От Ленинграда до Берлина. Воспоминания артиллериста о войне и однополчанах. 1941–1945

«Милый мой цветик! Тебе шесть годиков!!!

…Все они полны тревог, лишений и опасностей для жизни. В Карельских лесах на северо-западном берегу Ладожского озера, в г. Лахденпохья, узнал я о твоём рождении. Знают мою солдатскую радость далёкие северные края, где зимней ночью видны сказочные лучи северного сияния, а летом – туманные белые ночи. Где среди скал можно встретить оленя иль лося, где всё – как в сказке. …Бывало, часами стою на посту, а мысли – у твоей колыбели. Далёкая Балта, Сенная…»

Добротин и я верхом на лошадях поехали в политотдел 142-й стрелковой дивизии получать кандидатские карточки ВКП(б)[40 - Карточки кандидатов в члены партии. Кандидатский статус предшествовал действительному членству в ВКП(б) и устанавливался, с одной стороны, для ознакомления кандидата с Программой и Уставом партии, а с другой – для проверки партийной организацией его личных качеств. Устав ВКП(б) 1934 года определял кандидатский стаж в 1–2 года.]. В лесу встретили лося на нашей тропе. Остановились: лошади боялись идти на него. Он уступил – ушёл к лосихе, что находилась метрах в двадцати в стороне и паслась в лесу.

Командир отделения связи младший сержант Добротин был кандидатом физико-математических наук, доцентом. Об этом узнал командующий 23-й армией генерал Черепанов. По его приказу Добротина перевели в другой артиллерийский полк на должность командира дивизиона.

Как у меня образовалась библиотека

На войне читал я Майн Рида, Стендаля, Пушкина, Ги де Мопассана, Оноре де Бальзака, Льва Толстого, Владимира Маяковского и прочих писателей и поэтов и передавал книги другим желающим читать. Библиотека образовалась у меня случайно. Когда стояли на границе, перед отступлением последовал приказ: пойти в погрансклады, взять всё, что хочешь, лишь бы ничего не оставить врагу, а помещения сжечь. Брали одежду, обувь. Пошёл туда и я. Но… из-за своих больших габаритов – рост 186 см, вес примерно 100 кг (до войны я даже получал два пайка: два килограмма хлеба, две порции в столовой, поэтому был физически здоровым, спортивно развитым) – для меня не оказалось нужных размеров ни того ни другого. Поэтому я набрал два мешка книг, взял струнные инструменты (гитару, мандолину, балалайку), баян, гармошку, бубен и передал всё старшине Долгову. И не расставался с ними в тяжёлые дни отступления, блокады, холода и голода. Вот почему на острове Тоуна (Пуусу) я заканчивал книгу «Всадник без головы». За чтением меньше мучил голод в страшные дни блокады…

Брали книги у меня многие из других батарей нашего 334-го Краснознамённого полка. Ночами в землянке раздавались телефонные звонки: «Освободилось ли „Красное и чёрное“ Стендаля?», «Когда можно получить „Три мушкетёра“ Дюма?», «Прошу Майн Рида „Всадник без головы“». Сколачивался струнно-баянный оркестр из артиллеристов, миномётчиков и пехоты. Выкраивали время на сыгровки. Близилась 24-я годовщина Октября. Готовились, верили, уверяли других. Даже в опасные дни, часы, минуты.

Концерт в честь 24-й годовщины Октября. Наташа

– Ну, как там Наташа?! Пишет? – как-то спросил меня мой однополчанин.

– А как же. Регулярно. Вот, не секрет, последнее.

С Наташей я познакомился давно, ещё в празднование 24-й годовщины Октября. Это было уже после дислокации на старой госгранице, 8 ноября 1941 года. Из артиллеристов и миномётчиков образовали оркестр численностью в двадцать человек. Я играл на мандолине и был ведущим. В программе были патриотические песни (русские, украинские, белорусские, грузинские и другие) и танцы. После концерта, который мы давали для артиллеристов и миномётчиков, позвонили из штаба дивизии и сообщили, что к нам едут шефы из Ленинграда (над 142-й стрелковой дивизией шефствовал завод, изготовлявший снаряды для фронта). И попросили выступить для них.

– Организуйте достойную встречу.

Шефами оказались две девушки – Наташа Осипова и Маша Кудрявцева. Несмотря на то что оркестр из артиллеристов и миномётчиков выступил за день дважды (для тех и других), было приказано собраться в третий раз – вечером. После официальной части оркестр играл танцы для желающих. Танцевали мужчины с мужчинами, так как в армии женщин ещё не было. Поэтому, естественно, мечтой у каждого, в том числе и у меня, было потанцевать с шефами. От имени двадцати человек мне одному удалось станцевать с Наташей (уступил какой-то начальник), чем я и похвалился.

