Время вестников

– И много их? Я знаю вас, – перечисляя, Амори загибал пальцы, – Исаака с Кипра… но его дела сейчас плохи, он вызвал неудовольствие крестоносцев и те высадились в его владениях… Кажется, уцелел кто-то из дальних родственников предыдущего императора, вашего тезки Мануила. Ах да, еще есть сыновья его величества Андроника от первого брака. Только где они?

– Отсиживаются в провинции, – задумчиво протянул Эммануил. – Вкупе со своей матушкой, этой мегерой Евдокией. Не исключены и совершенно сторонние вмешательства – как у нас говорят, императоры с перекрестка – хотя наша фамилия цепко держится за трон уже третье поколение подряд. Но я уверен, кто-нибудь обязательно возмутится и шума не избежать.

– Хотя прямой и единственный наследник престола Византии сейчас – вы, – полувопросительно, полуутвердительно произнес д'Ибелен.

– Надеюсь оставаться им и впредь, – буркнул Комнин-младший, поднимаясь и, в точности как его отец, обрывая беседу недосказанной. Франкский барон поднялся со скамьи следом за ним, гадая: считать ли безмолвный договор между ними заключенным… или Эммануил предпочтет выжидать, уповая на естественный ход событий.

Многолетний опыт не подвел д'Ибелена. Византиец остановился перед иконой безвестной греческой святой, жестом подозвал франка ближе и негромко, размеренно произнес:

– Порой мне кажется – я сговорился бы с кем угодно, даже с безумными фанатиками из Аламута, лишь бы избавиться от этой постоянной угрозы, собственного родителя. Не ведаю, каким бы я стал базилевсом, хорошим или скверным. Ведь единственное, что я сумел познать на примере моего отца – как не стоит править Империей. Я сказал, что за Анной никто не стоит. Но, помимо малого круга друзей и сторонников, никто не стоит и за мной. Нужна поддержка – золотом… и сталью. Мне не хотелось бы взойти на престол, шагая по колено в крови, однако присутствие дружественной армии намного облегчило бы путь к Золотому залу.

– Я понимаю, – почти беззвучно откликнулся Амори. Трудно было не понять. – Но для успешного завершения дела мне понадобятся кое-какие сведения. Приблизительное расположение зданий на землях Палатия и еще…

– Через два дня будьте у Портика на площади Юстиции, – оборвал его Комнин-младший. – В час, когда открываются заседания. Вас опознают. Если мне удастся разузнать что-то полезное – вы это получите. Но имейте в виду – кроме вас… и человека, которому эти бумаги предназначены, их не должен видеть никто. Вы уничтожите их, мессир Амори, сразу после того, как изучите.

* * *

Холодные осенние дни утекали, сливаясь в недели. Прикинув как-то, сколько он уже находится в Константинополе, Гай ужаснулся. Выходило, что ноттингамец пользуется гостеприимством прецептории святого Иоанна третью седмицу кряду.

За это время он повидал не менее дюжины константинопольских девиц, хорошеньких и не очень, обогатил почтенного Анастасиоса Либри на сотню номизм, выучил расположение улиц в окрестных кварталах, научился самую малость говорить и понимать по-гречески – и не продвинулся в своих поисках ни на шаг.

Изабель Уэстмор пропала, не оставив по себе никаких следов. Первоначальная идея Гая лежала недалеко от истины: поддельной бристольской горожанке не было никакой нужды стремиться именно в Константинополь. Она могла скрываться в любом из сотен городов Византийской империи. Может статься, улизнув из Камарга, она вообще не покидала пределов Европы. Из Эгю-Морта она могла с равным успехом отправиться морем в Рим. Или в Иерусалим. Или вообще к арабам в Александрию!

«Я дурак, – угрюмо признал Гай, пытаясь оставаться честным хотя бы перед самим собой. – Ловлю призрака. Женщину, которой никогда не существовало. Она выдумала себе все – имя, повадки, рыжие локоны. Хватит заниматься глупостями. Проверю три последних имени, что добыл Либри, и довольно. В мире полно иных девушек – обычных милых девушек. Не плетущих небылиц, не шастающих с отмычками и не выведывающих секреты королей. Я встречу такую девицу и женюсь на ней. Успокоюсь. Забуду Изабель, как кошмарный сон. Забуду ее глаза, ее ложь, ее поцелуй. Забуду безумный месяц розысков. Я поддался наваждению ее чар, но теперь оно развеялось».

