Возникающие при таком подходе уродливые, противоречивые внутри самих себя големы – которых принято называть «идеологиями» – созданы из одной и той же общей информационной «глины». Эта пластичная ризоматичность Сети позволяет им обретать формы, противоположные друг другу по существу. И созданные лишь на противодействии, в рамках противостояния, оно словно бы специально созидаются для ожесточённого конфликта между собой.
Этот процесс, как мы видим, возникает по вполне понятным психологическим и социально-психологическим причинам. Однако он может интерпретироваться и как «управляемый хаос», таковым – в смысле, управляемым – зачастую вовсе не являясь. Сама эта система «производства знания» (псевдознания) приводит к результатам, которые постфактум могут выглядеть полноценным заговором, особенно в воспалённых умах прирождённых конспирологов.
«Арабская весна» и «персидская зима»
В основе любого социального процесса лежит определённый социально-экономический базис, который в нынешних условиях, конечно, находит своё отражение в цифровом мире, но революционная ситуация возникает строго согласно ленинской формуле – «низы не могут, верхи не хотят»[35 - В. И. Ленин сформулировал этот принцип в работе «Маёвка революционного пролетариата» в 1913 году: «Для революции недостаточно того, чтобы низы не хотели жить, как прежде. Для неё требуется ещё, чтобы верхи не могли хозяйничать и управлять, как прежде».].
Конечно, средства связи, как и революционный дискурс, возникающий в социальных медиа, оказывают своё воздействие, но лишь как спичка, поднесённая к уже хорошо нагретому пороху.
Социально-экономическим базисом событий, которые теперь называются «арабской весной», стали результаты правления режима Зин аль-Абидина Бен Али. В целом, неплохая экономическая ситуация способствовала увеличению рождаемости, что создало высокий процент молодого населения. С 1950 по 2015 год численность Туниса увеличилась более чем в три раза, в 1950 году она составляла 3,5 млн человек, а уже к 1990 году – 8,2 млн.
В нулевых положение дел в Тунисе выглядело почти безоблачным: экономический рост, число бедного населения снизилось до трёх процентов, Тунис вступил в ВТО, развивались теснейшие связи с Евросоюзом. Формально страна была вполне демократической, особенно по сравнению с предыдущими режимами: проходили выборы, в парламенте, пусть и номинально, были представлены оппозиционные партии и т. д.
Однако несменяемость власти и семейная коррупция[36 - В 2009 году два французских журналиста, Николя Бо и Катрин Грасиет, издали книгу «Регентство Карфагена», в котором изобличили в коррупции жену Бен Али (Лейла Бен Али, в девичестве Трабелси), её семью и родственников самого Бен Али, что, впрочем, не являлось секретом для жителей Туниса и прежде. Считается, что под контролем родственников Бен Али находилось 30 % национальной экономики.] в сочетании с отсутствием социальных лифтов, высокой безработицей (более 15 %) и усилением религиозности молодёжи, а также на фоне последствий мирового экономического кризиса (в начале 2010 года цены только на хлеб выросли в Тунисе на 50 %) привели к критической ситуации, почва для масштабных народных волнений была готова («низы не хотят»).
На непростую экономическую ситуацию наложился политический кризис, который заставил Бен Али сделать заявление о том, что он не будет баллотироваться на следующий президентский срок, где обычно побеждал с триумфальными и очевидно сфальсифицированными результатами выше 90 % («верхи не могут»). В народе поползли слухи, что на освободившийся президентский пост Бен Али планирует поставить свою супругу – Лейлу, которая, мягко говоря, не пользовалась большим доверием в обществе. Это стало дополнительным раздражающим фактором, спровоцировавшим дальнейшие волнения.
Однако, когда мы думаем о том, что произошло весной 2010 года в этом регионе, первая мысль – это, конечно, история простого 26-летнего зеленщика Мохаммеда Буазизи. Молодой человек совершил акт самосожжения в знак протеста против коррупции в своем родном городе Сиди-Бузид (численность – 40 тыс. человек, расположен в 265 км от столицы), и не сформируйся к тому моменту «революционная ситуация», акция Мохаммеда прошла бы незамеченной. Но она к этому моменту уже созрела, и по совершенно объективным причинам.
