Письма к незнакомцу. Книга 4. Любовь

Душа ждала … кого нибудь…

Душа в активном поиске… Где он?.. Кто он?.. Имя?..

Татьяна на широкий двор

В открытом платьице выходит…

Чу… снег хрустит… прохожий; дева

К нему на цыпочках летит

И голосок её звучит

Нежней свирельного напева:

Как ваше имя? Смотрит он

И отвечает: Агафон.

Ну, конечно, нет, не этому Агафону, конюх он или печник, отдаст свою любовь чувственная сельская нимфа. «Кого-нибудь» это не значит, кого попало… Должен прийти тот, кто поймёт, кто оценит, кто заглянет в бездну души и не отшатнётся. И тут является Евгений… «Открылись очи», поплыло, опрокинулось, пыхнуло и разгорелось жарким пламенем:

Я плакать, я рыдать готова!..

– Дитя моё, ты нездорова…

Ты вся горишь… – Я не больна:

Я… знаешь, няня… влюблена…

Ну, так это и есть болезнь. Все 100% любви у Татьяны, и она жаждет ими поделиться. Письмом она оповещает Евгения дабы «коварный искуситель» не оставался в сладком неведенье…

«Как она решилась?.. Ах, моветон!..» Да она и не решалась, она в ужасе была от того, что сделала. Писали письмо 100% любви, которым было тесно на женской, и алкали они перебраться на облюбованную ими мужскую чашу.

А что там, на мужской? Что в душе Евгения? А ничего. Она отдыхала. «Душа вкушает сладкий сон»[60 - Из стихотворения Пушкина «Поэт».]. Душа «парует», словно пашня. «Но получив посланье Тани,// Онегин живо тронут был», однако тронут не настолько, чтобы жениться… А чем ещё кончаются любовные интрижки в сельской местности?

Онегин вежливо отстранился, повёл себя, как наставник, а не «повеса пылкий»:

«Не отпирайтесь, я прочёл…», «Учитесь властвовать собою…», «Судите же, какие розы…»

Она-то надеялась на участь Клариссы, она-то видела в Онегине любвеобильного и коварного Ловласа, а он повёл себя, как проповедник…А далее Онегин, если не считать «мгновенной нежности очей» на именинах Тани, повёл себя уж совсем отстранённо, как говорят ныне, «отморозился», и все 100% любви в душе Татьяны медленно истлели…

Что наши лучшие желанья,

Что наши свежие мечтанья

Истлели быстрой чередой,

Как листья осенью гнилой.

Грустно? Конечно, грустно. «Постоим, поплачем», – как рекомендовал арабский поэт[61 - Имру-уль-Кайс. Родился около 501 года умер около 544, князь арабского племени кинда.]. Благо, и погода соответствующая, «за окном, то дождь, то снег», зябко и мерзковато, гнилая осень на излёте, я даже излился в четверостишии:

Дождливой поздней осени приметы

Стихом живописуют все поэты.

И Пушкин превознёс её, но я

Признаться, не люблю ноябр-р-рь.

А что в романе?

А в романе новый поворот. Мы в Петербурге. Перед нами «Блистая взорами, Евгений//Стоит подобно грозной тени». Он снова в свете, он влюблён. И в кого же – в Татьяну! Причина его чувства – уязвление, хлёсткий удар по мужскому самолюбию. Вызов, подобный тому, что был прислан с Зарецким…

«У ней и бровь не шевельнулась, Не сжала даже губ она», негодная кокетка, «та самая Татьяна, «Которой он наедине//Читал когда то наставленья…», ранее при виде его трепетавшая, «Так зайчик в озими трепещет,//Увидя вдруг издалека//В кусты припадшего стрелка», красневшая, бледневшая, сидит себе в малиновом берете и в ус не дует. На него ( Богом посланного!) смотрит эта фря великосветская, как на неодушевлённый предмет, говорит с ним (хранителем до гроба!), как с привычным домашним животным… Ещё и муж этот рядом топчется, а в чужих руках… Вы помните, у Овидия… А помните у Пушкина:

О люди! Все похожи вы

На прародительницу Еву:

Что вам дано, то не влечёт;

Вас непрестанно змий зовёт

К себе, к таинственному древу:

Запретный плод вам подавай,

А без него вам рай не рай.

И заметьте, опять контраст – любимец драматургов. Вновь лёд и пламень: нынешний светский холодный взгляд – и прошлая деревенская горячая любовь. Душа Онегина ожглась холодом, и он влюбился… Евгений мучается, страдает, хандрит, места себе не находит, пишет своё письмо к предмету страсти, и вот развязка, ответная проповедь: «Довольно; встаньте. Я должна// Вам объясниться откровенно…», «Как с вашим сердцем и умом// Быть чувства мелкого рабом?..»

И чуть далее:

А счастье было так возможно,

Так близко!.. Но судьба моя

Уж решена. Неосторожно,

Быть может, поступила я…

Я вас люблю (к чему лукавить?),

Но я другому отдана;

Я буду век ему верна.

С последними двумя строчками всё понятно: Татьяна Дмитриевна (в отличие от Анны Аркадьевны), поставила надёжный заслон чужому чувству и супружеская измена не состоялась. Хотелось бы оспорить малоубеждающее «Я вас люблю». Действительно (к чему лукавить?), любви уже нет, на месте любви к Онегину в душе Татьяны лишь милое сердцу пепелище.