Почтеннейший Лев Треда, встречи с которым теперь происходили все реже и реже, тоже вознамерился покинуть прецепторию. Его рана затянулась, и константинопольский обыватель более не нуждался в услугах лекарей. Он возвращался домой, о чем с некоторым сожалением в голосе поведал Гаю.

Наступившие холода не позволяли, как раньше, провести мирный вечер в беседке за игрой в шахматы. Последнюю партию франк и ромей сыграли в комнате мессира Гисборна, натопленной и приобретшей некоторые черты обжитости.

Гай искренне огорчился. Советы и ненавязчивая помощь господина Льва помогли ему преодолеть растерянность первых дней в столице Империи. Если бы не кирие Треда, еще неизвестно, что бы сталось с потерявшимся чужаком в чужой земле.

Грек выслушивал благодарности Гая с привычной полуизумленной, полуиронической улыбкой, словно не веря, что сказанное относится именно к нему. Пожав плечами, он заявил: на его месте так поступил бы каждый. Осведомился, достиг ли кирие Гай успеха в своих поисках. Дескать, все насельники прецептории – и светские, и духовные – увлеченно обсуждают перипетии удивительной истории. Делаются даже нешуточные ставки, удастся франкскому воителю отыскать некую пропавшую деву или нет? Лично он, Лев Треда, рискнул пятью номизмами в пользу европейского рыцаря.

Мессир Гисборн растерянно заморгал. Покраснел. Сгоряча решил вздуть болтливого Либри. Напомнил себе, что это – Византия, где охота за чужими секретами впиталась в плоть и кровь всякого уроженца Империи. Конечно, его тайна давно сделалась общим достоянием постояльцев странноприимного дома. Даже без участия сплетника Анастасиоса.

– Ну и плакали ваши пять номизм, – мрачно буркнул Гай. Подтолкнул к сидевшему напротив Треде стопку пергаментных листов: – Вот они, женщины, которых я повидал. Все оказались не той, что я ищу.

Кирие Лев с интересом пролистал списки, выразительно поднимая бровь и еле слышно хмыкая.

– Кирие Анастасиос напел мне в уши, якобы вы не знаете о своей загадочной даме ровным счетом ничего, кроме самых общих примет, – поделился он. – Зачем же вы тратите время и деньги на ее розыски? Впрочем, если это слишком личное дело, я нижайше прощения и умолкаю.

«Зачем? Ради чего?» – ноттингамец столько размышлял над этими простыми вопросами, что даже обрадовался возможности произнести тревожившие его мысли вслух. Вдруг мессир Лев, как человек куда более умудренный опытом и наверняка много знающий о женских повадках, убедит его в том, что поиски не имеют смысла?

– Я знал эту женщину под именем Изабель, – медленно начал Гай, старательно подбирая латинские слова. – Нам выпало вместе путешествовать через Пуату и Лангедок. Это области в Европе. Мы провели рядом два месяца. Потом Изабель бежала. Мой компаньон заподозрил ее в том, что она… э-э… как бы поточнее выразиться… трудится в пользу византийского престола. Вот и вся история. Могу только добавить, что никогда прежде я не встречал ни одной женщины, подобной ей. Она лживая, хитрая и коварная, как Раав из Библии. Она тверже камня и гибче стали. Ничего и никого не боится. Всегда знает, как поступить. Мне просто хотелось увидеть ее еще раз. Сказать, что я стал лучше понимать причины ее поступков… и не осуждаю ее. Теперь я вижу, сколь нелепой и неисполнимой была моя мечта. Если Изабель и прячется где-то в Константинополе, ее не найти. Полагалось бы еще скорбно добавить «Мое сердце разбито», только это не так. Слишком уж плохо и мало я был с ней знаком. Но мне печально оттого, что я потерял ее и больше никогда не увижу. Я думал: найду Изабель, уговорю бросить ее самоубийственное ремесло, увезу с собой…

Лев Треда слушал сбивчивую речь франка в глубоком молчании. Губы его сошлись в одну тонкую линию, насупленные густые брови сдвинулись к прямой переносице. Казалось, его вынуждают принять некое важное решение, от которого зависит его жизнь – а он не в силах перешагнуть черту. Треда пристально смотрел на франка, вертя в пальцах костяную фигурку шахматной королевы. Гай недоумевал – что в коротком рассказе могло вызвать у почтенного Льва столь сильное душевное волнение?

