Зеленые погоны Афганистана

Ну, загрузились все впритык. Перегруз за максимальную полетную массу килограммов на семьсот. Вырулил, дал максимальную мощность, вертолет поднял на несколько сантиметров – висит… Знаю, что для разбега у меня не более тридцати пяти метров. В общем, взлетели «на переднем колесе». А как вывалились из ущелья, начальник авиационного отдела Среднеазиатского пограничного округа – Колокольников Аркадий Степанович вышел на прямую связь. Спрашивает: «Сколько везешь, Фарит?» Говорю, всех забрал…

Помню, на Иоле сели, к командирской стоянке зарулил. Смотрю: встречает нас Аркадий Степанович, «беломориной» дымит и считает всех, кто выходит… Так всех и пересчитал… Я последним вышел.

Не-ет, ребят наших мы в беде не бросали. Да что там говорить! Помню, пошла десантно-штурмовая группа перевал брать. Своим ходом пошли – сразу десантировать не рискнули. Там их могли уже ждать: случалось такое и не раз. А группы эти формировали из резервных застав. Четыре заставы сформировали – вот и группа. А у них там и проводники с собаками.

Слышу, ругается их майор Борис Марков – их командир. Ну, спрашиваю: что там стряслось? Оказалось, что какой-то сержант тащит на себе собаку – уже третий километр. Та вымоталась вконец. И что хочешь, то с ним и делай, а бросать – не бросает. Его собака, с ней на границу пришел. А она, овчарка эта, с теленка весом – не меньше.

Мне что-то тоже жалко ее стало. Да ладно тебе, говорю, придумаем что-нибудь. Подхожу к бойцу, спрашиваю: кому можно пса его пристроить, пока назад не вернется? Есть кто знакомый? Давай, я ему отвезу. Ты только на ошейнике фамилию свою напиши. Ну, уговорили. В отряд собаку отвез с трудом, но разорвали их союз…

Уже потом, как все закончилось, по воздуху ребят с перевала вывозили. Я как раз первым садился, за мной остальная группа. Смотрю – привели пса того. Ну, думаю, интересно, что там дальше будет?

А вертолеты с интервалом садятся. Первый сел, второй… Смотрю, забегал пес: туда пробежал, сюда пробежал. Где-то только из четвертого или пятого вертолета хозяин его вышел… Что было! Пес его от сапог до макушки вылизал. Места сухого не оставил… Смотрел я на них – и так…Это я к тому, говорю: к собаке по-людски отнесешься – душа на подъеме. А человеку жизнь спасаешь… Тут и слов-то не подберешь…

Начиная с восемьдесят второго обстановка стала усложняться. Среднеазиатский пограничный округ получил несколько вновь сформированных мотоманевренных групп. В ходе серий операций «Долина-82» они были введены в Афганистан и размещены на севере страны в шести провинциальных центрах.

В мае того же года в районе Куфабского ущелья провели спецоперацию, которой руководил непосредственно начальник Пограничных войск КГБ СССР генерал армии Вадим Александрович Матросов. В операции, которая длилась семнадцать дней, были задействованы свыше полутора десятков вертолетов Ми-8 и Ми-24.

Охота на нас была открыта без поправки на сезон. Летали мы как минимум парой. Так вот они по первому вертолету не били – умные. Со второго-то видят, откуда бьют. И ответить могут прицельно. Нам били вдогонку. Вот почему, думаете, появились на Ми-8 стрелки-пулеметчики у аварийного люка на створках? Жизнь заставила! Зеркала же заднего обзора не поставишь – не автомобиль все-таки. И расстояния не те, и маневры не те. Высота: то одна, то другая.

