Форс-мажор – навсегда!

Под офис.

В таком случае понятна коренная перепланировка: общее зало для дружного коллектива и отдельный кабинет под дуб в бывшей кухне.

Уточни-ка, парень, про неуточненного деловара – имя, фамилия, адрес, фирма. Тебя самого как звать-то, парень?

– Петя.

– Петя. Дальше?

– Ну, Сидоров.

А то! Петя Сидоров. Сидор Иванов. Ваня Петров. Дурака будем валять, несгибаемого партизана из себя корчить? Или развяжем язык подобру-поздорову?

Развязывать языки – тонкое искусство.

Выколачивать показания – невелика мудрость, а точнее, велика глупость. Ударил допрашиваемого и считай проиграл – у того страх потерян. Еще хочешь?! Не хочет, само собой, но ему теперь не так страшно. Болезненно, само собой, но не так страшно. Пугает неизвестность, а лишняя зуботычина – всего-то лишняя зуботычина. Количество не переходит в качество. Психологически «собеседник» готов терпеть: мол, это мы уже проходили.

Вынудить к откровенности, не прикладая рук, – поди попробуй. Задушевные монологи о светлом будущем после чистосердечного раскаяния, полностью искупающего темное прошлое, – книжно-киношная деза. Монологи такого пошиба и останутся монологами – на ответную речь «собеседника» не рассчитывай. Другое дело – напустить жути в том же монологе, избегая голосовых форсажей и ненормативной лексики. При этом весьма полезно заняться чем-нибудь для себя обыденным, но для противной стороны загадочным.

Вот Къура Даккашев. Кремень. Сколько по нему ни колоти, разве что искру высечешь – во взгляде исподлобья: сжег бы вас всех, урусов! Не вышло «Молотов-коктейлем», гранатометом «Шмель» не вышло – так хоть взглядом!

Мемуар. Къуру питерский ОМОН прихватил попутно, выбираясь из общежития к правительственному комплексу в Грозном.

Выбирались всю ночь группами по шесть-восемь бойцов разными маршрутами. Сложнее всего было последним – артприкрытие иссякло, а боевики под утро сообразили: что-то не то!

Ястреб-Къура и его м-м… сподвижники засекли группу и высыпали из дома напротив. Пока федералы вели огонь, вызванный омоновцами на себя, «ястребки» носа своего крючковатого не высовывали, палили в черный свет, как в копеечку, боезапас расходовали впустую. А тут затишье, и глядь – враг бежит, бежит, бежит! Догоним! И перегоним!

Никто никуда не бежит, зверушки! Просто ОМОН базировался в общежитии и расценил ситуацию, не паникуя, но трезво мысля: пора перебазироваться, перевыбазироваться! Драпать, сверкая пятками, и менять место дислокации – почувствуйте разницу.

«Ястребки» почувствовали разницу. Полдюжины зверушек полегло в пыль. А Къуре просто досталось по башке, и он обмяк.

– Юзон! Добей!

– Зачем? Возьмем с собой. Потом обменяем на наших.

– Тоже верно. Берись. Доволочем сволочь?

– Легко!

Оказалось тяжело. В Къуре пудов шесть. Ладно хоть не дрыгался. Куда ему дрыгаться после того, как Юзон приголубил. Приемчики он, Къура, будет демонстрировать, видите ли! Ногами размахивать, «кияй» визжать! Получи от Юзона и никшни.

А в управлении ФСБ, куда бойцы передислоцировались, будь добр, говори!

Къура Даккашев не был добр. Зол был. Молчал, как убитый. Ну это успеется – в смысле убить. А молчал он свирепо: убить убьете, но больше ничего не успеете – сподвижники всех вас, урусов, здесь и растерзают.

Не пустая-бессильная угроза, к сожалению. Омоновцы вышли из одного узкого кольца, но попали в другое – широкое, но тоже кольцо. Весь правительственный комплекс, включая управление ФСБ, блокирован абреками. Знать бы, сколько их, чем из вооружения располагают, где у них тонко, чтобы прорваться. Пока федералов дождешься, рискуешь дождаться штурма «ястребков» от Къуры, «соколиков» – от Лечи, «волчат» – от Борза и прочей нечисти.

Молчал Даккашев.

Бить его смертным боем?

Ствол к виску приставлять?

Криком пугать? (Есть такая дисциплина в учебном курсе у спецназа – речевая подготовка. Разумеется, не дикцию там совершенствуют.)

Бесполезно. И к тому, и к другому, и к третьему полевой командир Даккашев привычен. Сам неоднократно применял к противнику – перед тем как изуверски с ним покончить. На войне как на войне…

– Ну-ка я попробую, – сказал Токмарев.

Сел за стол напротив пленника. Глаза в глаза.

– Молчишь?

Молчал Даккашев.

– Ладно! – Токмарев расстегнул браслет с часами, положил перед Къурой. – Даю пять минут. Время пошло!

Что он предпримет через пять минут, ни малейшего понятия. Импровизируй на ходу. В полуразрушенной комнате с выбитыми стеклами – два стула и письменный стол, допотопный сейф с искалеченным замком, на стене чудом уцелевший скособоченный портрет вайнахского верховного (пилотка с «крабом», усики-стрелки, самодовольная ухмылка). Все. Более ничего.

Токмарев машинально поправил портрет в рамке. Опомнился, снял его с гвоздя, прислонил к сейфу. К чертям! Здесь и сейчас – мы, не они!

Угу. Портретик с глаз долой, а вот гвоздик, на котором тот крепился… Токмарев взялся за гвоздик двумя пальцами, расшатал, вытянул из гнезда. Кривой-погнутый трехдюймовый никчемный гвоздик.

Потом Токмарев пошерудил в сейфе, вышвыривая папки-бланки-бумажки, все ненужное. А что нужно? А он знает?! Что-нибудь…

Потом – к столу. Загремел выдвигаемыми ящиками.

Видимость осмысленных поисков.

Угу. Ищущий обрящет. В нижнем ящике кроме канцелярского мусора и пустоты почему-то гимнастическое кольцо с обрывком брезентового ремня. Зачем оно клерку, когда-то восседавшему за этим столом? Аллах ведает! Выбросить – жалко, приспособить – куда и как?

Токмарев извлек кольцо с оборвышем так, будто «во-от оно где, мать-перемать! наконец-то!»

– Молчишь? – дал последний шанс Токмарев.

Молчал Даккашев. Но по мере действий, предпринимаемых истязателем-капитаном, он молчал все красноречивей и красноречивей.

Действия же таковы: истязатель-капитан выпрямил гвоздик – рукояткой пистолета на крышке сейфа (буммм-буммм-буммм!), приложил разлохмаченный конец брезентового ремня к стене на уровень снятого портретика и стал прибивать кольцо с оборвышем, вгоняя гвоздик на прежнее место.

Разок-другой Токмарев оглянулся через плечо на скованную жертву: все молчишь?! А часики – тик-так! А я – тук-тук!

Къура взбледнул. И зазеленел. И взмок. Приужахнулся Къура. Собрал все остатки былого мужества и, такое впечатление, стиснул их зубами (до стоматологического скрипа), чтоб не разбежались. Но за полминуты до контрольного срока – «потек». Заговорил бравый ястреб. Все сказал. Все, что знал.

– Если наврал, вернемся к… – посулил Токмарев «спецсредство», болтающееся на тоненьком гвоздике.

Закивал бравый ястреб: дескать, не на-а-адо возвращаться к… не наврал, не наврал!

Полевой командир Къура, любивший распинать федералов (христианин? Принимай смерть по образу и подобию Господа твоего!).