Шефы навестили каждую батарею, выступали на митингах, в том числе в нашей батарее. Потом завязалась с ними переписка – как всегда, согласно пословице: «Жду ответа, как соловей лета». Писали девушкам-шефам многие, но не все получали ответы. И вот почему.

Я любил литературу и был, как говорится, довольно начитан. Мне удалось прочитать томик А.И. Герцена и его переписку с Захарьиной, к которой тот был неравнодушен. Письма их были очень литературные, задушевные, как бывает у влюблённых. Вот я и позаимствовал стиль писем Герцена, добавив к нему патриотизм защитника Ленинграда. Это не могло остаться незамеченным, и Наташа остановилась в переписке только на мне.

И не только герценский стиль писем привлёк внимание Наташи. Ещё, как думается, помог следующий эпизод. После встречи с шефами в землянке-клубе их на следующий день стали приглашать на митинги по батареям. При встрече в батарее я нечаянно пролил чернила на платье Наташи. Извинился, она простила. Но после её отъезда в Ленинград я написал первое письмо так, чтобы она припомнила того, кто пишет. Так как писали многие, она могла забыть.

Чтобы она вспомнила, с кем ведёт переписку, я в конце письма загнул страницу узенькой полоской, написав мелким шрифтом на украинском языке (так как был украинцем): «Пробачте за необережность, що пролыв чорныла на Ваше плаття».

Эту фразу я написал на внутренней стороне узенькой полоски, загнул её и ногтём пригладил так, что внешне ничего нельзя было заметить, ни полоски, ни написанной на ней по-украински фразы. Видать, это добавило интерес ко мне со стороны Наташи, в связи с чем переписка между нами стала регулярной. Многие из тех, кто также писал ей письма, не удостоились внимания и ответа не получали. Но по телефону проявляли интерес, есть ли письма от Наташи.

Нужно добавить к сказанному, что мне писать было некому: моя семья, жена и дочурка, родившаяся 4 февраля 1941 года, оставались на оккупированной фашистами территории.

Из письма дочке Гале (1947 год):

«…Последнюю весточку о тебе я получил тогда вечером 2 июля 1941 года на советско-финляндской границе под Элисенварой, и в 2 часа ночи на 3 июля я принял боевое крещение… Утром 3 июля на радостях я [написал вам] письмо, но вскоре узнал, что ему [помешали дойти] поганые немцы! Что я остался без вас. Так я не знал о тебе ничего [всё это время]. Три года без весточки с родной [стороны]».

Поэтому и писал я Наташе письма регулярно и литературно-патриотически отточенно, пририсовывая какой-нибудь пейзаж из уголков леса, скал и Ладожского озера (что делал неплохо). Всё это лишний раз напомнило блокадные дни и роль тыла в поддержании духа защитникам Ленинграда[41 - И кто знает, может быть, такая переписка поддерживала дух и силы не только у воинов, но и у остававшихся в тылу, в том числе у блокадников, таких как Наташа, позволяя им выжить?].

В последнем письме Наташа сообщила, что у неё, как и у многих больных дистрофией, нашли туберкулёз. Врачи советовали лечиться, но… шёл 1943 год, война, блокада, ждали весны 1944 года, а весной туберкулёзники умирают. Выжила ли больная, неизвестно. Мы летом 1943 года уехали в Чебаркуль, оттуда – под Ковель, на Берлинское направление, на 1-й Белорусский фронт в 69-ю армию, в которой я служил до конца войны. Сведений о судьбе больной не имею. А надо бы узнать через справочные бюро города Ленинграда. Но… уже не успеваю из-за возраста, занятости вопросами науки.

Из «Отчёта о работе комсомольской организации 334 крап за 1942 год» (политдонесение № 05 от 11.01.1943 г.):

«…Активное участие принимают красноармейцы в подразделениях в красноармейской художественной самодеятельности. Красноармейская песня в батареях звучит бодро и радостно. Член бюро комсомола зам[еститель] политрука Балтян Конон Иванович (украинец, агроном) организовал во 2[-м] дивизионе художественную самодеятельность, которая обслуживала все подразделения дивизиона и штабную батарею, за что ему командиром полка была объявлена благодарность.

