Тени холодного солнца

– А скорее всего и не было никакой девчонки.

– То есть как? – удивился мой собеседник.

– Да сам Ганс и выдумал зту историю. Ну может быть не он, а кто-то другой из местных, специально что-бы пугать приезжих. Ведь за хорошую страшную историю они и приплатить могут. А чтобы придать всему рассказу достоверность, придумали и эту девочку. Мол, это не я выдумал, известный всем лжец и пьяница Ганс, это рассказал невинный ребёнок что и лгать то пока не умеет.

– Ну да, ну да, – буркнул Струэнзе, – что ж, действительно может быть. – В зале трактира пылал камин. Это в июле то месяце! За дубовым столом сидели пять человек: Алоис, двое уже знакомых мне крестьян, мужчина лет сорока, в охотничьем костюме. и ещё один пожилой толстый субъект с красным лицом. Все они выглядели очень напряженно и настороженно.Как только мы вошли, Гюнтер и Михаэль, тут же захлопнули входную дверь.

Кроме большой кованной щеколды, дверь запиралась на огромный деревянный засов, больше похожий на, средних размеров, бревно.Но и это было ещё не всё. Изнутри, дверь так же удерживали два железных крюка длинной примерно в метр. Одним своим концом они крепились к железной скобе прикрученной к полу, а другим, цеплялись за стальные кольца в самой двери. Да, трактир запирался не хуже какой-нибудь крепости. И сразу бросалось в глаза то, что все эти неодолимые запоры, кроме щеколды, установили здесь совсем недавно.

Глава 7

Страшная ночь на постоялом дворе. Истории леденящие кровь и новые вопросы. Фрау Магда Шлоссе показывает свою силу. Знакомство с Бруно

Ужин был по крестьянски простым и обильным. Я взял цыплёнка с молодой картошкой. Цыплёнок, по правде говоря, слегка пригорел, да и приправа, на мой взгляд, была излишне острой. Струэнзе сначала присматривался к бараньему боку с гречневой кашей, но затем взял свиное жаркое с овощами и кнедликами. Было много сыра, хлеба и различных закусок. Алоис. что скромно сидел с краю, уплетал заячье рагу. Он явно чувствовал себя, что называется «не в своей тарелке», так-как из-за походных условий, впервые сидел за одним столом с офицерами.

Никаких приличных вин в этом заведении, конечно же не было. Но хозяин очень рекомендовал нам сливовую наливку, две бутылки которой теперь стояли перед нами. На мой взгляд, излишне приторная и крепкая, она очень пришлась по вкусу Алоису.Наши радушные хозяева ушли к себе, в жилую часть трактира, на второй этаж. Михель завалился спать где-то в своём чулане. Таким образом, мы и четверо наших невольных соседей, остались предоставленными сами себе.

Случайные наши соседи, как я понял, хорошо знали друг-друга, и по началу оживленно переговаривались. Они обсуждали обычные для крестьян темы: как-то – погоду, виды на урожай, деревенские сплетни и скандалы. Потом принялись ругать какого-то перекупщика, господина Прохазку, называя того жирной свиньёй, подлым негодяем и ещё, какими-то уж совсем безобразными и неприличными словами. Они говорили на местном диалекте немецкого языка, но использовали много богемских слов и выражений. Из-за этого я далеко не всё понимал из их разговора.

Только человек одетый в охотничий костюм держался особняком и почти не принимал участия в общем разговоре. Он медленно пережёвывал пищу периодически прикладываясь к кружке с лёгким пивом и, по видимому, о чём-то напряжённо размышлял. Очевидно что он не был местным жителем. Его манеры и правильная речь, о которой я мог судить по нескольким оброненным им фразам, выдавали образованного человека, возможно даже аристократа.

Утолив голод и прикончив почти все выставленные на столе блюда, трое крестьян достали свои трубки и закурили. Алоис, опрокинув в себя ещё одну рюмку наливки, тоже вынул трубку.За окном, между тем, совсем стемнело, это было видно сквозь узкую щель между закрытыми ставнями. Разговоры велись всё более тише, а лица людей за столом становились мрачнее и напряженнее. Вскоре их беседа вообще свелась к редким фразам произнесённым полушёпотом.

В зал спустилась хозяйка фрау Магда. Она молча задёрнула плотными зелёными занавесками все три имеющихся окна. Уходя, она оглядела нас присутствующих оценивающим взглядом и сказала:

– Что бы не случилось, не вздумайте подходить к двери. Если у кого возникнет надобность, то в конце коридора, за занавеской есть ведро с водой. —Я вынул из кормана часы и взглянул на циферблат, все сидящие за столом посмотрели на меня с непонятным интересом.

– И сколько там времени, господин офицер, позвольте полюбопытствовать? – Спросил краснолицый толстяк.

