Маленький Леший

– Это письмо твоей маме и тебе, что ваш папа жив и здравствует, ? отвернувшись к печной стене, прошептал Домовой. ? Мама твоя плакала от радости. И тетю Свету поменьше слушай, она сама не понимает, что мелет.

– А правду говорят, что скоро немцы к нам придут?

– Не знаю, малышка, то мне неведомо. Нам, домовым, не след на улицу выходить.

– Почему? Бедненький. ? Девочка ласково погладила друга по густой шевелюре. ? Там так здорово.

– Знаю, Машенька, знаю, ? грустно улыбнулся Кузьма. ? Ты своей маме скажи: уходить вам отсель надобно, прямо с утра и уходить.

– Ты нас выгоняешь? – из глаз девочки покатились две грустные слезинки.

– Что ж ты какое говоришь, маленькая. ? Домовой неловко обнял ребенка. ? Переживаю я за вас. За дом не волнуйтесь, я с ним останусь, поди, справлюсь, присмотрю за порядком.

– А если мы не уйдем, ты останешься со мной?

– Конечно, я всегда буду с тобой, я же твой Колокольчик, а таперича беги спать и больше босой не ходи, простудишься. ? Кузьма ласково подтолкнул девочку.

– Обещаю. ? Малышка нехотя сняла шапку и протянула своему другу.

– Бери себе, Дед Мороз мне так и сказал: коль Машеньке понравится, пусть носит. ? Домовой улыбнулся.

– Спасибо! – от нахлынувших эмоций девочка тихо взвизгнула.

– Носи на здоровье… Ну все, беги.

– Ой, я забыла спросить… – Машенька, уже было совсем вылезшая из-за печки, вновь посмотрела на друга. ? Тетя Света говорила, что Домовой может разрушить свой дом. Это правда?

– Я тебе велел, не слушать ее! ? Кузьма вздохнул и продолжил. ? Ежели дому беда грозит, али в нем люди лихие поселятся, мы можем их наказать. А таперича быстро спать.

– Спокойной ночи. ? Девочка мышкой шмыгнула из-за печи.

– И тебе спокойной… ? Домовой задумчиво посмотрел вслед.

***

Кузьма вздрогнул и проснулся. В доме слышались незнакомая речь, грохот сапог и лязг оружия.

– Машенька? – тихо прошептал Домовой. ? Ау?

В ответ звучали только пьяные крики: кроме незваных гостей в доме не было никого.

– Значит, ушли… ? Кузьма грустно улыбнулся. ? Жаль только, что не попрощались, но ничего, я дождусь, а покамест буду присматривать за домом, чтобы эти поганцы делов не наделали. Ну-ка, посмотрим, что они творят.

Кузьма осторожно выглянул из-за печи: за столом, заставленным бутылками, сидело несколько мужчин в непривычной серой форме, возле двери, рядом со странным металлическим ящиком крутился еще один. Прижимая к уху трубку, он что-то подкручивал и, судя по всему, разговаривал с кем-то, передавая команды.

– Все загадили сапожищами своими, ? буркнул Домовой, оглядывая комнату. ? Вон и шапка на полу лежит, ну рази ж так можно?

Что? Шапка?

Он присмотрелся и вздрогнул: на полу валялся растоптанный, расшитый умопомрачительными узорами недавний подарок, весь в грязи, тускло поблескивали раздавленные бисеринки.

– Батюшки-светы, это что ж такое деется?! Куда вы подевались-то?! ? Кузьма лихорадочно засуетился за печью. ? Машенька, ау, отзовись!

Но тихий шепот хозяина дома заглушался все более громкими пьяными воплями.

– Может, на улицу убегли? Проверить надобно, выйти – так увидят же иноземцы проклятые.

Неожиданно на улице раздался женский вскрик и сухой щелчок. Домовому показалось, что через секунду он услышал приглушенный детский вопль, прерванный вторым таким же щелчком.