Установилась переписка между красноармейцами штабной батареи и организацией завода имени Молотова города Ленинграда. Письма писали и другие организации, но регулярная переписка ещё не установлена…»

    (ЦАМО РФ. Ф. 334 ап. Оп. 1. Д. 30. Л. 8)

О рисовании[42 - Данная глава является выдержкой из раздела воспоминаний, озаглавленного «Художник и наука».]

Человечество вечно благодарно художникам, великим и «малым», за графику, масло, акварель, за пейзажи, портреты, баталии, за искусство, отображающее реальную жизнь, её красоты, которые не все наблюдают в натуре, но видят на полотнах. Когда говорят о художнике, главное, что должно быть развито в нём, – наблюдательность и точность отображения реальной действительности на картине. Чем меньше разница между натурой и её отображением на полотне, тем больше мастерство художника.

Говорят, что Ивану Николаевичу Крамскому удалось написать портрет Льва Николаевича Толстого так точно, что по выражению глаз виден большой ум писателя. Мне довелось увидеть глаза писателя на портрете, выставленном в Третьяковской галерее, и я долго проверял и убедился в высочайшем мастерстве художника Крамского.

Знамениты полотна Ивана Константиновича Айвазовского, на которых непревзойдённый мастер-маринист отобразил море, умело передавал морскую массу воды в разном её состоянии: покое (штиль), движении и шторме. Например, картина «Девятый вал» с гибнущими людьми, вцепившимися руками за останки разбитого утонувшего корабля.

Известна ценность рисунков космонавта Алексея Архиповича Леонова, сделанных им в Космосе с натуры[43 - Кроме рисунков Алексей Леонов вместе с художником Андреем Константиновичем Соколовым также создал три серии почтовых марок на космическую тематику (две серии по три и пять марок – в 1967 году и одна серия из шести марок – в 1972 году).]. Запоминающейся остаётся работа Народного художника СССР Ильи Сергеевича Глазунова «Портрет писателя Валентина Распутина».

…Можно было бы продолжать перечень художественных изображений до бесконечности.

Признаюсь, что с детства рисую. Это – моё хобби. Есть и другие. Вторым моим хобби является музыка: играю на струнных инструментах – балалайке, гитаре, мандолине, и страстный любитель фортепиано (пианино, рояль). Третьим видом является фотография. Четвёртый вид – вырезаю силуэты из чёрной бумаги, наклеиваю на листы белой бумаги и раздаю их. Пятый – люблю басни Крылова, Михалкова, Малина и сам сочиняю сатирические и юмористические басни и рассказы. Ещё одно хобби (в прошлом, в молодые годы) – танцы с дамами и девушками.

Но именно рисование – главное увлечение, первое, номер один. Мне, любителю изобразительного искусства, ещё с детства удалось самодеятельно развить способность отображать реальную действительность более или менее точно. Мне очень нравятся картины Маковского; «Весна в Крыму» Роберта Рафаиловича Фалька (цветёт миндаль на лилово-голубом фоне с вкраплинами цвета кармин). Всем известную картину Константина Егоровича Маковского «Дети, бегущие от грозы» (или «Перед грозой») в 1938 году я копировал масляными красками (на листе фанеры размером высотой 60 см и шириной 40 см) и на выставке в Уманском сельскохозяйственном институте получил за неё приз, заняв второе место. Первое место заняла картина студента пятого курса Иванова «Софиевка» (Умань, парк, «Долина Печали». Акварель). Мне удалось передать возраст детей и испуг в выражении их глаз. Копия картины Маковского понравилась многим. Картину у меня попросил Иван Петрович Шевчук, заведующий кафедрой Организации и экономики. Я ему её подарил, тем самым удовлетворив его просьбу.

И всю жизнь являюсь самодеятельным художником-оформителем стенгазет, колонн демонстрантов (на 1 мая и 7 ноября). В семилетней трудовой школе впервые я оформил сцену школьного театра, в Одессе нарисовал вывеску «Одесский завод глиняных ваз и кафеля», а в Одесском автодорожном техникуме, в котором я учился в 1930–1933 годах, был редактором световой студенческой газеты. Рисовал карикатуры на стекле, к ним сочиняли стихи и всё это демонстрировали для студентов и преподавателей в актовом зале с помощью эпидиоскопа (увеличительного фонаря) под джаз-музыкальный оркестр и под общий смех и хохот.

