Время вестников

На самом деле она, конечно, никуда не исчезала, а нырнула в поднимавшуюся от поверхности воды длинную и узкую вертикальную расселину, шириной как раз для маленькой лодки. Среди знающих людей это место было известно под названием Трещина. Повозившись и чертыхаясь, человек зажег припасенный фонарь, установив его на носу лодки. В прыгающих оранжевых лучах открылись сходящиеся над головой стены созданной природой пещерки, сочащиеся водой. Белесые каменные выступы напоминали клыки замурованных глубоко под землей сказочных чудовищ.

Осторожно скользя по нерукотворному проходу, лодка приблизилась к явственному творению рук человеческих. К берегу жался маленький деревянный причал с вбитыми в бревна позеленевшими медными кольцами. К двум были привязаны лодки, родные сестры новоприбывшей плоскодонки. За пристанью виднелся прорубленный в диком камне темный проем.

Незваный гость подвел хеландион вплотную к причалу, привязав веревку к одному из пустующих колец. Выбрался на пристань, осмотрелся и одобрительно присвистнул – константинопольские «ночные рыбари» неплохо обустроили свое логово. Под самым, можно сказать, носом у базилевса и его сыскарей.

Человек пару раз подпрыгнул на месте, охлопал висевшую через плечо кожаную ленту с метательными ножами и иные колючие сюрпризы, запихнутые за голенища сапог. Ничто не звенело, не брякало и не угрожало вывалиться в самый неподходящий момент. Прихватил с собой фонарь, визитер Палатия зашагал по каменному коридору, не забывая порой наклонять голову – под потолком кое-где были установлены балки-распорки. Как ему и говорили, шагов через двадцать ход начал понижаться. Пришлось сперва сгорбиться, а потом и вовсе встать на четвереньки.

Неуклюжее передвижение ползком завершилось у бронзовой решетки, тяжелой и круглой. Позеленевшая и обросшая наростами решетка плотно примыкала к камню и была заперта аж на целых три устрашающего вида фигурных замка, расположенных по окружности. Отставив в сторону фонарь, человек приспособился, уперся плечом и, кряхтя, откатил преграду в сторону – та оказалась фальшивой, ни один из грозных замков не был заперт.

За решеткой тянулся новый коридор: сводчатый, облицованный изъеденными временем известняковыми плитами. Внизу, у самых ног, с тихим чавканьем густо струилась вода, образовывая небольшие водовороты и волоча с собой неприглядные комки, тряпки и иные отходы жизнедеятельности многолюдного Палатия. Над водой нависала узенькая, в пару ладоней шириной, каменная дорожка, скользкая от наросших на ней водорослей. Человек осторожно зашагал вперед, освещая дорогу фонарем, грозившим скоро погаснуть, и стараясь дышать пореже – здешний воздух наполняли скопившиеся за столетия миазмы.

Идти пришлось недалеко – в стене справа возник обрамленный двумя полуобрушившимися колоннами проем, за проемом скрывался коридор, завершавшийся тупиком. Вернее, не тупиком, но уходившим вверх идеально круглым проходом. Из стены торчали погнувшиеся бронзовые скобы. Затушив лампу, пришлец начал бодро карабкаться вверх, пока не уткнулся макушкой в деревянную крышку на кожаных петлях. Откинул ее, осторожно высунул голову, убедившись в отсутствии незваных свидетелей или нетерпеливых покупателей. Легко перемахнул через ограждение колодца, высохшего и теперь используемого обитателями Палатия для совершенно иных надобностей. Здесь заключались и совершались сделки, которым бдительная стража предпочитала не препятствовать – ибо имела с них свою долю.

Колодец прятался под глухой стеной какого-то здания. Опустив крышку на место и стараясь не стукнуть ею, Дугал огляделся. Чуть пригнувшись, потрусил вдоль стены навстречу россыпи призывных огоньков, отмечавших расположение построек дворца. К сожалению, сухой колодец не был отмечен на предоставленной д'Ибеленом карте Палатия. Требовалось отыскать более надежный ориентир.

