Форс-мажор – навсегда!

Друзей у Гомозуна было трое. Еще со школы. Марик Юдин, Гена Чепик и Артем…

– Для друга я готов снять последнюю рубашку! – блажил Гомозун на Токмаревских проводах. – Артем! Тебя из-за нее с первого дня за деда будут держать, не за салабона! – и потянул через голову знаменитую «сафари»… просто жарко было, май выдался тридцатиградусный.

А «сафари» у Олега чем знаменита? Гомозун-старший отдарил после пребывания на Кубе. Вроде сам Кастро преподнес большому советскому другу в знак чего-то там. Не Фидель, но Рауль. Но Кастро. Будь то Фидель, Гомозун-старший сам бы носил обнову – у них с легендарным барбудой комплекции схожи. А Рауль тщедушней-астеничней. И досталась «сафари» Олегу… Тетешкался он с ней, тетешкался, да и проморгал – то ли ремонт, то ли что… Короче, ночью в ванной банка-жестянка с тяжелой темной краской упала тик в тик на «сафари», сложенную для очередной стирки (беззвучно, зараза, на мягкое!). Утром – красно-бурая лужа, и в ней – это… набрякшее по низу, с потеками от нагрудных карманов. Теперь стирай не стирай… следы все равно явственные-кентервильские. Тогда он что? Тогда он сигаретой прожег в рубашке дырочки поперек груди – очередью, косо. Получилось ого-го! Так и ходил. Эт-то круто!

Хм, нынче Артем мог бы привезти Олегу не одну такую рубашечку, и не самопальную, не в краске, подлинную – из командировки.

Токмарев и утвердился в мысли «А ведь Гомозун!» как раз из-за стародавней «сафари». У обезноженного инвалида лишь воротничок выглядывал из горловины задрипанного свитера, но люди меняются до неузнаваемости, вещи – никогда.

Что ж теперь? Деньгу покрупней сунуть в нищенскую суму, пряча глаза? В память о давней дружбе. Или не заметить, заспать колченогую процессию, щадя самолюбие балагура-лицедея-распустяя-мажора?

Заспишь тут! Лишенец-глашатай, толкающий коляску, ныл про «сами мы не местные» так, что и мертвый поднялся бы из могилы: «А?! Кто?! Зачем?! Тьфу! Упокоиться не дадут!»

Любопытно, существуют у нищих имиджмейкеры? Если да, то лучше бы нет. Текст разнообразили хоть бы, что ли! В метро, в электричке, в… самолете (?) – одно и то же, одно и то же. Будто попса телевизионная! Какой прикид ни выбери, слова и музыка – одинаковые-неотличимые. За версту от убогих разит фальшью.

Между Токмаревым и Гомозуном, конечно, не верста – метров десять вагонного пространства, уже пять, четыре, три, два, один…

Артем «не проснулся». Архар, тонко учуяв нечто по запаху схожее с метрополитеновой семейкой (и приближающееся, приближающееся!), зарокотал по нарастающей внутри сумки. Артем почти неслышно цокнул и для верности легонько пнул «beskin»: команды «голос» не было! я сплю – и ты спи, псина! когда будет нужно, вас позовут! «Спецсредство» утихло – хозяину видней…

Да, Токмареву видней. Даже смежив веки. «Не проснулся» он, не узнал друга-Олю. Проезжай, проезжай!

А вот друг-Оля узнал Токмарева. Ощутимый был взгляд, внезапный и пронзительный. Но… предложенная ситуация не располагает к традиционному «Шутку хочешь?!» Как-то не до шуток Гомозуну в предложенной ситуации. Если, разумеется, вся интермедия с коляской-гипсом-«поможите» – не шутка.

Как посмотреть, как посмотреть…

Фальшью не разит, но легкое амбре ощущается.

Гипс, да, без дураков. Но нюанс – коляска. Токмарев почти уверен: такая (эта!) коляска была выгружена из роскошного джипа на привокзальной площади.

Может, и лишенец-глашатай – тот самый шофер (…и другие официальные лица)?!

Вряд ли. Метаморфозы метаморфозами, однако не до такой же степени! Сгорбиться, страдальческую мину состроить, прическу разлохматить, костюм сменить на дерюжную рвань – пожалуй… А вот срочно похудеть килограммов на тридцать – ищите кретинов от гербалайфа.

