Записки «лесника»

Короче, сбив ещё хуеву тучу деревьев, доехал до финиша.

Выхожу из люка, а водили «по-боевому» – вся жопа в мыле.

Смотрю, ротный принимает доклад у сержантов-инструкторов.

Ну, думаю, пиздец, не сдал…

Оказывается, если сбил не более 10 деревьев, тех, что возле трассы, то сдал.

Сержант-то, сука, сидел на командирском месте «по-походному» и скрупулезно подсчитывал лиственные и хвойные стволы, сбитые нерадивым курсантом.

– Товарищ рядовой! Вы сбили только десять деревьев на максимальной скорости, поэтому вы сдали экзамен.

Ротный торжественно вручает мне синий значок с золотой цифрой «три» и ксиву механика-водителя.

Сержант берёт меня на отвод:

– С тебя бутылка портвейна – ты сбил одиннадцать деревьев, а ротного я тупо обманул.

И подмигивает мне совершенно наглым образом.

Вечером сбегал в самоход и купил сержанту бутылочку портвешка.

Смотрю – он альбом дембельский клеит.

А на обложке ромб красно-белый вытиснен, как из железа.

Ни хуя себе, ведь он из Киева, и фамилия соответствующая: Колодяжный.

– Вы за «Спартак» болеете, товарищ сержант?

– Ты чё, охуел – давай пузырь! Просто альбом достал по случаю, на халяву, ага… А эмблему не сковырнёшь, иначе обложка подпортится.

И любовно гладит альбом и бутылку.

Губа один

Довелось мне, когда попал в действующую часть, чалиться на Рижской гарнизонной гауптвахте.

Самое страшное было, когда в караул заступали моряки.

Двухметроворостые жлобы «годки» и «подгодки» устраивали нам игру.

Называлась она «море».

В огромный коридор между камерами выливалось неимоверное количество воды, прямо на пол.

С одной стороны коридора прямо на бетон клали одиннадцать человек и с другой – тоже.

В центре бросали мяч.

До него надо было ползти на брюхе прямо в воде. Мяч передавался игрокам своей команды как угодно, но тоже на брюхе.

Кто первый доползал, тот и хватал мяч.

Играть можно было любой частью тела, но всё только ползком.

Победитель должен был попасть мячом в противоположную стену.

Морячки же вместо мяча пинали нас ногами, подгоняли сильными ударами прямо в голову и по почкам.

А ещё любой, попытавшийся приподняться, получал от морячка с носка удар по лицу, прямо в нос.

После таких игр можно было угодить на кладбище.

Один молодой узбек «зажмурился» прямо в медсанбате.

Вот такой был футбол.

С тех пор я не люблю моряков…

Губа два

Но не всегда печально на «губе». Уже перед самым дембелем ротный дал мне десять суток за самоход.

И отправился я в Черняховск. Там всем заправлял писарь, старшина по званию и как раз с моего призыва.

Он был приписан к дисбату в Перми, но по армейскому бардаку был формальным и не формальным начальником гарнизонной гауптвахты.

Начальники караулов старались с ним не связываться, и он вершил свой личный прибалтийский суд.

Звали его Арвидас, и жил он в отдельной, со всеми удобствами оборудованной камере.

Два мягких матраса, домашняя пуховая подушка, радиоприемник ВЭФ, кассетник «Весна».

Фотографии артисток во всех позах были развешаны по стенкам камеры, как в Эрмитаже.

Ходил писарь в «хромачах» и офицерской полушерстяной форме.

Сдружились мы с ним крепко, и я получал наряды на работу в самые блатные места.

Водочный комбинат.

Да!!!

Нас поставили разгружать вагоны с солью и сахарным песком. Оказывается, эти компоненты используются при производстве водки.

Пока мы работали, то сердобольные работяги влили в нас столько водяры, что обратно караул нас принёс практически на руках.