Бежал Дугал странно – вроде бы неторопливо и в то же время умудряясь стремительно переливаться с место на место, из одного озерца теней в другое. В подобные моменты скотт невольно воображал себя оборотнем, причудливым созданием, средним между зверем и человеком. Не столь кровожадным, как один из обитателей лангедокского замка Ренн, но таким же проворным и неуловимым.

«Нелепо надеяться, что удастся все провернуть в первый же день, – размышлял он про себя, беззвучной тенью взлетая по подвернувшейся лестнице и застывая подле колонны, чтобы пропустить мимо марширующих дозорных. – Однако я сумел отыскать способ проникнуть сюда незамеченным. Пошарим, осмотримся, прикинем, что к чему. Вон та хоромина отлично подойдет для начала».

Конфидент д'Ибелена ухватился за выступ на подвернувшемся настенном барельефе, подтянулся, начиная подъем. Стена из песчаника оказалась изрядно траченной временем и ветрами. Гипсовые завитушки жалобно похрустывали под внезапно опустившейся на них тяжестью, но, к счастью, ни одна не вздумала расколоться и с грохотом осыпаться вниз. Вскарабкавшись, Дугал уселся на черепичной крыше, не без самодовольства взирая сверху вниз на дремлющий Палатий, черно-серебристую полосу моря и сонмище переливающихся вдали огней – Константинополь.

Первая часть его плана осуществилась весьма и весьма успешно. А Ибелен еще сомневался. Твердил, мол, только полный безумец может рассчитывать таким нахальным образом пробраться в обитель базилевсов. Спрашивается, кто же оказался прав? Вот он, Дугал, преспокойно сидит себе на дворцовой крыше, прикидывая, куда направиться дальше. Где-то по другую сторону бухты Амори д'Ибелен, небось, все ногти сгрыз от напряжения. А сам устроил безответному соратнику выволочку. Совершенно незаслуженную, между прочим!

Вспомнив о недавней стычке, кельт поневоле заухмылялся.

Ибелен внезапно вызвал подчиненного на одно из условленных мест для встречи – многолюдную таверну подле площади Тавра, где двое франков не привлекли бы ничьего излишнего внимания. Когда Дугал явился, пребывавшее в сугубом раздражении доверенное лицо Конрада Монферратского встретило его поистине змеиным шипением:

– Чтоб тебя черти взяли, Данни! Чем ты занимаешься? Маешься дурью? Сколько времени прошло, а ты только тратишь деньги впустую! Клянусь, было бы намного проще обратиться к кому-нибудь из местных умельцев!

– Весьма обидные ваши слова, господин хороший, – из вредности конфидент ответил на простонародном греческом. Полюбовавшись возникшим на лице Ибелена замешательством, перешел на более привычный язык: – Местные умельцы с вами бы сговорились и тут же продали в эпархову управу. Должны бы и сами понимать: пробраться в императорский дворец – это вам не зеленную лавку обокрасть. Вовсе я не дурью маюсь, как вы изволили выразиться, а подходы ищу.

– Извини, – сделав над собой нешуточное усилие, буркнул Амори. – Погорячился. Но хотя бы расскажи, что ты делал все это время? Куда извел почти полсотни номизм?

– На устройство великой попойки. С певичками и плясуньями, – честно признался Дугал. Ибелен скроил зверскую физиономию, однако промолчал. – Базилевсы, оказывается, не слишком доверяют собственным подданным. В охрану дворца частенько набирают иноземцев. Вот их я и поил. Представьте, сколько местной слабенькой кислятины нужно, чтобы напоить в лежку два десятка здоровенных норвегов! Вот-вот, жуть берет. Я рассчитывал отыскать кого-нибудь пожаднее или с хвастливым языком. Уговорю его одолжить на пару дней пропускную бляху или провести меня во дворец.

– И что? – выказал нешуточный интерес Ибелен.

– Полный провал, – развел руками Дугал. – Пить – пили, сплетничать – сплетничали. Как доходит до дела – молчок. Я уж и так, и эдак заходил – ничего. Должно быть, у базилевсов платят не в пример больше… Еще я пытался сговориться с прислугой, поставляющей в Палатий всяческое добро. Там дело пошло легче. Мне удалось подкупить одного бедолагу и заменить его. Без толку: повозки из города допускаются только во внешние дворы. Там грузы уносятся внутрь другими слугами, дворцовыми. И все это – под бдительным надзором стражи. Чтоб не стянули чего или, наоборот, не подсунули товар с гнильцой.