Грек колебался, и выбор был для него мучителен. Внезапно он переставил фигуру с клетки на клетку, и встал, скрипнув ножками резко отодвинутого табурета.

– Вы можете пойти со мной? – сквозь зубы спросил он. – Прямо сейчас. Доверившись и ни о чем не спрашивая?

Вместо ответа мессир Гисборн поднялся на ноги.

Ромей и франк вышли за ворота прецептории, днем всегда стоявшие открытыми – символ того, что братья святого Иоанна не откажут в помощи никому из страждущих. Подле ворот двое служителей прецептории раздавали нищим из большого медного чана остатки трапезы постояльцев. Мессир Гай и его провожатый свернули направо и долго шли вдоль протяженной каменной стены, сложенной из желтого известняка и обросшей, как днище корабля ракушками, десятками лавчонок и навесов. Когда стена закончилась маленькой угловой башенкой, путники углубились в лабиринт узких улочек, на очередном перекрестке повернув влево.

Через несколько сотен шагов по шумной торговой улице Лев Треда остановился перед ничем не примечательным зданием.

Дом плотно смыкался с соседними боковыми стенами тесаного камня, некогда светло-желтого, а теперь покрывшегося слоем многолетней копоти. Четырехэтажный, построенный без определенного плана и вдобавок разросшийся из-за многочисленных дополнительных пристроек. К фасаду, украшенному облупившимися вазонами, жалось несколько крутых лестниц, дававших постояльцам возможность поскорее спуститься и подняться. Половину первого этажа и весь подвал дома занимала большая процветающая лавка готовой одежды. На другую половину вела новенькая внушительная дверь в медных заклепках, скрывавшаяся в глубокой нише. Над нишей покачивалось на цепях позолоченное изображение лунного диска.

– Нам сюда, – кирие Лев несколько раз гулко стукнул дверным кольцом. – Вижу, вам не терпится спросить, что это за место. Что ж, нет смысла плодить лишние секреты. Это «Золотая луна», дом свиданий.

Дверь беззвучно распахнулась внутрь. На Гая повеяло густым ароматом мускатных благовоний и теплым воздухом. Вверх уходила крутая лестница, но путь дальше преграждала мрачная гора в человеческом облике, многозначительно покачивавшая дубинкой. Треда произнес краткую фразу на греческом. Привратник убрал дубинку за спину и нехотя отодвинулся в сторону, дозволяя гостям пройти.

По плохо освещенной лестнице они поднялись на два этажа вверх, к следующей крепко сколоченной двери. Стук, явление стража, на сей раз с более приятной глазу физиономией, обмен отрывистыми фразами. За дверью начинался широкий коридор, на удивление чистый и опрятный, освещенный масляными лампами в медных шандалах. В коридор выходило с десяток одинаковых створок, выкрашенных в бледно-алый цвет и различающихся только прибитыми медными фигурками.

Треда прошел в самый конец коридора, к двери с изображением скачущей лани не то газели. Негромко, самыми кончиками пальцев, постучался. Изнутри донесся приглушенный женский голос. Судя по интонации, спрашивали: «Кто там?». Лев отозвался. Лязгнула вытаскиваемая задвижка. Гай окончательно перестал понимать, что происходит, и просто шел, куда указывали. Вслед за кирие Львом он оказался в небольшой комнате с коврами на стенах и цветочной росписью по потолку. Открывшая дверь молоденькая служанка низко поклонилась Треде, удивленно покосившись на его спутника. Не дожидаясь приказаний, девица выскользнула в другую дверь, занавешенную нитями с нанизанными хрустальными бусинами.

Спустя еще десяток ударов сердца, показавшихся Гисборну невероятно долгими и тягучими, занавес разлетелся в стороны, явив посетителям высокую, тонкую особу в ярко-синем одеянии. Левую руку вошедшая почему-то держала за спиной. Темно-рыжие волосы, некогда прямые, превратились в облако подхваченных синей лентой тугих кудряшек. Искусно подведенные лиловой тушью глаза остались прежними – голубовато-зелеными, цвета морской воды на солнце.