Видео с горящим Мохаммедом было загружено в Facebook[37 - Принадлежит компании Meta, запрещённой на территории РФ.], где его увидели тунисские диссиденты, находившиеся в Европе. Они направили материал в сочувствующие СМИ. Очень популярный в Тунисе канал «Аль-Джазира», демонстрируя его буквально по кругу и смакуя подробности, фактически подталкивал тунисцев к неповиновению.
Бен Али принял решение обратиться к народу. Как пишет Этан Цукерман в книге «Новые соединения. Цифровые космополиты в коммуникативную эпоху»: «Бен Али вышел в эфир и то умолял протестующих разойтись, то угрожал им расправой, если они не послушаются». То есть власть уже не только «не могла», она продемонстрировала свою слабость, и её счёт пошёл на часы.
Свержение Бен Али запустило эффект домино в странах, где сложилась примерно такая же политическая и социально-экономическая ситуация. Это привело к падению Хосни Мубарака в Египте и Муаммара Каддафи в Ливии.
Теперь к вопросу о конспирологии: несмотря на историческое значение «жасминовой революции», о том, что происходит в Тунисе, мир узнал впервые из New York Times, которая сообщила о Мохаммеде Буазизи, когда Бен Али уже бежал из страны. Четыре недели горело это пламя, а западные СМИ не уделяли ему никакого внимания.
Впрочем, тот же Этан Цукерман находит весьма понятное объяснение: протесты в Тунисе пришлись на время Рождества и Нового года, когда публика была в основном увлечена приготовлениями к праздникам. Добавьте к этому, что официальные СМИ в Тунисе ситуацию замалчивали, а местные оппозиционные сайты за пределами страны никому особенно не были интересны.
Спустя некоторое время Барак Обама сделает выговор директору Национальной разведки США Джеймсу Куперу – и за Тунис, и за потерю стратегического партнёра США на Ближнем Востоке – Хосни Мубарака. Председатель сенатской комиссии по разведывательному ведомству сенатор Дайэнн Файнштейн задала разведке и вовсе сакраментальный теперь уже вопрос к «старой власти»: «Неужели никто не смотрел, что там в интернете происходит?»
Конечно, когда свергли Мубарака, а США бомбили Ливию, пресса дала себе шанс отыграться – происходящее в прямом эфире наблюдал весь мир. Но это уже, так сказать, «послевкусие», вишенка на этом безумном торте. На более глобальном уровне приходится признать, что Сеть стала предельно дефрагментированной, а отдельные сетевые всполохи ни на что повлиять не могут. Они не способны не только вызвать серьёзных социальных изменений, но даже сделать какие-то события «общественно заметными»[38 - Остаётся только удивляться попыткам «раскачать» ситуацию в той или иной стране через социальные сети. Это предельно наивно. События происходят в реальности, где сталкиваются фактические интересы акторов исторического процесса. Сетевые же «мнения» лишь имитируют реальность, хотя иногда и очень искусно.].
Всё в рамках того же расследования о просчётах американской разведки по поводу Туниса и Египта отставной сотрудник ЦРУ Брюс Ридель заметил: «Не слишком ли мы сегодня зациклены на терроризме и Иране и недостаточно – на широкой смене поколений в регионе?» И это второй вопрос, на котором, мне кажется, важно остановиться.
Генералы, как известно, готовятся к прошлым войнам, и то, что ЦРУ во все глаза следит за Ираном, неудивительно. Дело даже не в ядерной программе, а в том, что ровно так же, как Запад прозевал «арабскую весну», он не заметил в своё время и приближения «персидской зимы» 1979 года, сделавшей Иран исламской республикой. И, как вы понимаете, обошлось без интернета, даже намёка на него тогда не было.
