И вдруг – замолк, затихнул, задохнулся,
Исчез из мира вместе с этим миром,
И с ним пространство перестало быть.
Он снова сделал то, что мог по праву,
Ведь каждый дождь – немного привиденье,
А мертвым в жизни многое дано.
Дождь изошел, истаял, растворился,
Но грустный призрак вдруг остановился
Под кроною, беременной дождем.
Вот эта улица, вот этот дом,
Вот эта дверь, вот сумрачные окна.
И можно позвонить, но не откроет.
Все было глупо, хорошо и страшно.
Знакомый мир. Он есть – и нет его.
Чем больше есть, тем больше его нет.
И больше никогда его не будет.
Он встал спиной к стене. Спина горела
От холода стены и равнодушья,
Но он был рад живой, хорошей боли.
Он молча встал, уставившись во тьму,
И начал вызывать из тьмы виденья,
Спектакли, фейерверки, водопады,
Вселенные, написанные Богом
Когда-то в виде школьных сочинений,
Как упражнения приготовишки,
Бессмысленные, славные созданья —
Наш космос, рай, чистилище и ад.
Он тек во тьме, он чудеса творил,
Жонглировал обманами и снами,
Обугленною ветошью, позором,
Пустым, реанимированным хламом.
Он торговал тем, что нельзя продать.
Он из Голгофы сделал представленье.
Он превратил в спектакль любовь и смерть.
Он людям продавал обрывки жизни,
Фрагменты снов, цитаты из видений.
Один в двух лицах, Бог и самозванец,
Творец-кривляка, изгнанный из мира,
Поэт, художник, лицемер и рыцарь,
Пророк, фигляр, владыка всех миров,
Как он несчастен, как он мертв и вечен!
Он начал изучать обычный мир,
И для него все оказалось новым.
Он по слогам учил смысл расставанья.
Читал, пыхтел, водил по строчкам пальцем,
Припоминая, шевелил губами
И тут же забывал все то, что понял
И брался вновь разгадывать по буквам
Смысл расставанья, времени и смерти.
Он видел в небе воспаленный город,
Мосты, дожди, каналы и канавы,
Взлет всадника в нерукотворный дождь
С им насажденной рукотворной почвы,
Любовь и ложь, разрывы и распад,
Восторг и высь, бессмертье и бесчестье.
И смерть. И жизнь, и слезы, и любовь.
И ложь. И божество, и вдохновенье.
И Ту, одну-единственную в мире.
И свет, ведущий сквозь гранитность туч
В бессмертие сырой и серой ряби.
Нелепая история любви,
Которой мир когда-то удивится.
И сердце содрогнется – и заглохнет.
Рывок – и все.
Зачем, зачем, зачем?
Зеленый шум звучал в его висках.
Он возрастал, он мерно надвигался.
Он был похож на серый снегопад —
Такой же тихий, мудрый, монотонный,
Напоминанье об иной зиме,
Обетованной сердцу, той, что будет.
Он был поклонником зимы и снега.
Он снег любил – как боль, как благодать.
Как ненавистно лето! Если только…
Но тише, сердце. Тише. Надо жить.
И все затихло, словно по приказу.
Грехи замолкли, словно петухи.
Трамвая ждали спутанные рельсы.
С проспекта доносился шорох шин.
На пятом этаже окно горело.
Художник из окна смотрел в простор.
Как небо велико – не расписать!
Как много есть бессмысленной работы!
Наш мир нелеп, но есть еще в нем место,
Есть для чего не спать ночами, бредить,
Бродить по свету, коченеть и петь.
Сверкала между рельсами трава.
Зеленый шум перетекал из крон
В не спавший мозг, и легкие, и сердце.
В огромном мире пахло свежей краской,
Разлукой, болью, новыми стихами.
Надеждой на бессмысленность. Любовью.
И перекличкой пьяных сторожей.