Вот порой спрашивают, что значит: «летать по-афгански»? А вот что значит. Первое время, когда ПЗРК не было, летали на высотах 700 – 1200 метров. «Стингеры» появились, летать на такой высоте опасно стало. У них дальность стрельбы пять с лишним километров. Ну не на восемь же тысяч подниматься! Сделали наоборот: ушли на предельно малые высоты. Это позволило и вероятность обнаружения уменьшить, и время на прицеливание до минимума сократить… Вот идешь, бывало, на высоте 3–5 метров, а за тобой пыль клубится, как завеса дымовая. Да и идешь-то неровно: рыскаешь то вправо, то влево…

В в восьмидесятом меня наградили орденом Октябрьской Революции. А 8 апреля 1982 года – присвоили звание Героя Советского Союза. Помню, когда Звезду мне вручили, Матросов сказал: «Все! Дальше речки Пяндж больше не полетишь». Тогда, говорю, с должности меня снимайте: какой я командир эскадрильи, если не в строю?

Так и остался там до восемьдесят третьего. Потом перевели в Москву на должность летчика-инспектора, но я продолжал лететь в ДРА до конца войны.

Фарит Шагалеев родился 8 февраля 1947 года в городе Барнауле Алтайского края. В 1964 году поступил в Ташкентский авиационный спортивный клуб ДОСААФ, где обучался летать на самолете «Як-18» и вертолете «Ми-1». В 1967 году поступил в Аткарский авиацентр ДОСААФ, по окончании которого ему было присвоено звание младшего лейтенанта запаса. В 1970 году призван в Военно-воздушные силы РФ и направлен в пограничные войска на остров Сахалин. Летал на вертолете «Ми-4», прошел путь от летчика-штурмана до командира звена. В 1973 году экстерном окончил Сызранское ВВАУЛ. С 1978 года проходил службу в пограничных войсках в Средней Азии.

С декабря 1979 года по апрель 1983 года участвовал в боевых действиях в Афганистане. При выполнении боевых вылетов проявлял исключительную личную храбрость, летное мастерство и высочайший профессионализм. Принимая участие в боевых действиях на территории ДРА, совершил свыше 1200 боевых вылетов.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 апреля 1982 года подполковнику Шагалееву Фариту Султановичу за образцовое выполнение воинского долга, проявленные при этом мужество и героизм присвоено звание Героя Советского Союза.

Генерал-майор в отставке Шагалеев Ф. С. – летчик-снайпер – имеет более 9000 часов налета. Совершил более 400 прыжков с парашютом.

Награды: медаль «Золотая Звезда» Героя Советского Союза; орден Ленина; орден Октябрьской Революции; орден «За личное мужество», медали.

Из жизни Фарит Султанович ушел 10 июня 2014 года.

Вячеслав Зиновьев

Говорят слово «Душанбе» с таджикского переводится как «понедельник». Я прилетел в Душанбе в понедельник, аккурат на свой день рождения – 3 ноября восьмидесятого года. В тот день нас было трое – экипаж вертолета Ми-8: командир – Анатолий Помыткин, штурман – Александр Суханов, и я – борттехник. В Таджикистан мой экипаж перевели с Дальнего Востока. До того мы служили в Южно-Сахалинске. Служба была интересная, летали много, но как любому профессионалу, нам хотелось большего. Потому как только представилась возможность перевестись в Таджикистан мы пошли на это, хотя прекрасно были осведомлены, что придется участвовать в разгоравшейся афганской войне.

Борттехник Ми-8 капитан Вячеслав Зиновьев (в центре) в составе экипажа

Наш экипаж оказался одним из первых в составе авиаподразделения, позже ставшим известным душанбинским авиаполком. Но в восьмидесятом никакого полка еще не было – было только звено от Марыйского авиаполка. Поначалу им командовал майор Юрий Мирошниченко, а затем майор Виктор Лазарев. Там было несколько вертолетов и два самолета. Небольшой сплоченный коллектив. Лишь позже, на моих глазах появилась эскадрилья, а затем уже возник полк. Менялись и командиры. В 1982 году была создана отдельная эскадрилья, с Небит-Дага к нам был переведен майор Шагалеев, в будущем – Герой Советского Союза. Позже его сменил подполковник Владимир Мусаев.

