движущиеся облака закрывали его лишь на мгновение, и оно опять возвращалось в исходное состояние, поминутно прячась за большими кронами деревьев. Ветер беспощадно свистел и задувал во все щели.

Комната, которая принадлежит Кате и где сейчас спит ее мать, уже совсем вся заполнилась густым дневным светом. Спустя полчаса, когда солнце начало светить в глаза, ее мать тут же проснулась. Хотя Екатерина в этот момент еще спала. Ибо в материной комнате все было настолько темно и мрачно из-за задернутых штор, что определить, день сегодня или вечер, заметить разницу между ними было крайне трудно, даже по той простой причине, что шторы, которые закрывали окна, были настолько засалены и даже задерганы, что порознить их было невозможно, они намертво злобно затянули окно и не пропускали ни единого луча света.

Мать, проснувшаяся на рассвете от прямого попадания солнечных артиллерийских лучей прямо в ее небольшие глазки, сразу же встала с кровати, озлобленная в быстром темпе направилась она в свою комнату, с каким-то неподдельным шармом или кокетливой походкой, одним словом, корячась и что-то пританцовывая, возможно, какую-то польку, шагала она гордо в гостиную. Будто зная заранее и предчувствуя, что именно там спит ее дочь, решила, посему нарочно подготовить план; что-нибудь такое выкинуть, или, возможно, даже ударить ее; при этом войти окончательно в переднею часть команды и повернуть свой корпус к креслу – помышляла она тем самым утвердиться в образе карателя перед беззащитным и спящим лицом дочери. Помнила ли она, что у Кати сегодня день рождения? Это был такой человек, который мог забыть и, более того, изменить свое мнение даже через час. Впрочем, если она уж и помнила об этом дне рождения своей дочери, то этот факт, мог только усилить ее хаотичные вызовы на жестокий бой по отношению к беззащитной девушке, и никак иначе.

Она начала тихонько смеяться и в этот момент, стоя у кресла, качалась, при этом руками изображая тигра, который вот-вот набросится на свою жертву. Кресло было весьма фамильярное и в то же время было весьма смеющееся над всей этой ситуацией в целом. Кто на этом кресле только не спал за все дни его существования. Но если присмотреться к спинке кресла, которая так и смотрит в глаза подле стоящему человеку, то можно определенным образом заключить, что это самое кресло имеет два больших глаза, а разрез чуть ниже напоминает собой огромный рот, который искоса улыбается прямо в лицо тому, кто на него поглядит. Потому девушка, лежащая на этом кресле, больше походила на обед злого великана, голова которого отчетливо была прорисована до мелочей, вдобавок к этому и ручки шезлонга напоминали огромные уши. Полубоком в этот компрометирующий момент, на фоне приближающейся матери со злыми намерениями, расположилась ее дочь, словно на алтаре жертвоприношений, и мать ее уж было хотела нагнуть это кресло, чтоб та с него съехала, и как только она положила обе руки и приготовилась тянуть шезлонг назад, внезапно раздался громкий стук в дверь. Бил же, по всей видимости, кто-то сапогом об порог, и довольно сильно.

– Эй! Ну кто там еще?! – произнесла она, запутавшись даже немного удивившись сама такому визиту, затем отряхнула свое платье правой рукой в жесте явной и неполной сообразительности.

Впрочем, не спеша открывать и подумав еще немного, она решила: «должно быть, из школы кто-то пришел», – и с любопытством покосилась на дверь, которая так и ломилась от грохота.

– Эй! Да кто там такой?! Хватит тарабанить! – Она уж решила открыть незнакомцу, подходя все ближе к двери. Забыв о своей дочери на кресле, она схватилась за ручку и поспешила вращать ее в разные стороны, не понимая, в какую из них ей нужно вращать, чтоб отпереть эту дверь, так как Катя, вошедшая вчера с прогулки, дверь не закрыла, а лишь захлопнула и отвлеклась на кота. Мать ее сегодня поутру, не понимая, что происходит, своими действиями, наоборот, замкнула дверь, повернув ручку в ненадлежащую сторону. Человек, который стучал в дверь, подумал, что она теперь отперта, и силой надавил на дверь своим телом, отчего она прогнулась и старая краска откололась и осыпалась на женщину. В возмущении, что дверь не открылась, а, наоборот, закрылась, незнакомец начал тарабанить еще сильнее и бить ногами по порогу, казалось бы, своими солдатскими, на первый взгляд, сапогами, так что краска продолжала откалываться. Это не могло не навести ужаса на женщину и она резко пришла в себя. Взявшись в панике крепко за ручку, она все же смогла отворить. Приоткрыв старую рыхлую дверь, перед собой она увидела довольно высокого человека. Лицо же его было смуглым, местами черным, с до жути красной кожей в районе шеи, которая к тому же выцвела на солнце и превратилась в нечто твердое, словно каменное, грубое и довольно незнакомое. Впрочем, лицо его было как стена песчаного оттенка, могло даже показаться, что он приехал откуда-то с юга и явно был не из здешних мест. Лоб у него был сухой, не в морщинах, не засален, хотя на нем виднелись многочисленные трещины явно механического характера. Губы же его были тонкие, местами в шрамах. Это как-то даже напугало чересчур вспыльчивую мать, ошеломленная, она так и продолжила таращиться, стоя на пороге, и, не сказав ни слова, ступила назад в замешательстве.