Сад камней. Сборник стихотворений

И лучший мой завтрак – сон, ужин – тоже диетический сон.

А на первом этаже пятиэтажной хрущобы

Усталый призрак пишет меланхолические стихи.

Ему холерическая весна не по нраву, еще бы,

За всю весну – ни одной веселой строки!

Ему этот пир духа видеть и слышать тошно,

Но он знает, что все непрочно, что рухнет все, только тронь,

И наш надоедливый мир, опостылевший, как картошка,

Преобразится в смиренный пепел и властный огонь.

МЕТАМОРФОЗЫ, или Одна ночь Андрея Вячеславовича

Он отложил измученную кисть.
Прошелся по холсту тяжелым взглядом.
Мольберт едва стоял, как виноватый,
Скрывая дрожь. Дрожал в окне простор.
Дрожали на столе листки бумаги —
Стихи без слов, из знаков препинанья.
Кровать, не застеленная три дня,
Забросанная книгами и снами,
Потягивалась и ждала его.
В ушах шумела кровь. В глазах рябило.
От пят до лба пульсировало сердце,
Разросшееся, мощное. Бездушный
Свет в комнате был желт и ядовит.

На полках, на шкафах паслись картины —
Лазурь и охра, желчь и синева.
Бессмысленные вечные сюжеты.
Безнравственная праздная забава.
Пустое издевательство над мыслью.
Безделка, чтобы оправдать наш мир.

Четвертый час. Вот-вот начнет светать.
Еще недолго. Снова, засыпая,
Он будет морщиться и видеть солнце.
Он будет морщиться, вставать, пить воду
В холодной кухне. Будет биться сердце,
И голову ломить, и будут сниться
Узоры из кармина, синьки, охры.
К чему, зачем все это, для кого?

Но до сих пор, пока все в мире тихо,
Так тихо, слишком тихо, страшно тихо,
Он может потянуться и размяться,
Он может отвести глаза от книг
И посмотреть в безвыходное лето
Сквозь тонкий лед оконного стекла.

А за окном пульсировала ночь.
Огромное, безвыходное лето.
Все мрачно, мирно, кругло, молчаливо.
Звенело время, и асфальт блестел
Под фонарем, и тополя дрожали,
И нервничали спутанные рельсы,
Кричали где-то пьяные гуляки,
И крупный мат, правдивый, как булыжник,
Влетал к нему в окно из грязной песни.
Пульсировала вкрадчивая тьма.
Шептались кроны. Лаяли собаки.

В окно врывался возбужденный ветер,
Взъерошенный, как воробей иль ворон,
Кричал, носился от стены к стене,
Метался, каркал, оживлял пространство
И исчезал, как будто растворяясь,
Оставив тесной комнате и миру
Смертельный импульс настоящей жизни
И ненавязчивую благодарность
За то, что он здесь был, вошел и вышел,
На время сделав этот мир живым.

Он посмотрел в окно. Там, в темноте,
Шел грустный призрак с розою в петлице,
Его двойник, наивный и прозрачный,
И говорил с навязчивым дождем.
«Вот этот мир, где мы когда-то жили,
Вот за углом, – я и отсюда вижу, —
Ее жилье, бесчувственные стены,
Подъезд и металлическая дверь.
И можно позвонить, но не откроет.
Все было глупо, хорошо и страшно.
Но, Господи, зачем и для чего?»

А дождь был нервным, тонким и мятежным,
Он расщеплял себя, как паутину,
Ловил весь мир сплетеньем нервных нитей —
Дома, слова и спутанные сны.
Дождь рос и набухал, как будто клетка,
Делился под бесчувственным стеклом
Под наблюденьем мстительных ученых.