Людей поначалу было мало, но это был настолько сплоченный коллектив! Нагрузки на каждого были большие, свободного времени почти не оставалось. У нас даже не проводили обязательные в ту пору политинформации, с призывами к исполнению интернационального долга. Но и без этого ответственность и моральный дух каждого представителя звена был очень высок. Все осознавали, насколько важную работу мы тогда делали. Служба была интересная. Регламентные работы проходили в гражданском аэропорту Душанбе, на «аэрофлотовской» базе. Базировались там же – в гражданском аэропорту, где в конце полосы пограничникам была выделена стоянка.

Вертолеты звена обеспечивали охрану границы не только на линии границы, но и в глубине Афганистана, где вовсю шла война. Машины то и дело уходили на боевые операции. Для нас, вновь прибывших, это было удивительно. На Сахалине основными задачами было снабжение застав, патрулирование прибрежной акватории на предмет обнаружения браконьеров, словом, мирная работа. А тут прилетаем, и словно оказываемся в другом измерении. В тебя стреляют, ты сам стреляешь в ответ. Приземляешься на площадке в том же Московском отряде или Пянджском, а рядом с ней лежат бомбы в укупорке, ящики со снарядами и патронами. По всей стране мирная жизнь, а здесь реальная война.

В 80-м году боевые действия шли по нарастающей. Пограничникам «нарезали» зону ответственности до 300 километров вглубь Афганистана. Экипажи звена периодически летали дежурить на площадках Московского и Пянджского погранотрядов. Такие командировки обычно длились по двадцать-тридцать дней, в зависимости от сложности проводившейся операции. Иногда дежурили и на более близких к границе площадках, например на «Иоле», недалеко от Куфабского ущелья. Позже появилась точка в Шуроабаде, там был небольшой аэродром для Ан-2. Когда шла операция в Куфабском ущелье действовали оттуда. Жили во время дежурств на «точках» в полевых условиях, в палатках.

Нас, новичков, довольно долго не привлекали к боевым операциям, сначала мы должны были пройти всестороннее обучение, врасти в обстановку. Мой первый боевой вылет состоялся только в марте 1981 года. В тот момент вертолеты нашего звена работали на участке Пянджского отряда. Операция по высадке десанта проводилась в районе Янги-Калы. До Пянджа предстояло ехать на машине, так как все вертолеты были в деле. Хорошо помню тот день. Мы с Помыткиным и Сухановым ехали на «санитарке». По прибытии получили машину и в тот же день совершили первый боевой вылет – доставили на ту сторону груз.

А 13 марта началась основная фаза операции. Наш экипаж погрузил на борт вертолета десант, и мы направились за «черту», как мы называли линию Государственной границы. Шли в сторону Московского отряда через перевал. Когда уже прошли через перевал, начали снижение, неожиданно машину начало дико трясти. Оказалось, у вертолета произошел отрыв хвостового винта. Машина стала падать с высоты шестисот метров. Вертолет совершил три оборота вокруг собственной оси и упал на правый борт. Основной удар пришелся в кабину экипажа.

Говорят, в такие моменты проносится перед глазами вся жизнь. Со мной ничего такого не происходило, думал только о том, что я должен сделать как борттехник. После падения я успел перекрыть топливные краны, предотвратил подачу топлива, чтобы двигатели не загорелись. Запомнилась только дикая тряска – такая, что показаний приборов не было видно! Все сливалось перед глазами. Тряска была раз в десять сильнее, чем при штатной посадке.

Упали на афганском берегу, где-то на стыке Пянджского и Московского отрядов. Пострадали экипаж, подполковник-разведчик, лейтенант-разведчик и еще два солдата. У всех троих членов экипажа был компрессионный перелом позвоночника. Кроме того штурман получил перелом ноги, ему же осколком блистера разрезало шею, примерно на пять сантиметров (штурман позже выздоровел, но ему пришлось долгое время питаться через трубочку). Почти сразу после падения нашей машины, рядом сели четыре вертолета, экипажи которых оказали нам помощь. Тех, кто пострадал тяжело, загрузили в один вертолет и отправили на наш берег, а тех, кто легко, или вообще не пострадал – в остальные машины, и на десантирование.