Во всех санаториях и домах отдыха оставляю выставки портретов под девизом «Активный отдых – залог здоровья». Похвалюсь, что в 1974 (или 1975) году в санатории «Тихий Дон» (Сочи, Лазаревское) написал портрет девушки-гречанки (из младшего обслуживающего персонала), в который влюбился инструктор Краснодарского обкома КПСС, разыскал натурщицу и женился на ней. Это – факт. Также в 1977 году в санатории «Жемчужина моря» (Кабардинка) оказывал консультативную помощь пионерскому художественному кружку, мы организовали выставку портретов, на которой были помещены и мои рисунки: «Портрет дочери художника», «Портрет шахматистов» и два силуэта. А в 1983 году посчастливилось организовать свою выставку: портреты, пейзажи, силуэты и рисунки исторических памятников.

Всё, что я нарисовал за всю свою взрослую жизнь, начиная со школьной скамьи, я тут же, по окончании рисунка, раздавал тем, кого нарисовал, или тем, кому понравился рисунок. Говорю я это вот к чему.

На фронте в дни блокады, когда нечего было есть и пить, некуда было писать письма (моя Балта была оккупирована немцами и румынами с первых дней войны), я рисовал между боями. Рисовал портреты бойцов и командиров, артиллеристов своего 334-го Краснознамённого артполка. Позже умение рисовать сыграло в моей судьбе очень большую роль[44 - Произошло это уже на новом месте службы деда, после его отбытия из 334-го ап. Надо заметить, что советское командование и политическое руководство страны понимало, что война рано или поздно кончится, а генофонд нации и её культурный уровень надо сохранить. И потому со вниманием относилось к людям одарённым (в том числе наделённым художественным даром), по мере возможности стараясь их сберечь или хотя бы дать возможность реализоваться их способностям и направить их на дело Победы.Скажем, к 26-й годовщине Красной армии в Москве должна была пройти выставка картин красноармейцев-художников, посвящённая войне. В связи с этим в декабре 1943 года штаб 23-й армии (получивший соответствующее указание от вышестоящего начальства) обязывал командование входящих в её состав частей и соединений выявить «имеющихся военнослужащих-художников», взять «их на особый учёт» и организовать их подготовку к выставке. Картины предписывалось представлять не позднее 25 января 1944 года. Останься дед в полку, он, несомненно, принял бы участие в этой выставке (ЦАМО РФ. Ф. 334 ап. Оп. 1. Д. 23. Л. 249).].

Разведка боем

Из «Отчёта о боевой деятельности 142 сд [за период] 1—10.02.42»:

«Противник продолжает занимать на переднем рубеже пассивную оборону, не проявляя активности живой силой, продолжая усовершенствовать свою оборону постройкой ДЗОТ, расчисткой траншей, ходов сообщения и установкой рогаток и фугасов под прикрытием артиллерийско-миномётного и ружейно-пулемётного огня».

Из «Отчёта о боевой деятельности подразделений 461 СП за первую половину февраля 1942 года»:

Противник «продолжает… оказывать сильное сопротивление огневой системой, которая расположена так, что вся открытая и закрытая местность простреливается всеми видами вооружения… Охрана переднего края ведётся передовыми постами наблюдения, патрулированием и отдельными ОТ, которые имеют тесную связь. Ведёт беспорядочный редкий ружейно-пулемётный огонь по обороне наших подразделений. Огонь усиливается при обнаружении групп или сигнала наблюдателя».

    (ЦАМО РФ. Ф. 142 сд. Оп. 1. Д. 25. Л. 121, 130)

Стоял январь 1942 года. Надо было узнать, какие планы у врага: не собирается ли он напасть на нас? Если да, то когда? Так как артиллеристы несколько сильнее физически, чем пехота, командование дивизии решило послать в разведку артиллеристов, поддерживая разведчиков огнём батарей 1-го дивизиона. Начальником разведвзвода там был старший лейтенант Маркиянов[45 - Маркиянов Фёдор Андреевич. В полку был ещё один разведчик с похожей фамилией – Мартьянов Сергей Степанович.]. Начальник политотдела дивизии собрал замполитов нашего полка на совещание и поставил вышеназванную задачу.

– Кто пойдёт в разведку? – спросил он нас.

Все подняли руки. Поднял руку и я.

Перед этим походом я написал заявление в партбюро 334-го крап: «Иду в разведку боем. Прошу считать меня коммунистом. Кандидат в члены ВКП(б) с первых дней войны». В моём партбилете записано: «Член КПСС с января 1942 года». Рекомендовали меня в члены партии коммунисты: батальонный комиссар Чистяков Сергей Яковлевич, старший политрук Кривоконь, политрук Киносьян Рафаил и комсомольское бюро полка.

Нас готовили: три дня вместе с бойцами держали в землянках на усиленном сухом пайке. Всего двадцать шесть человек вместе с Маркияновым. Меня назначили его заместителем по политической части.