Он прервался, отхлебнул из поставленной перед ним кружки и скривился:

– Что за гадость? Лошадиная моча?.. Так вот, после всех этих неудач сел я крепко поразмыслить. И решил, что поступаю неправильно. Надо зайти с иной стороны.

– Это с какой? – не понял Амори.

– С морской! – подняв палец, наставительно сообщил кельт. – Фасадом и воротами дворец выходит в город, на площадь Августеон, это так. Но расположен-то Палатий на здоровенном мысу! И я решил заделаться рыбаком. Наведался в гавань и купил неплохую плоскодонку. Даже честно уплатил налог на владение ею.

– Так ты теперь судовладелец? – хмыкнул Ибелен.

– …В гаванях я свел уйму полезных знакомств. Заодно вступил в почтенное сообщество «ночных рыбарей» – которым тоже пришлось выставить угощение. Закон совершенно ошибочно полагает их мелкими жуликами, ворами и преступниками. Милейшие ребята.

Шотландец предпочел умолчать о том, что его знакомство с гильдией контрабандистов Константинополя сопровождалось весьма оживленной потасовкой.

– Мои новые знакомцы почти каждую ночь таскаются под стены Палатия. Знаете, зачем? – заинтригованный Ибелен отрицательно покачал головой. – Доставляют тамошним обитателям разные полезные вещицы. Украшения, арабские зелья, книги, драгоценности, письма. Порой тайком увозят кого-нибудь, порой привозят. Дворцовая стража прекрасно знает об этом промысле, но помалкивает – им ведь тоже доля причитается. Иногда, для порядка, кого-нибудь ловят и вздергивают.

– Чуден мир Господень, – признал тирский барон. – Ты надеешься вместе со своими друзьями навестить Палатий?

– Уже навестил, – с гордостью похвастался Дугал. – В компании. Завтра прогуляюсь один, чтобы никто под ногами не крутился. Жаль, ваши дворцовые знакомцы так скудно поделились сведениями, ну да не в первый раз. Мне бы только пробраться внутрь. На месте все обычно становится понятнее.

Назначенная д'Ибелену встреча у Портика дворца Юстиции состоялась на несколько часов позже условленного срока, когда Амори обреченно счел, что ничего и никого не дождется. Ибелен не меньше сотни раз пересек широкую площадку перед входом во дворец, скучающе разглядывая римские статуи и местную публику – стряпчих-нотариев всех мастей, их помощников, клиентов и просто зевак. Отметил местную диковину: к розоватым мраморным колоннам на высоте двух-трех человеческих ростов были весьма варварски приколочены развесистые оленьи рога. Много, не меньше трех десятков. Слухи гласили, будто сие – издевка базилевса над мужьями, чьи супруги вольно или невольно удостоились благосклонности правителя Империи.

Внизу широкой лестницы вспыхнула быстрая потасовка – воришку схватили, что ли. Слоняющееся по площадке общество устремилось посмотреть… и в суматохе кто-то на удивление ловко сунул в руку д'Ибелена маленький деревянный тубус, в каких обычно хранят важные документы.

В тубусе лежал намотанный на полированную кедровую палочку кусок светло-желтого шелка размерами две ладони на две, с нанесенными на нем очертаниями Палатийского мыса, далеко врезавшегося в воды бухты. Там и сям были разбросаны многочисленные строения, изображенные в виде прямоугольников. Ближе к окончанию мыса здания стояли особенно плотно. Прямо в их скопление вонзалась тонкая красная стрелка. Выполненная скорописью подпись на греческом туманно сообщала: «Зверинец, одноглавый храм, золотые кони. Внутренний двор с фонтаном в виде прыгающих рыб».

– Не много, – признал Дугал. По мнению д'Ибелена, «не много» было совсем не подходящим словом. Конфидент отправлялся в полнейшую неизвестность. Уже одно это вынуждало барона Амори признать, что его спутник, несмотря на многочисленные недостатки, зловещее свое ремесло лазутчика изучил в совершенстве.