Позже я узнал, что это был второй случай в Союзе, когда отрыв у вертолета хвостового винта был квалифицирован не как «катастрофа», а всего лишь, как «авария», то есть – без человеческих жертв. Кстати, после нашего случая была переписана инструкция для экипажей вертолетов Ми-8. Если прежде при отрыве хвостового винта экипаж был обязан покинуть машину, то после нашего случая был разработан ряд рекомендаций – что делать для минимизации последствий. Наши действия были подробно разобраны и признаны верными, а я еще раз убедился, что подобные инструкции действительно пишутся кровью, в самом прямом смысле.

Мы, с Помыткиным и Сухановым, загремели в госпиталь. Лежали два месяца. Нас хотели списать, но мы уговорили врачей оставить нас на службе и позволить летать. Затем экипажу дали месяц отпуска по ранению – наши травмы по приказу были квалифицированы как тяжелые ранения. В госпитале нас навестил тогдашний командующий авиацией пограничных войск Николай Алексеевич Рохлов. Спросил – какие пожелания. Мы сказали:

– Желание одно – поскорее подняться в воздух. Вот только из-за трещин в позвоночниках, врачи нас наверняка комиссуют.

Николай Алексеевич тогда ответил:

– С врачами я вам не помогу. Но если сумеете с ними сами разобраться, возвращение на летную работу гарантирую.

Врачей мы сумели обмануть, скрыли свои реальные травмы. Хотя, подзреваю, они прекрасно все понимали. А еще через месяц всем экипажем вышли на службу. Так до конца службы и летали этими с травмами. Причем Помыткин продержался в небе дольше всех, уволился в середине девяностых. Сейчас живет под Одессой.

По возвращении в полк к полетам нас допустили не сразу. Снова подняться в небо удалось только осенью. Сначала было страшно, особенно когда вертолет начинал вибрировать на посадочном режиме. Страх держался почти полгода. Каждый раз приходилось переламывать себя, заставлять себя не бояться. Через полгода страх ушел, и я стал летать нормально.

Между тем, работы день ото дня прибавлялось. Душманы постоянно активизировались, боевые операции шли одна за другой. Как на любой войне случались потери. В октябре 1981 года во время операции в Куфабском ущелье погибли ребята из Марыйского полка – экипаж Скрипникова. Мы прекрасно отдавали себе отчет, что следующий вылет может стать последним для каждого из нас, но старались об этом не думать. Хотя иногда смерть проходила очень близко.

В марте 1982 года очередная операция проводилась в городе Тулукане. На окраине Тулукана располагался старый аэродром. В районе этого аэродрома скопилось большое количество боевиков. В самом Тулукане находилась десантно-штурмовая группа пограничных войск. Для ее прикрытия была собрана большая авиагруппа. Сначала было проведено бомбометание, затем последовала высадка десанта.

Пограничный Ми-8 наносит удар НУРСами – неуправляемыми реактивными снарядами

Накануне операции я был включен в состав экипажа капитана Николая Мизина. Наш вертолет перед высадкой десантников должен был «обработать» ракетами позиции душманов, расположенные в домах-мазанках, окружавшими место высадки. В ходе боя мы совершили несколько заходов на позиции противника. Душманы активно отстреливались. Было видно, как из оконных проемов сверкали вспышки от выстрелов. Командир старался поразить их НУРСами. Я вел огонь из автомата, закрепленного на шкворневой установке, из заднего левого блистера. Прикрывал машину с задней полусферы.

В какой-то момент мы атаковали очередной дом, с укрывшимся в нем противником. Когда легли на боевой курс, выяснилось, что ракеты закончились. Опорный пункт подавить не удалось и душманы ударили по нам из всех стволов. Такой треск пошел! По нам били из пулеметов и автоматов. В этот момент сказалось мое личное везение. При выходе с боевого курса, я направился на свое штатное место – в пилотскую кабину. Только отошел, как буквально тут же то место, где я находился за секунду до того прошили две пули, и ушли в потолок. Когда вернулись в Пяндж, осмотрел пробоину. Пули прошили пол, и немного не дойдя до двигателя, застряли в перегородке. Не отойди я вовремя, оказался бы на траектории этих пуль. Повезло!