Мохаммед Реза Пехлеви – тридцать пятый шахиншах Ирана – правил страной с 1941 года. Человеком он был амбициозным и даже мечтательным, а власть его казалась абсолютной и вечной. Но ситуация стала ухудшаться в 1970-х годах, когда он, заручившись поддержкой США, решил примерить на себя роль «жандарма Персидского залива».
Дела у него в этот момент шли прекрасно – после кризиса 1973 года произошло четырёхкратное повышение цены на нефть. На этом фоне шах планировал ускоренную модернизацию страны, но попал в ловушку, как говорят, «ресурсного проклятия». В стране началась «безудержная инфляция, растущие как грибы трущобы, беспорядочные и непродуктивные расходы распространённой повсеместно коррупции». Недовольство «верхами» росло на всех уровнях власти и среди населения.
Одним из главных критиков шаха Реза Пехлеви был уважаемый в народе священнослужитель – аятолла Рухолла Хомейни. Будучи в изгнании с 1964 года, к 1965-му он обосновался и жил в соседнем Ираке.
Поздними вечерами, когда толпы паломников уже покидали мечеть имама Али в Эн-Нааджафе, Хомейни рассказывал желающим длинные лекции о просемитском заговоре Пехлеви. Аргументы изобретались, судя по всему, буквально на ходу – например, что шах заказал портрет вождя всех шиитов имама Али, где тот изображен голубоглазым блондином, потому что хочет, чтобы Ираном завладели американские христиане, и всё в этом духе[39 - Очень в духе современных нам уже конспирологических версий QAnon, распространившихся при Дональде Трампе, про клику сатанистов-педофилов, которые правят США от имени демократов.].
К святилищу имама Али в Ираке иранцам было не так-то просто попасть – квота составляла всего тысячу двести человек в год. Но этого оказалось достаточно, чтобы буквально заполонить рынки Ирана кассетами с записями Хомейни под маркой «Соханрани мажаби», что значит – религиозная лекция.
Шах запретил бы и эти кассеты, но вот президент США Джимми Картер требовал от него начать демократические реформы, а не душить «свободу слова». Так что только за 1978 год на рынках Ирана было продано более ста тысяч кассет с лекциями Хомейни, а его обвинительные речи, полные конспирологии и призывов к свержению шаха, услышали миллионы иранцев.
В качестве «идеологически выверенного ответа» министр информации Дарюш Хомаюн опубликовал в старейшей газете Ирана «Эттелаат» программную статью, которая называлась «Чёрно-красный империализм». В ней он обвинил аятоллу во всех смертных грехах – в сговоре с Советским Союзом, сотрудничестве с британской разведкой и даже в гомосексуализме.
Реакция иранцев, которые как раз в этот момент очень сочувствовали аятолле из-за трагической гибели его старшего сына, была бурной. 9 января 1978 года на улицы вышло более четырёх тысяч студентов, которые требовали от правительства опровержения провокационной публикации. Но армия жестоко подавила это выступление, что, в свою очередь, запустило целую лавину протестов – за следующий год в них приняло участие 11 % иранцев.
Так что к январю 1979 года бежать из Ирана пришлось уже самому шаху, а вот Хомейни, напротив, триумфально вернулся на родину. Миллионы людей со слезами на глазах встречали на улицах своего духовного лидера. Через четыре месяца иранцы единодушно проголосуют на референдуме за объявление Ирана исламской республикой.
Удивлению «западных партнёров» и тогда не было предела. Годом ранее Джимми Картер лично приветствовал Пехлеви такими словами: «Под мудрым руководством шаха Иран остается островком стабильности в одном из самых беспокойных регионов мира». В августе 1978 года протесты полыхали по всей стране, а свежеиспечённый отчёт ЦРУ гласил: «Ситуацию в Иране нельзя оценить как революционную или даже как предреволюционную».