…Отсюда, с покатой крыши неизвестного здания, Палатий представал скоплением малых и больших построек, старых и новых, обросших за столетия вспомогательными помещениями и связанных воедино многочисленными галереями и переходами. Свет факелов смутно вычерчивал их контуры, кое-где приглушенно светились полукруглые окна – многолюдный людской муравейник к ночи затихал, но полностью в сон не погружался никогда. Где-то в этом лабиринте скрывался его господин и повелитель… Знать бы только, где именно.

«Вон там – городские врата, Халкидия. Вон там и там – море, – определившись со сторонами света и направлениями, Дугал выбрался на гребень крыши и пошел, осторожно переставляя ноги и стараясь не зацепиться за острые выступающие края черепицы. – Надо двигаться вглубь дворца, вон туда».

Крыша закончилась, началась другая, тянувшаяся чуть ниже. За ней началась следующая, и еще одна, и еще. В конце концов скотт забрел довольно далеко – огневое зарево над Константинополем сместилось вправо и потускнело, отгороженное качающейся завесой древесных крон и дворцовыми стенами. Зато возник первый из обозначенных на шелковом свитке ориентиров: в темноте приглушенно рыкнула огромная кошка, ей ответил тоскливый волчий вой. Вот и зверинец. По соседству с ним еле различимо переливается золотыми искорками под луной одинокий храмовый купол. Дугал не отыскал только внутренний двор с фонтаном и золотых коней, но уже не сомневался – он поблизости от нужного места. Поймать бы кого осведомленного, оттащить в уголок потемнее… А если заорет? Прикончить?

Безопасное странствие под ночными небесами завершалось – следовало присмотреть хорошее место для спуска.

Вскоре на глаза попалось именно то, что нужно – выступающая горбом крыша балкона или крытой террасы, поддерживаемая пузатенькими колоннами. С балкона лился тусклый свечной отсвет – должно быть, через приоткрытую дверь.

Соскользнуть по колонне, словно нарочно для этого приспособленной, было плевым делом. Перемахнув низкое ограждение, Дугал оказался на крошечном балконе, куда выводила не дверь даже, а просто арка, обрамленная чередованием белых и красных полос, и занавешенная нитями разноцветного бисера. Незваный гость постоял, запоминая приметное место – высившуюся в ночи по левую руку башню с мерцающим огоньком на вершине.

Держась ближе к стене, кельт шагнул в низкий дверной проем со скругленным верхом и тут же налетел на кого-то, вышедшего из незаметного бокового прохода.

Обитатель дворца успел только слабо пискнуть «ой», прежде чем ему зажали рот ладонью и втолкнули в первое попавшееся на глаза укрытие – свисавший тяжелыми складками огромный гобелен.

За гобеленом было пыльно и пахло мышами.

* * *

Пленник оказался женщиной. Невысокий рост, хрупкое сложение и тонкие запястья, которые Дугал без труда удерживал одной ладонью. Длинная коса незнакомки оказалась плотно зажата между незваным гостем и его жертвой.

Четыре из десяти представительниц слабого пола, оказавшись на ее месте, принялись бы рыдать, взывая к Господу и умоляя о милосердии. Три непременно упали бы в обморок. Две принялись бы визжать, кусаться и рваться на свободу. Эта стояла спокойно, даже не пытаясь вырваться. Ночная тишина мирно струилась мимо, не нарушаемая ни звоном доспехов приближающейся стражи, ни воплями о помощи.

Шотландец терпеливо выждал не менее полусотни ударов сердца. Ничего не происходило, только пленница чуть слышно чихнула от набившейся в нос пыли.

– Начнешь орать – сверну шею, – как можно грознее прошипел в невидимое ушко Дугал. – Поняла?

Находившаяся где-то у него под подбородком головка жертвы чуть заметно наклонилась вперед – поняла. Дугал осторожно отвел ладонь от зажатого рта женщины – криков не последовало. Зато донесся еле слышный шелестящий шепот:

– Простите, сударь… вам непременно нужно меня убивать?