И потом! Шофер остался в джипе – рядом с дивой-индианкой. Как пить дать! А джип… Еще нюанс! Джип не далее как минут пять-семь назад обогнал электричку, следуя параллельным курсом.

Так что (складывая один, один и один) замечательно живется современным неимущим! На работу приезжают в джипах с личным шофером! А касаемо существа работы – кому что нравится, знаете ли… Платили бы пристойно.

Платили пристойно.

Когда парочка инвалидов добралась до тамбура, прилежно задвинув за собой дверь, Токмарев очнулся от беспокойного сна, обхлопал себя по карманам бушлата: выкурить сигаретку, что ли? Сигарет у Токмарева не было. Бросил. Скоро сто дней отмечать, как бросил. Зато жесты в поисках пачки естественны и дальнейший непринужденный выход в тамбур тоже естественен. Хоть «здрасьте» сказать Олегу, пока тот не на людях, а в межвагонье.

Надо ли?

Не надо. Передумал. Будь у Гомозуна желание пообщаться, дал бы понять. Не дал. Значит, ему, Гомозуну, не надо. Возможно, не исключен вариант: Олег затеял игру, известную ему одному и всяко не Токмареву. И опознание «чревато боком» (если цитировать давние армейские перлы). Как агенту под чужим именем, наткнувшемуся в толпе на старинного приятеля из прошлой жизни: «Вася! Ты чо, в натуре! Я Петя! – Не знаю никакого Пети! Я не Вася. Я Катя! – Брось придуриваться! Мы ж вместе за одной партой… – Гражданин, я вас не знаю!»

Артем выбрал именно этот вариант – с Гомозуном. Выбор-то невелик. Олег, доиграв свою игру, сам выйдет на Токмарева, если захочет, – телефон и адрес у Артема прежний, то есть наконец-то прежний, в Сосновом Бору. А не выйдет Олег на Токмарева – что ж, вольному воля. И совесть спокойна, не грызет.

Иной вариант: Олег в самом деле бедствует. И что? Действительно купюры ему пихать в суму? Домой приглашать? Тарелку супа налить? Коврик в коридоре постелить, чтоб на пару с Архаром? Как-то н-не…

Да и «домой» – для Токмарева понятие относительное. Найдется ли в том доме тарелка супа хотя бы для него? И коврик… для Архара.

Он выдержал подсознательную паузу и все же вышел в тамбур, оставив сумку на скамейке, – занято! Я на минуточку.

Коляски уже не было – вместе с сопровождающим уже перевалила в следующий вагон.

Ну, нет так нет.

В тамбуре – двое. Рыбаки – дубленые физиономии, руки-лопаты, резиновые сапоги, брезентовые куртки с капюшоном, ядовитая вонь дешевого никотина, обитый жестью короб под задницей у каждого. Привычная картинка. Правда, один из них сидит как-то неестественно. Гм! Каждый волен сам выбирать позу отдохновения. Летучие мыши вообще вниз головой…

Рыбаки рыбаками, но слишком напоказ они проигнорировали Артема. А мыщцы-то напряглись, напряглись мышцы, дрогнули. Готовность! К чему? Не пустить прищельца дальше, за скрывшейся коляской? Или пустить, но пристроиться следом, со спины? Или у Токмарева синдром той самой бдительности-мнительности?

При назревшей необходимости он обездвижил бы и того и другого в мгновение ока. И не таких приходилось… и числом поболее… На часок потеряются во времени и пространстве. А необходимость назрела? Да нет вроде… Так… проклюнулась.

Открытой агрессии мужички не выразили, припрятанная же агрессия – форма самозащиты: иди отсюда, иди! У нас своя компания, у тебя своя!

Добрее надо относиться к людям, добрее.

Токмарев отнесся к людям добрее. Снова обозначил поиск несуществующих сигарет, виновато хмыкнул, отказавшись от протянутой мятой пачки «Примы», возвратился в вагон. Однако на скамью не присел, потоптался в мнимой нерешительности (курить охота, как курить охота!) и двинулся в противоположный тамбур – может, там удастся стрельнуть?

