Мир был огромен и не населен.
Давила плечи с непривычки шкура.
Во рту еще оскомина горела
От яблока. В лесах боялись звери.
Река текла о чем-то о своем.
Рай тосковал, что он отныне пуст.
Спектакль окончен. Счастья нет на свете.
А это значит – будет чем заняться.
Он вытер кисть, упрямо усмехнулся,
Взглянув, как глупо розовеет даль.
Наивная! Не бойся, я не хищник.
Я только тот, кто делает все вечным.
Я тот, кто есть. Один на целом свете.
Не верь в меня, не бойся, не проси.
Я все возьму, что нужно мне от мира,
А если нет чего, то я создам.
Зеленый шум плодился над землей,
В крови молчали старые грехи,
Чего-то ждали мертвые просторы,
И воздух цвел, и пахло новизной,
В огромном мире пахло свежей краской,
И поднималось скомканное утро.
ТИШИНА
Обычный прозаичный выходной
В классическом промышленном поселке.
Дворы пусты, туманен небосвод.
За три квартала, пьяный и смурной,
Как бомж, заросший ржавчиной по щеки,
Сопит во сне заброшенный завод.
Над сталинками пристально молчит
Химическое жилистое небо.
Трамвай скрежещет, призраков везя
Вдоль старых зданий в патине морщин
Туда, где эротично, тяжко, нервно
Шумит несуществующий вокзал.
Вдали дымится черная труба,
Под ней свинцовая скучает речка,
Проглоченной отравою горда.
И, этот вид стоически терпя,
Пускает ввысь колечко за колечком
Промышленная красная гора.
А город спит. Ни гром, ни плач, ни смех,
Ни смерть поэта, ни слеза ребенка
Не проникают в проржавевший мозг.
Здесь жители рождаются во сне,
Не просыпаясь, ходят на работу,
Не просыпаясь, едут в загс и в морг.
Лишь я, поэт-бухгалтер, книгоблюд,
Стихами собирающих налоги
Со всех сословий, наций и владык,
Могу заняться тем, что я люблю —
Высчитывать язвительные слоги
И свой лукавый заострять язык.
Да, мы, любимцы царственного Рима,
Земная шваль, бандиты и поэты,
Работники пера и топора,
Шагаем в строчку, умираем в рифму,
Себя венчаем лаврами за это.
Какая все же чудная игра!
На лавочке у запертых дверей
Спит Вечный Бомж, на прочих непохожий,
Поэт в поэтах, рыцарь, бог на час.
Среди людей он – как среди зверей,
Неведомой породы иглокожей.
Мы дальше от него, чем он от нас.
Над ним лепечет глупые стихи
Ободранная нервная береза,
Дрожит, щебечет, хочет улететь.
Как гусь, он вышел из воды сухим,
Но он устал браниться и бороться,
Бродить по свету, коченеть и петь.
Возлюбленная злая Тишина
Растет, шипит, расходится кругами,
Как вечный обескровленный покой.
Все знающая, лживая, она
Заменит жизнь несбывшимися снами,
Обхватит землю мертвою рукой.
Ни церкви, ни икон, ни воспыланья,
Ни терпкого, горчащего терпенья,
Ни сокрушения, ни слез из глаз.
Щебечут тополя, лепечут зданья,
Но Бог молчит – ни голоса, ни пенья.
Мы дальше от Него, чем Он от нас.
Взыскательна навязчивая тьма.
Мой вдумчивый покой учтив и тонок.
Измученный покоем, я готов