Ничто не помешает нам, конечно, сказать, что шаха Реза Пехлеви свергли кассеты, а Бен Али, Мубарака и Каддафи – социальные сети. Но куда более вероятные причины, на мой взгляд, это бедность больших масс молодёжи, не имеющей перспектив, руководство, пекущееся о своих интересах, религиозная пропаганда и низкий уровень критического мышления, причём как у тех, так и у других.
Проще говоря, по-ленински: «Верхи не могут, низы не хотят». Ну а как они внутри самих себя «переписываются» – глиняными табличками или смайликами в социальных сетях – существенного значения не имеет.
Марк Цукерберг может сколько угодно рассуждать о том, что его детище принесло «свободу и демократию», но правда в том, что цифровая среда вызывает у человека патологическую зависимость и оказывает на него тотально демотивирующее влияние – то есть чем дальше, тем больше «низы» просто перестают чего-либо хотеть.
Удивительным следствием пандемии COVID-19 стала не только череда локдаунов, не только массовый перевод белых воротничков на удалёнку, но и тотализация подключённости. Даже самым упрямым критикам стало понятно, что мир изменился и цифровизация всего и вся неизбежна.
Согласно отчёту, выполненному компаниями Hootsuite и We are social, с наступлением ковида 76 % пользователей стали больше времени проводить за мобильными устройствами, просмотр Smart TV увеличился на 43 %, около трети всех опрошенных стали больше времени тратить на компьютерные и видеоигры. Больше половины опрошенных (57 %) стали смотреть больше фильмов и шоу, 47 % респондентов увеличили время использования соцсетей, а 46 % стали больше общаться в мессенджерах.
Если же говорить о глобальном тренде, то по данным Digital 2021 пользователи интернета потратили в 2021 году только на социальные сети рекордные 3,7 трлн часов, что эквивалентно 420 млн лет жизни. Всего же в интернете мы провели 1,3 млрд человеко-лет.
Средний интернет-пользователь тратит на интернет более семи часов в день, что соответствует двум целым суткам в неделю, а если исключить сон, то 42 % жизненного времени. И это не считая телевизора, который добавляет к этому «экранному потреблению», например, в США 3,5 часа в день. Если же «вешать» в битах, то с 2010 года по 2021-й объем потребления интернет-контента вырос в 37 раз (с 2 до 74 зеттабайт).
По сути, мы уже упёрлись во временной предел цифрового потребления, и, конечно, это оказывает системное влияние на нашу психику. Цифровой мир вытесняет реальный, при этом постоянная работа мозга на приём информации вызывает комплекс негативных эффектов – депрессивные расстройства, апатию, рост агрессивности, нетерпимости и выраженное внутреннее напряжение.
Как следствие, это напряжение стало проецироваться на работу. Множество успешных профессионалов почувствовали острое разочарование в том, чем они занимались до сих пор. Специалисты посчитали это проявлением профессионального выгорания, хотя как минимум странно, что вдруг «выгорело» больше половины сотрудников, тогда как прежде этот процент составлял от трёх до пяти.
Весной 2021 года исследовательское подразделение компании Microsoft опубликовало доклад, согласно которому 41 % сотрудников в США думают об увольнении, а компания McKinsey провела исследование совместно с кадровым агентством Kelly Services, которое и вовсе дало какие-то совершенно фантастические цифры.
Выяснилось, что состояние сотрудников в США, Канаде, Великобритании, Австралии и Сингапуре таково: 42 % сотрудников находятся в состоянии «профессио-нального выгорания», 40 % готовы уволиться в ближайшие 3–6 месяцев, при этом 26 % и вовсе готовы уволиться «в никуда», то есть без какого-то плана, просто больше нет сил работать, нет желания.
По данным Gallup, в отчёте за 2022 год указано, что только 21 % сотрудников чувствуют вовлечённость в работу и чувствуют свою работу значимой (в Великобритании, например, таких только 8 %), а об общем благополучии заявили лишь 33 % респондентов. 44 % сотрудников сообщили, что испытывают постоянный стресс на работе. Европа и Южная Азия, включая Индию, возглавили рейтинг стран по степени снижения общего благополучия сотрудников (за один только 2021 год он упал на 5 %), при этом в Южной Азии он составляет теперь всего лишь 11 %.