– Что ж вы творите, нелюди! ? Кузьма зажмурился и шагнул вперед.

Пьяные гитлеровцы разом замолчали, увидев, как из-за печи, сощурившись, вышел маленький мужичок в лапоточках, подпоясанной простой веревкой рубахе и накинутом на плечи тулупчике. Не обращая внимания на ошарашенные взгляды, он подошел к вытаращившемуся радисту и буркнул:

– Отворяй.

Подчиняясь непонятному приказу, гитлеровец вскочил и открыл дверь. Домовой нерешительно замер на пороге, а затем с закрытыми глазами сделал первый робкий шаг. Ему казалось, что он движется сквозь густое месиво, словно какая-то сила не пускала его вперед, тянула назад, в дом, туда, где было его место. А может, она так оберегала маленького домового от того, что ждало его в нескольких шагах от дома. Решившись, Кузьма открыл глаза и замер: недалеко от порога…

– Машенька, что же ты творишь такое, а? – изо всех сил преодолевая густой, как кисель воздух, Кузьма двигался вперед. ? Ты пошто босая? Я же говорил тебе, беречься надобно, простудишься ведь, вон ноженьки как побелели-то. И не лежи на сырой земле, чай, сентябрь на улице, землица холодная. Ручки, поди, тоже стынут. Машенька… ? Домовой наконец добрался до девочки и заботливо укрыл ее тулупчиком.       ? Ты что это молчишь, не узнаешь? Это же я, твой Колокольчик. Девочка моя, поднимайся, пойдем в дом, я тебе и ноженьки, и ручки разотру, чайку заварю малинового, ты у меня быстро согреешься. Машенька, вставай, вставай, еще и на мокрое легла…

Кузьма осекся, с ужасом глядя на медленно растекающуюся красную лужицу.

– Машенька… ? Он посмотрел в широко открытые синие глазенки: ? Да пошто вы не убегли-то, я ж говорил! Ай ты, Господи, что наделали, нелюди проклятущие! Машенька, ты хоть посмотри на меня… А за шапку не переживай, я тебе и десять таких принесу, ты только вставай, слышишь, девочка моя, вставай… Машенькааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа!

Резкий порыв ветра зашатал дом, со скрипом рухнула печная труба, печально прозвенев, из окон повылетали стекла. Домовой почувствовал, что ему стало тяжело дышать, а по лицу, скрываясь в густой бороде, потекли горячие слезы.

– Я всегда буду с тобой, Машенька, всегда, ? с трудом прошептал он.

Гитлеровцы, что-то выкрикивая, лихорадочно повскакивали из-за стола. С ненавистью глядя на пьяные рожи, высунувшиеся в пустые оконные проемы, Кузьма, подняв руки вверх, прокричал:

– Я убиваю себя!

Прогремел гром, треск ломаемого дерева заглушал вопли ужаса. Яркая молния ударила в крышу, раздуваемое порывами ветра, взметнулось огромное пламя, нестерпимый гул нарастал… и вдруг наступила тишина. На месте дома осталось только выжженное пятно, исчезло все – и расшитая немыслимыми узорами шапка, и грязные сапоги, посмевшие ее растоптать.

***

Тихое деревенское кладбище. На крохотном могильном холмике каждую весну у изголовья вырастает один единственный цветок: ярко-синий колокольчик. Он стоит, не шевелясь, его не беспокоит ветер, ему не досаждают ему птицы, с весны по осень, каждый день и ночь по нему катятся капельки росы, похожие на маленькие слезинки.

Я всегда буду с тобой, Машенька, всегда…

Страшное поле

Июль. Полдень. Разморенная природа, тихо посапывая легким ветерком, спала. В жаркой тишине изредка раздавался шелест пшеничных колосьев на поле и какой-то гул, доносившийся из неглубокого овражка.

– Никакого почтения!

– Забыли заветы предков!

– Трава сохнет, а никто не косит, зря я, что ли, старался?