– Какой выгодный клиент нынче пожаловал, – произнес женский голос с резким, царапающим слух отзвуком звенящей бронзы. Глаза девицы на миг вспыхнули ярче драгоценных камней. – С такого можно взять и подороже, не правда ли, кирие Лев? Знакомы ли вам расценки дома госпожи Костаны, незнакомец? Увлекательная беседа – две сотни фоллов за получас, вечер с танцами и пением – кератий, прогулка в опочивальню и ночь без изысков – номизма, с изысками на арабский или античный манер – по уговору…

Она засмеялась, глядя на ошарашенную и вытянувшуюся физиономию Гая.

– Вот он, истинный образец христианской добродетели! Одна крохотная рискованная шутка – и он уже заливается краской, аки невинная девица…

– Зоэ, милая. Нельзя же так, – укоризненно протянул кирие Лев. – Молодой человек преодолел столько трудностей и приложил столько усилий, чтобы разыскать тебя. Он рассчитывал на достойный прием, а его дама с порога начинает изображать распутную куртизанку. Вынужден заметить, делая это не слишком искусно. Больше искренности, дорогая, меньше делового расчета. Улыбнись. Кирие Гай вовсе не намерен убивать тебя или похищать ради заслуженного возмездия.

– Что только я в ней нашел? – философски вопросил у разноцветного потолка сэр Гисборн. – Ничуть не изменилась. Все такая же злоязыкая, нахальная и с кинжалом за спиной. Мистрисс Изабель, это ведь у вас там кинжал припрятан, верно?

– Разумеется! – бодро подтвердила рыжекудрая обитательница «Золотой луны», предъявив мессиру Гисборну короткий и чрезвычайно острый клинок. Двумя мягкими прыжками она пересекла комнату, и Гай наконец заполучил в объятия свое пропавшее и вновь обретенное сокровище. Выроненный кинжал с глухим стуком шлепнулся на ковер. Приглушенно скрипнула затворившаяся за Львом Тредой дверь.

Глава четвертая

Еще один шанс

10 – 23 декабря.

Спустя добрых две с половиной седмицы после встречи франкского и ромейского заговорщиков в храме чудотворца Николая, в многолюдном, исполненном всяческой суеты Константинополе произошло маленькое неприметное событие. Одно из тысяч, вплетенных в ткань бытия огромной имперской столицы.

Выкрашенная в синий цвет плоскодонка-хеландион, шлепая днищем о невысокие волны и поднимая снопы брызг, на закате шла вдоль обрывистых берегов Палатийского мыса. Совершив несколько маневров, лодчонка проскользнула мимо выходивших к морю участков крепостной стены и причалов, где покачивались пестро разукрашенные прогулочные галеры. Над квадратными зубцами стен трепетало пламя факелов и порой смутно поблескивали шлемы дозорных.

Столетиями могучие стены и башни честно защищали Палатий от нападений врагов с моря. Однако постепенно укрепления, как и многое в Империи, обветшали, а денег из казны на починки и ремонты отпускали все меньше и меньше. Где-то стены едва-едва поддерживали в пристойном состоянии, где-то высадили на былом крепостном сооружении деревья, превратив бастионы в сады над морем.

Хеландион лихо развернулся носом к берегу, надутый парус хлопнул, опадая. Разогнавшаяся посудина приблизилась к участку побережья, считавшемуся неприступным – мелководному, усеянному как естественными скалами, так и хаотически разбросанными гранитными глыбами.

Приплывший на суденышке человек свернул парус, убрал невысокую мачту и извлек из-под скамьи пару весел. Расталкивая шипящую воду носом с парой нарисованных глаз, легкий хеландион углубился в лабиринт проходов между скалами. Кое-где лодка скребла боками по соседним камням. Угрюмо ругаясь себе под нос, человек отпихивался веслами от очередной острой глыбы, неожиданно вынырнувшей из пенящейся воды. Несколько раз гребец осторожно поднимался в шатающейся лодчонке на ноги и озирался, выискивая указанные ориентиры.

Протиснувшись между очередными валунами, хеландион достиг узкого извилистого пролива с более глубокой и спокойной водой. Над головой гребца уступами поднимался обрывистый берег, поросший сорной травой и схожий в ночи с темной грозовой тучей. Еще десяток взмахов веслами – и плоскодонка, которая должна была с размаху уткнуться в неприветливые скалы, словно погрузилась в них, исчезнув из вида.