Вообще, поначалу везло не только мне, но и всей части. За первые два года войны в Душанбинском полку не было ни одной потери. Потери были только в Марыйском полку. Мы очень гордились этим обстоятельством, и, как сглазили! В какой-то момент в Мары потери снизились, а в нашем полку пошли по нарастающей. В целом начале восьмидесятых, нам, вертолетчикам, воевать было проще, чем в 85—86-м годах. Поначалу афганцы считали, что вертолетчикам сверху видно все. Они сразу прятались и не поднимали головы, пока мы не улетим. Позже они поняли, что мы далеко не так всемогущи. К концу 83-го года душманы осмелели, стали стрелять по бортам из стрелкового оружия, гранатометов. Еще больше ситуация ухудшилась с появлением ДШК и «Стингеров». Во время операций в Тулукане и Куфабском ущелье противник огрызался достаточно агрессивно.

Лично для меня очередной «пиковый» момент случился в один из дней весны восемьдесят третьего года. В один из дней мы парой полетели с площадки в Московском отряде. Нужно было провести разведку в районе Рустака и подыскать площадку для высадки десанта. Я был в составе экипажа Сергея Быкова. Летели на «буфете» – невооруженном варианте Ми-8. Из вооружения было только личное оружие – автоматы. Второй вертолет в паре был такой же.

Вылетели рано утром. Вскоре подходящая площадка обнаружилась. При подборе площадки высоко в горах обязательно следует уточнить какое у нее превышение над уровнем моря. Проверяется это просто – необходимо на эту самую площадку сесть – на высотомере будет виден метраж. Словом. Мы стали садиться на эту площадку. Вдруг вижу – прямо на площадке оборудован духовский опорный пункт. Душманы спросонья не ожидали такой наглости, разбегались во все стороны как тараканы.

Я кричу Сергею:

– Прямо под нами окопы!

Мы в этот момент шли вниз. Быков тут же поднял шаг-газ, однако вертолет продолжал «сыпаться» вниз. Лопасти молотили что есть сил, но машина снижалась – воздух-то разрежен. Мы уже коснулись передней стойкой земли, и только после этого пошли вверх. В эти секунды душманы пришли в себя и стали стрелять. Я, как назло, перед вылетом уступил свое место подполковнику-разведчику из Московского отряда и даже дал ему свой бронежилет, а сам сидел в грузовой кабине. Пули стали прошивать машину, словно та была из картона. Стало очень даже не по себе. Но несмотря на обстрел, нам удалось поднять вертолет и уйти. Когда вернулись домой, наш «буфет» был как решето. Одна пуля прошила обшивку около затылка. Еще одна вошла где-то за моей спиной. Она шла точно в голову пилота, но застряла в перегородке между тягами. Да еще разведчику порвало сапог. Повезло!

Заслуги моих боевых товарищей не остались незамеченными. Помню, как мы гордились за свой полк, когда его наградили орденом Красной Звезды. Правда, наших коллег – Марыйский авиаполк поощрили более высокой наградой – орденом Боевого Красного Знамени. Но это и понятно почему, тот полк был одним из старейших в пограничных войсках – основан еще в 1936 году. Зато пилоты – Герои Советского Союза, появились только в Душанбинском полку!

В июле 1983 года я приехал к новому месту службы – в Воркуту. Для меня началась новая глава жизнь. Служба за полярным кругом отличалось от всего, чем приходилось заниматься до того. Начать с того, что экипажи летали в составе четырех человек. К штатному составу добавлялся бортмеханик, выполнявший роль радиста. На вертолет устанавливалась мощная ламповая радиостанция. Расстояния на Севере огромные, ретрансляторов было мало. В случае плохой слышимости можно было связаться с диспетчерами только при помощи азбуки Морзе. Умение работать на ключе было обязательным условием.