Унция или Драгоценное Ничто

Об открытии во дворце музея объявили с большой помпой, – шутка ли, впервые в истории экспонатом выставляли настоящую живую принцессу.

– Радуйся, детка, – седая кастелянша легко затянула Унцию в корсет. – Кому ещё в твои годы посчастливится стать памятником старины!

В подвалах дворца, по распоряжению опекунского совета, устроили разнообразные увеселительные заведения – питейные и закусочные, дабы посетители могли подкрепиться после экскурсии, развлечься, а заодно и пополнить казну молодой республики.

Теперь Унция шесть дней в неделю проводила на своём законном месте. Но эта простая с виду часть царского труда обернулась настоящей каторгой.

Поскольку все века видеть монархов вблизи могли лишь избранные, народ на выставку повалил валом. Ехали даже из Америки и Европы, и желающих было столько, что люди ночевали прямо у кассы, под открытым небом. Многие брали с собой детей, если те дома хорошо себя вели, – поглазеть на принцессу было большим стимулом. Но здесь народ отдыхал, взрослые расслаблялись, теряя обычную строгость, и детишки, соревнуясь в меткости, бросались в неё всем, что находили в карманах и на полу.

Замерев в огромном позолоченном кресле, Унция с оторопью смотрела на жизнерадостных людей, разглядывающих её, словно диковинную зверушку. Магниевые блицы вызывали в глазах плывущие радужные круги, а вертеться и зажмуриваться разрешалось только во время обморока. К тому же, некоторые дотошные посетители залезали за ограждение и трогали её руками, думая, что перед ними кукла. Мало кто верил, что ребёнок способен высидеть столько на одном месте.

Мучимая духотой, жаждой и вынужденной неподвижностью, бедняжка свыкалась со статичными обязанностями вещи, училась плакать невидимыми слезами и терпеть щелчки апельсиновой кожуры и лимонадных пробок.

«Милые Голос и Взгляд, – неслышно молила она невидимых друзей, – превратите меня в пустоту, в воздух, во что угодно, только заберите отсюда!»

Когда же становилось совсем невмоготу, читала про себя любимые стихи, делая это так отчаянно, словно рыла окоп на поле боя.

Удивительно, но знакомые строфы прикрывали её, словно бруствером.

Сидя на троне с каменным лицом, Унция по миллиметру выколупывала щель в таинственном веществе, плотно наполнявшем её ожидание, и постепенно стала скрываться там, как улитка в домике-ракушке. Ракушка предохраняла от прямых попаданий и обидных замечаний из толпы.

С каждым днём её «стихотворное» убежище делалось всё глубже, – раковина сделала один виток, потом другой, и шум толпы со щелчками мусора исчезли совсем. Но стихи не только помогали копать – они вели в мир, придуманный великими фантазёрами. И однажды она обнаружила себя в известной французской поэме, разгуливающей по океану в обнимку с мачтой парусника. Там из цветущих вод ей навстречу вынырнули гигантские кариатиды, нёсшие на головах тяжёлую, ослепительную радугу, образовавшую портал.

В какое помещение вёл этот вход, можно было только догадываться, но мерцающие росчерки звездопада, сквозившего в прозрачной раме, навеяли такое чудное состояние, что принцесса впервые за долгие месяцы улыбнулась.

Тут случилась совсем неслыханная вещь: края той самой радуги показались в уголках её губ, выползая наружу и озаряя музей волшебным светом. И все посетители в первом ряду опустились на одно колено, а посетительницы присели в книксене. За первым рядом последовал второй, за вторым третий и так – до дальней стены, где висел портрет основателя династии Саламантов, Бурнабара Первого, Громоподобного. Предок, по легендам, тоже делал разные фокусы, например, подчинял целые племена одними бровями.

Теперь она тайком развлекалась, улыбаясь то левым, то правым уголком рта и вынуждая то одну, то другую половину зала соблюдать дворцовый этикет.

Окна в музее не занавешивались, а погода триста дней в году была ясной и солнечной, но газетные репортёры всё равно прознали, в чём дело, и раструбили о «волшебной улыбке» на всю округу. Появились даже охотники за улыбкой, поскольку газетчики пообещали за фото привлекательные деньги.

Одному из них посчастливилось запечатлеть милые ямочки, окружённые радужным блеском. Но снимок пришлось уничтожить, потому что ни отвести взгляда, ни прекратить политеса сам удачливый фотограф, его семья и любознательные соседи никак не могли. Негатив постигла та же участь – он оказался вдвое сильнее, с той разницей, что действовал наоборот: мужчины делали книксены, а женщины опускались на одно колено.