– Без четверти полночь, – ответил я, щёлкнув крышкой и убрав часы обратно в корман. Над столом нависла гнетущая тишина. Люди молча курили свои трубки уставившись прямо перед собой, будто боялись поднять глаза. Мы со Струэнзе налили себе ещё по рюмке наливки.

– Говорят, что как раз в полночь их сила намного возрастает, – тихо произнёс краснолицый. – Слава Богу что нынче не полнолуние. – Оказывается его звали Клаус Штрубе, и он был пивоваром из соседней деревни. Краснолицый достал из своего мешка толстый молитвенник и положил рядом с собой на стол.

– Мне тут старый пастор, отец Бернардо, отметил некоторые молитвы, которые его должны отвадить, – сказал он снова понизив голос почти до шёпота. – Нынешний то, отец Пауль, в таких делах ничего не понимает.

– Это против них не поможет, – убеждённо заявил чернобородый господин Маречек. Выбив трубку он налил себе той же наливки что поглощал и Алоис. – Вот если-бы молитвы читал человек возведённый в священный сан, пусть даже и отец Пауль, тогда другое дело. Тогда возможно и помогло бы.

– Святая молитва и сама по себе имеет силу! – упёрся краснолицый пивовар. – Отец Бернардо знает что говорит.

– Так ведь он не может просто так сюда войти, – внезапно подал голос мой дуралей Алоис. – То есть я хочу сказать что у него нет права и силы войти в человеческое жилища без приглашения. Я слышал что такое заклятье на них Господь наложил. От знающих людей я это слышал.

– Ты солдат, не знаешь что в наших краях творится. Так что сиди и помалкивай, – осадил его толстый пивовар. – Многие так думали, за что и поплатились. Вот мне, ещё в детстве, бабка рассказывала про семью Михеля Вёльте. Жена его, Анна, вдруг взяла да пропала. Целый день её искали и нашли мёртвой с прокушенной шеей. По началу думали что какой-то дикий зверь её порешил. Ну похоронили её как положено, с соблюдением всех церковных правил. Только отчего-то глаза не смогли ей закрыть, так с открытыми глазами и в гроб положили.

А спустя три дня, вот как-раз в полночь, и заявилась она. Пришла с кладбища и стала в двери да окна стучать, просить чтобы её впустили. Жалобно так просить, мужа и детей по именам выкликать. Говорила что по детям скучает, что холодно ей одной на кладбище. Ну дети то маленькие, понятно, стали кричать – «Мама! Мама!». Но Михель то не дурак был, вмиг понял что к чему. Зажал рты своим детям и не давал им кричать, мать звать. Так и сидели, и час и два, рассвета ждали.

– И что же? – дрожащим голосом спросил Алоис, в очередной раз наполняя свою рюмку.

– А всё едино. Незадолго до рассвета всё же вошла она в избу, хоть и незваная никем, и всех там порешила. Детишкам обоим горла перегрызла, да кровь всю выпила. А Михелю, своему мужу, так и вовсе сердце вырвала.

– Так если она всех порешила, кто же тогда обо всём этом рассказать-то мог? – совершенно резонно заметил Алоис.

– Всех да не всех, – парировал господин Штрубе – Мать Михеля, старуха Берта уцелела той ночью, спряталась в углу за шкафом, и уцелела. Она же после и рассказала о всём что видела. Но я думаю что упыриха её не убила потому что сполна насытилась.Просто, старухина кровь была ей без надобности.

– Ох, неправильно ты Клаус всё рассказываешь, – заявил господин Маречек. – Зачем человеку врёшь? У нас все эту историю слышали, мне тоже моя бабка её рассказывала.

– Вот-вот, я и говорю, бабские это сказки, – усмехнулся здоровяк Штютнагель. Он равнодушно слушал рассказ пивовара попыхивая своей трубкой.

– Помолчи, Франс, – отмахнулся чернобородый. – Солдат прав, не могут вурдалаки к живым людям без приглашения входить. Анна Вёльте не сама вошла в дом. Это всё маленькая дочка Михеля, она, по детской своей глупости, вырвалась от отца, подбежала к двери и крикнула – " Мамочка, мамочка иди к нам!» – Вот этим и погубила себя, а так же отца и брата. А старая Берта тогда действительно уцелела. Только пряталась она не в углу за шкафом, а под кроватью. А на утро, как узнал народ что с семейством Вёльте приключилось, так ринулись все на кладбище. Моя бабка с дедом туда тоже ходили.

Так вот, раскопали могилу Анны, гроб открыли и видят… Лежит она, значит, вся страшная такая, когти у неё длинные отросли, зубы заострились а весь саван кровью перепачкан.