Там – удалось. Тамошние рыбаки баловались «Бондом». Тоже изрядная отрава, но не «Прима» все-таки. Расщедрились, угостили. Тамошние рыбаки… Угу. Тоже двое. Что за напасть!

Почему – напасть? Ранний апрель, поздний лед, пятница. Обилие в пригородной электричке фанатиков подледного лова объяснимо. Если подобное объяснение устроит.

Артема – не устроило. Он поэтому и прошелся в другой конец – утвердиться в мысли… Утвердился. Рыбаки блокировали вагон с обеих сторон. Токмарев логически просчитал: не по его грешную душу, по чью-то иную. У одного – обе ладони в бинтах с проступающим рыжим йодом, у второго – волчанка. Вот! А у того, прежнего, поза дурацкая, но удобная в случае протеза. Наверняка, если вглядеться, у другого-прежнего – тоже какой-нибудь скрытый дефект. Не скрытый, но скрываемый. Эти двое тоже не рекламировали ущербность. Забинтованный прятал ладони в огромных то и дело спадающих рыбацких рукавицах. «Волк» набросил капюшон, чтобы не светиться уродством.

Интересно, во всех остальных тамбурах тоже дежурят хороняки-доходяги? Интерес праздный. Не идти же удостовериваться! Скорее всего, так, дежурят. Надо понимать, обеспечивают Олегу Гомозуну «зеленый коридор». Что ж, не рядовой калека в инвалидной коляске, надо понимать. И ладно! Коли так, выйдет Оля Гомозун на Токмарева, когда сочтет нужным и уместным. А в данный момент ему не нужно и неуместно. И ладно!

Артем выкурил сигаретину с неподдельной жадностью (сто дней коту под хвост! Оправдывай маскировкой, не оправдывай – по новой начал!). Легкое головокружение. Не от успехов – от никотина. Какие тут успехи – расколоть чужую азбучную комбинацию. Чужую? Не про тебя? И будь доволен.

Между тем просвистели платформу «68 км», платформу «75 км». Пора собираться. «80 км» и – Калище.

Сойти на «восьмидесятом»?

Раньше львиная доля пассажиров так и поступала. От «восьмидесятого» ближе к новостройкам, где львиная доля и проживала. Пусть пешком – через лесочек, вдоль гаражей. Зато поспеешь даже быстрей, чем автобус от Калищ. Проверено временем. А гарантии, что в Калищах угодишь в автобус (если он вообще есть, ждет!), никакой. Потому на конечной обычно творилось нечто стремительное, бессмысленное и беспощадное – сродни штурму Зимнего в исполнении Эйзенштейна. Стоило поезду прибыть в пункт назначения и с облегченным вздохом раскрыть двери, толпа кидалась к автобусу (есть?! целых два! всего два! не влезем! ноги в руки!), прыгая с обледенелой платформы в никуда, оскальзываясь и вскакивая, прихрамывая и семеня. Любой старожил Соснового Бора не даст соврать…

К слову!

Оля Гомозун давным-давно сыграл с Генкой Чепиком невеселую шутку, основанную как раз на рефлексе «Конечная! Ноги в руки!» Когда же это? Не десять, а поболее лет назад…

О! «Зенит» чемпионом стал. 1984-й? На следующий сезон. Точно. Первого апреля. Что первого апреля, то первого апреля.

Они ездили в Питер из Бора на каждую игру. Не всем классом, но кто «болел», тот непременно. Токмарев, Марик Юдин, Генка, Пася, Сухарик, Костик Соловьев, Игорь-Башка, Гомозун, само собой. Солидная компашка – и количественно, и качественно. Качественно – понимай без громогласных матюгов и прочего пьяного непотребства. Присутствие дамы обязывает. Катюха неотвязно ездила вместе с ними… М-да, Катюха, Катюха… Не о том!

В общем, возвращались последним рейсом (23.10). Наорались, наболелись (3:1 киевлянам навтыкали!), утомились. Сомлели. Изредка вздрагивая – сейчас какая? дрыхни! еще ехать и ехать…

При подходе к платформе «68 км», к абсолютно оторванной от цивилизации платформе, Оля Гомозун вдруг проснулся, глядь на часы – 00.30, ага! Первое апреля формально и фактически наступило. И рявкнул: «Калище!»

Встрепенулись, само собой, вскинулись. Гы-гы, блиннн, очень смешно!