Эти безобидные, по мнению Унции, шалости имели непредсказуемые последствия. В народе стали оживать монархические настроения, а некоторые экскурсанты, выбираясь из подвалов дворца на воздух, пели «Боже, храни принцессу!» и вели себя крайне разнузданно.

По распоряжению Карафы, певцов задерживали и прослушивали на предмет запрещённого музыкального слуха. Но бедолаги, в один голос подтверждая существование «волшебной улыбки», не могли объяснить, что же заставляет свободных граждан кланяться дочери свергнутого тирана. От Ничто тоже ничего не добились, – девочка наотрез отказалась улыбаться следователям из тайной полиции.

Высший совет заседал до поздней ночи, пока кто-то не припомнил «волшебный полёт» трёхгодичной давности. Дело приобрело более серьёзный оборот, и во избежание новых, незапланированных чудес, принцессу из экспозиции решили на время убрать.

Глава 3

Пока опекуны во дворце занимались чудесами местного значения, на Родном острове произошло событие из разряда магии международной, – прибыл известный на весь мир иллюзионист Иеронимус Ногус.

Этот худой как трость господин с орлиным носом слыл собирателем всего необычного, а в узких кругах был известен ещё и как «коллекционер муз». Безусловным талантом мага было умение отыскивать их в самых разных местах, где простому человеку и в голову не придёт это делать. Крупных муз Ногус извлекал из архитектурных композиций, панорамных пейзажей и ораторий, а мелких – из миниатюр, этюдов, скетчей и даже эпиграмм.

Посещая, к примеру, музей изобразительных искусств, он гулял по залам, прикрыв глаза и выставив ноздри, и со стороны казалось, гость наслаждается не живописными полотнами, а запахом масла, хотя многие и находят его приятным. Походив так с полчаса, маэстро останавливался у какой-нибудь картины с зацветшим прудом, и, кажется, пруд как пруд, но он определённо знал, что под ряской с кувшинками скрывается та, что ему нужна, и точно – нацеливался ноздрями на водоём и выуживал из него зазевавшуюся музу.

Или же на скрипичном концерте – делал вид, что слушает с закрытыми глазами, а сам переносицей брал на мушку солиста. Музыка звучала в соответствии с нотами, но исполнитель вдруг с ужасом понимал, что скрипка уже не плачет и не смеётся от чистого сердца, а обезьянничает и всё выдумывает. Складывалось впечатление, что драгоценного «итальянца» подменили прямо во время игры, а Иеронимус уже затаивал похищенную музу в ему одному известном месте.

С той же лёгкостью он добывал их из труб и валторн, флейт и кларнетов, виолончелей и контрабасов. Единственно, к чему не притрагивался, так это к ударным, – и тарелки, и литавры, и тимпаны, как грохотали с душой, так и продолжали это делать.

Не то чтобы маг собирался открыть собственный музеон, нет, музы требовались ему на время, для утоления голода и жажды, – Иеронимус питался их незримым радужным блеском. Делал он это без помощи столовых приборов, поглощая чем-то тайным, из-за чего красавицы, после обеда в компании чародея, теряли волшебную силу и буквально превращались в выжатые лимоны. Сплюснутые пупырчатые плоды выпадали из рукавов и штанин мага помимо воли, и даже то, что тот кислое на дух не выносил, ничего не меняло, – музы ни за что не хотели превращаться во что-то, хотя бы кисло-сладкое, вроде грейпфрута.

Ещё в бытность Джеромом Ногу и не таким богатым и знаменитым фокусник выкидывал несчастные фрукты на помойку. Но, сколотив приличное состояние, решил ничем зря не разбрасываться и тоже пустил в дело. На заводике, принадлежащем артисту, цедру удаляли, а на лимонных корочках делали настойку, которая так и называлась «Музыкальная настойка Иеронимуса Ногуса». Напиток выпускался в небольших, как для «Кёльнской воды», флаконах и, по уверениям самого маэстро, избавлял от разных недугов и напастей, таких как желудочные колики, супружеская неверность и отсутствие музыкального слуха.

Спрос на снадобье был неизменно высоким, несмотря на ещё более высокую цену. Хотя злые языки и поговаривали, что у предприимчивого циркача в некоторых тёплых странах, как в цилиндре с двойным дном, спрятаны целые цитрусовые плантации. Но люди верили, что настойка приготовлена «на основе натуральных муз», как указано на этикетке, и брали по несколько флаконов сразу.

Кунштюк с фирменным напитком приносил стабильный доход, но коронным номером Ногуса, безусловно, был трюк с личным дирижаблем – чёрная махина испарялась, как по мановению волшебной палочки. Правда, обязательным условием было то, что зрители на время зажмурятся. Специальный секундомер-зуммер подавал для этого сигнал, а по истечении трёх секунд – ещё один, разрешающий открыть глаза. И все удивлялись до глубины души, ведь даже ракета не смогла бы исчезнуть из поля зрения. Вместе с дирижаблем пропадал и сам маг, заставляя людей аплодировать секундомеру-зуммеру, тоже звеневшему из пустоты.