Сотрудникам самых разных компаний и профессий стало массово казаться, что работа забирает у них слишком много времени и сил, заставляет тратить себя на то, что им не нравится, не приносит удовлетворения или вовсе не имеет смысла. Благодаря одному из видео, которое набрало множество просмотров в интернете, феномен получил название «тихий уход», или «тихое увольнение».
Это понятие объединяет и действительное увольнение «в никуда», и более мягкую форму, похожую, честно говоря, на своего рода саботаж[40 - По данным уже упомянутого отчёта Gallup, только низкая вовлечённость сотрудников обходится мировой экономике в 7,8 трлн долларов в год.] – когда сотрудник перестаёт проявлять на работе какую-либо активность, выполняет обязанности формально, старается не напрягаться, не берёт сверхурочные, не отвечает на звонки от коллег и руководителей, если они поступают в нерабочее время, и т. д.
Для обозначения этого феномена профессор менедж-мента Техасского университета A&M Энтони Клотц предложил понятие «великая отставка» (наподобие «великой забастовки»). Этот исход сотрудников, от работников McDonalds до инженеров-программистов, действительно оказался в США массовым: за один только апрель 2021 года уволились рекордные 4 млн человек. Опросы показали, что почти 40 % белых воротничков готовы уволиться, если их заставят вернуться с удалённой работы.
И вот удивительная вещь: когда руководители технологических компаний сами напрямую столкнулись с проблемой, которую так долго пытались отрицать и, более того, лишь стимулировали, риторика тут же изменилась.
Первым во всеуслышание выступил Марк Цукерберг: «На самом деле в компании, – сказал он во время сессии вопросов и ответов с сотрудниками, – вероятно, есть куча людей, которых здесь быть не должно. И я почти уверен, что мы сможем увеличить результативность и взять более агрессивные цели, повысить вовлечённость, если некоторые из вас просто признаются, что это место не для вас. И этот ваш личный выбор меня устраивает».
Впрочем, настрой Цукерберга понятен – его компания, возможно, острее всех из «большой четвёрки» ощущает тектонические сдвиги, происходящие в мире. В 2021 году впервые за 18 лет существования произошёл отток пользователей из Facebook[41 - Количество пользователей сети сократилось примерно на полмиллиона – с 1,93 млрд до 1,929 млрд, причём при прогнозе роста до 1,95 млрд. Самые большие потери сеть понесла в Африке и Латинской Америке, а это, по мнению экспертов, свидетельствует о том, что пик пользователей этой сетью уже пройден. Принадлежит компании Meta, запрещенной на территории РФ.], а учитывая ещё и инвестиции в Metaverse, в 2022 году Meta[42 - Запрещена на территории РФ.] впервые за 10 лет отчиталась о падении прибыли. За один день её акции рухнули на 26 %, а их рыночная стоимость – на 230 млрд долларов, чего ещё никогда не было в её истории.
Facebook впервые идёт на снижение расходов на сотрудников, лишает их ряда привилегий и приятных бонусов. «Мы можем либо сократить финансирование будущих проектов, либо немного пострадать из-за снижения рентабельности, – рассуждает Цукерберг. – Но фундаментально для меня куда болезненнее замедлять прогресс, которого мы добиваемся в долгосрочной перспективе, чем иметь краткосрочный трудный период».
Судя по всему, он пока не очень понимает, в чём суть этого «трудного периода» и что он вряд ли окажется «краткосрочным», а прогресс Metaverse в долгосрочной перспективе, вероятно, заставит вспоминать нынешнее «тихое увольнение» как невинную забаву.
Жёсткая риторика последних нескольких месяцев – со стороны как самого Цукерберга, так и его топ-менеджеров – предсказуемо вызвала недовольство во внутренних чатах компании. Но дело не в негативном фоне – его понять можно, дело в том, что именно говорят люди, когда к ним обращается руководство, в сущности, с вполне законными требованиями.