Письма к незнакомцу. Книга 4. Любовь

Далее строчки не столь загадочные, но всё же…

Была наука страсти нежной,

Которую воспел Назон,

За что страдальцем кончил он

и.т.д

Если бы написал Александр Сергеевич: «Которую воспел Кобзон…»[48 - Кобзон Иосиф Давыдович, р. 1937, знаменитый эстрадный певец (баритон).], я всё сразу понял, бы, а что за Назон? Опечатка? Сейчас мы с Вами знаем, что не опечатка, а злодейская помарка в правлении императора Августа. Знаменитый римский поэт Овидий Публий Назон был выслан в тьмутаракань из роскошного дома в центре Рима. За что?.. За фривольные стихи? За воспевания науки любви? Вряд ли, вряд ли… Есть версия, что эротический стихотворец был то ли свидетелем, то ли участником какого-то излишне (по мнению императора) шаловливого непотребства.

Серкидон, а сколько раз я писал Вам закавыченное «наука страсти нежной», и Вы сразу догадывались, что это написано о любви. Не так ли? Теперь известен Вам и первоисточник – роман «Евгений Онегин»..

Поэт так и не вернулся в роскошный, любвеобильный и жестокий Рим. Не заступилась за него римская общественность. Изгнанником закончил он свои печальные дни на берегах Чёрного моря, где и, преданный Римом, был предан чужой земле…

Прошли века, и вот иной гонимый поэт («но только с русскою душой»[49 - М.Ю.Лермонтов.]), прогневавший иного императора поэтическим вольнодумством, оказался рядом с прахом римского товарища по несчастью. Родственные души чувствуют друг друга и через века. Душу поэта, ещё наделённого телом, волновала близость могилы римского собрата. К Овидию обращены многие строки Пушкина, целая ода так и названа: «К Овидию». В ней и солёные брызги волн морских, и горечь изгнания:

Овидий, я живу близ тихих берегов…

Твой безотрадный плач места сии прославил…

Как часто, увлечён унылых струн игрою,

Я сердцем следовал, Овидий, за тобою!

Но не будем путаться. Вернёмся от овидиевских инициалов П.О.Н. к заветному вензелю «О да Е».

Что там у нас происходит в семействе Лариных:

Два раза в год они говели;

Любили русские качели,

Подблюдны песни, хоровод;

В день Троицын, когда народ,

Зевая, слушает молебен,

Умильно на пучок зари

Они роняли слёзки три…

Стойте, кони привередливые![50 - «Кони привередливые» – из песни В.В.Высоцкого.] Дайте и мне побыть привередою. Про подблюдны песни (во время гаданий) и «говели» (соблюдали посты) Вы легко дознаетесь и без меня. Я Вам лучше расскажу про «пучок зари». Вам же интересно, что за такая заря пучком встаёт во тьме холодной…

Так вот, не встаёт она и не садится, а весьма успешно растёт и пахнет, потому что она – травка c блестящими листьями. Иное её название – любисток. Травку эту богоугодную во время троицкого богослужения следовало оросить слезою, дабы от грехов очиститься. Жаль, Серкидон, нет у Вас грехов, а то бы Вы легко и просто от них очистились…

Сразу после описания простой жизни Лариных следует кончина отца семейства. По-тогдашнему «уважать себя заставил», а по-нашему «склеил ласты» старичок:

Он был простой и добрый барин,

И там, где прах его лежит,

Надгробный памятник гласит:

Смиренный грешник, Дмитрий Ларин,

Господний раб и бригадир,

Под камнем сим вкушает мир.

С господним рабом всё понятно, а вот что за «бригадир»? Хлебоуборочной бригады из крепостных крестьян?.. Нет! Оказывается, был такой воинский чин в русской армии – бригадир, нечто между полковником и генерал-майором. Отменён данный чин в ходе павловской армейской реформы за два года до рождения Пушкина.

Далее, весьма смутило меня четверостишие о целомудренных отношениях Ленского, влюблённого поэта, с его юной и румяной невестой – Ольгой:

Он иногда читает Оле

Нравоучительный роман,

В котором автор знает боле

Природу, чем Шатобриан…

Последнее слово, с большой буквы писанное, было для меня загадочным. Откуда мне было знать, что Шатобриан – писатель. Тогда я думал, что Шатобриан – это нечто вроде свода правил или даже более – непререкаемых истин. Вроде Морального кодекса строителя коммунизма, Талмуда, Библии или Конституции. И вот его-то автор знает слабо, а «боле» знает природу.

Оказывается, автор нравоучительного романа пишет о природе с удовольствием и знает её даже больше, чем Шатобриан, французский писатель, знаменитый своими описаниями природы[51 - «Читатель, любящий природу, испытывает огромное наслаждение, всегда находя у автора «Замогильных записок» величественные картины моря, навевающие благоговейную грусть, или мотив меланхолической луны, которая, проводив Шатобриана из Бретани, вновь встречает его уже в Баварии». А.Моруа.]. Опытный чтец в четверостишии выделил бы ударением – «бОле».

Всё непонятное и не объяснённое отталкивает и нервирует неокрепший ум. Может быть, поэтому роман «Евгений Онегин» в разуме моём с первого раза не закрепился. Где-то через год я твёрдо помнил только школьный фольклор: оговорку – «Онегин, я тогда моложе и лучше качеством была» и отрывок из несуществующей грузинской оперы: «Онегин, я с кровать не встану, //Безумно я люблю Татьяну…»

Серкидон! А я ведь хотел написать о формуле любви применительно к Онегину, к Татьяне… Что же делать, утро-то моё закончилось?. . Уж простите меня, в другой раз отбатрачу. «Отдам я завтра сей оброк,//А нынче мыслить вышел срок» – это стихи. И совсем не Пушкина, как вы могли подумать невзначай…

Минутку…Серкидон! А Вы меня не спросили, а кто такой Языков[52 - Языков Никалай Михайлович (1803 – 1846), поэт, приятель Пушкина.], упомянутый в дневниковой записи Вульфа? Третий участник счастливых увеселений. И он вспоминал это лето, как благословенное:

Певец Руслана и Людмилы!

Была счастливая пора,

Когда так веселы и милы

Неслися наши вечера.

И он был поклонником поэтического гения Пушкина:

На вороном аргамаке,

Заморской шляпою покрытый,

Спеща в Тригорское, один –