Все те, кто заранее запаслись биноклями и подзорными трубами, только цокали языком: и в небе было чисто, и никаких тайников под боком.

Но вышел раз курьёзный случай – детектив на пенсии привёл собаку-ищейку и дал ей до начала представления незаметно понюхать дирижабль. Когда же тот благополучно исчез, ищейка, ни с того ни с сего, стала лаять на пузатого господина с тростью, стоявшего в сторонке. Собаку насилу успокоили и долго извинялись перед зрителем, который даже карманы вывернул, доказывая, что никакого дирижабля у него нет.

Если вы спросите, не нашлось ли хитреца, который лишь делал вид, что зажмуривается, а на самом деле подглядывал, то был один – журналист известной бульварной газеты. Но, когда зуммер прозвенел второй раз, и вся честная публика открыла глаза, его нашли бездыханным, с гримасой ужаса на лице. Та же газета сообщила, что бедняга умер от разрыва сердца. Больше желающих подсматривать не находилось.

Как дирижабль материализуется обратно, свидетелей не было, просто, через какое-то время, судно с латинской «N» в золотых пальмовых листьях на борту приземлялось в другом городе. К слову, путешествовал артист только на этом, личном транспорте, отвергая аэропланы, океанские лайнеры и железные дороги. Шутили даже, что Ногус – деталь своего дирижабля, или наоборот, дирижабль – деталь Ногуса, правда, какая именно, не уточняли.

«Музыкальный» голод заставлял маэстро искать чудесное, где бы то не находилось, и его доверенные лица были везде, даже на такой заброшенной далеко в воду земле, как Родной остров принцессы.

Несколько лет назад, узнав о «волшебном полёте» Унции, Иеронимус уже направлялся сюда, но печально известные события заставили развернуть дирижабль прямо над океаном, – маг не любил вмешиваться в политику. Теперь же, когда смута утихла, он решил отведать «волшебную улыбку», а заодно пополнить чековую книжку, показав популярный номер с исчезновением.

В то самое время, когда маэстро сходил по трапу навстречу шумной толпе журналистов и зевак, новое заседание опекунского совета было в самом разгаре. Обсуждалось три варианта будущего для принцессы.

Первый – изготовить маску, неотличимую от оригинала, но с фальшивой улыбкой, и пусть работает себе дальше. Второй – запереть маленькую чародейку в башне на год-два и посмотреть, не утратит ли она своих способностей. И третий – отвезти её под видом морской прогулки подальше от берега и столкнуть за борт.

У каждого из вариантов были свои «за» и «против». Так, первый сулил неплохой доход, поскольку на остров регулярно приезжали туристы из стран, где монархию давно свергли, а также из тех, где это пока никак не удавалось. Но то, что всё будет гладко, бабушка надвое сказала.

Второй вариант предполагал убытки, ведь Ничто надо было кормить, поить и сторожить. Когда же она потеряет свои волшебные способности – никому не известно. Хотя, тут была вероятность кому-то из опекунов их подобрать.

Третий совсем избавлял от хлопот, правда, и не обещал никакого профита – ни фактического, ни загадочного.

Споры то затихали, то вновь набирали силу, и председатель Карафа, взывая к тишине, в какой-то момент достал револьвер и выстрелил в потолок.

Грохот выстрела не успел затихнуть, как двери распахнулись, и в Зал заседаний вошёл доктор магии, маэстро Иеронимус Ногус.

Обведя присутствующих пронзительными ноздрями, гость внёс четвёртое предложение, а именно, сделать так, что принцесса совсем перестанет улыбаться, так как он тотчас же «волшебную улыбку» покупает.

Добавим, что, при упомянутой комплекции, маг имел на редкость густой бас, – создавалось впечатление, что играет контрабас, спрятанный в одном длинном смычке.

Внезапное появление мировой знаменитости и его неожиданное заявление произвели эффект разорвавшейся бомбы.

– Так принцесса ведь живая! – горячо возразил младший брат председателя Гамнета, но осознал свою оплошность и стушевался.

Карафа, напротив, тут же выразил готовность к сделке и назвал цену. Но, та оказалась куда выше биржевой стоимости улыбки, которой тройская унция дарит счастливого хозяина, на что покупатель обратил внимание.

– Вам нужна одна улыбка, а куда прикажете деть всё остальное? – бородач покрутил револьвером. – Ничто без улыбки, это так, даже не кое-что!

Маг снял цилиндр и кинул в него шёлковые перчатки.