– И что они с ней сделали? – бедняга Алоис почти перестал дышать от страха.

– Сделали то что положено, служивый. Кол ей осиновый вбили в сердце и голову отрубили, а затем к ногам приставили. Против вурдалака это самое верное средство. Вот как-раз его дед всё это и проделал, – чернобородый показал рукой на Штютнагеля. Это он ни во что не верит, а дед его – Альфред, разбирался в подобных вещах, умный говорят был человек. – Чернобородый Маречек выпустил кольцо дыма и поморщился. – Только жаль от его ума внуку ничего не досталось.

– Чепуха это всё, бабские сказки. Ничего подобного мне дед не рассказывал. Да и как это… разрыли могилу, открыли гроб… Чепуха всё это, как же она тогда покидала могилу не сломав свой гроб и не прокопав путь наверх?

– Так это они умеют. Они ведь уже не люди а дьявольские создания, поэтому и способны выходить из могилы сквозь толщу земли. Но при свете дня они совершенно беззащитны. Поэтому и убивать их надо пока солнце светит. Ночью то против них никакого шанса. Разве что это его отпугнёт, – чернобородый извлёк из своего мешка серебряное распятие и тонкую посеребрённую пику на короткой деревянной ручке. – Серебра он боится, так я слышал, вот приготовил кое что. Распятье я освятил в церкви, а на эту пику два десятка серебряных таллеров потратил, самолично расплавил и остриё покрыл.

– Ну а у меня вот это, – сказал Клаус Штрубе, вынимая из-за пазухи плоскую стеклянную флягу. – Это святая вода, господа. Против всякой нечести самое первое и необходимое средство. Отец Бернардо лично освятил по моей просьбе.

– А у меня есть нечто получше ваших игрушек, – вдруг сказал, неверящий в бабские сказки, господин Штютнагель. Из внутреннего кармана своего плаща он извлёк небольшой, старинный пятиствольный пистолет. – Вот самое надёжное средство. Два дня назад Крумловский оружейник, господин Шлосберг, изготовил для меня два десятка серебряных пуль и собственноручно зарядил этот пистолет.

– Вот это да… Но ты же не веришь!!! – воскликнул чернобородый Маречек.

– Не верю, – кивнул головой Штютнагель. – И дальше хочу не верить. А это так, на всякий случай. – Я заметил что немногословный мужчина в охотничьем костюме, пристально следит за тем как наши случайные сотоварищи раскладывают на столе свой антивампирский арсенал. Насмешливая, скептическая улыбка появилась на его лице. «Ну слава Богу, хоть ещё один нормальный человек, не все ещё здесь сошли с ума» – подумал я.

– Ну а как вы, господа офицеры, каким оружием располагаете, – спросил нас краснолицый пивовар.

– Мне, милейшие господа, не совсем понятно о чём вы ведёте речь? У меня есть сабля, как положено офицеру, – ответил я ему. – Она изготовлена из очень хорошей стали, но никак не из серебра. Ещё у меня есть револьвер – морской Кольт модели 1851 года, но он опять же заряжен самыми обычными патронами. Что касается моего спутника, лейтенанта Струэнзе, то у него есть только сабля, потому что как военнопленному ему вообще не положено огнестрельное оружие. Сабля вообще-то тоже не положена, но я ему разрешил. Так что, почтеннейшие, как видите, для сражения с вашим носферату, мы явно не подходим.

– Тише, тише, господин офицер, – взмолился чернобородый. – Умоляю вас, не произносите это слово.

– Но отчего? – удивился я. Страх этих людей перед мифической угрозой откровенно забавлял меня. – Что такого ужасного в этом слове?

– Назвать вслух его подлинную сущность, значит призвать сюда, – усмехнулся «охотник», как я про себя прозвал мужчину в охотничьем костюме. – По крайней мере, так говорится в различных легендах. Извините, господин капитан, я не представился. Вы можете называть меня, Бруно, полагаю что этого пока достаточно. – В ответ мы, со Струэнзе, так же назвали свои имена.

– Ни какая это не легенда, господин офицер, – зашептал краснолицый Клаус брызгая слюной. – Всё так и есть, поэтому мы называем это дьявольское существо – просто ОН. Из-за него мы живём в постоянном страхе, как жили наши отцы и деды.

– Особенно если ты сам себя накручиваешь, – выразил здравую мысль господин Штютнагель. – Всё это сказки для дураков, господин офицер.

– Ха… Сказки значит? А пистолетик всё-таки купил, и пулями серебряными зарядил. – Чернобородый Маречек не приминул поддеть своего приятеля. Выпив ещё одну рюмку сливовки, я встал из-за стола.

– Ну что ж, господа, желаю вам успехов в борьбе с НИМ. А я, пожалуй отправлюсь спать. Струэнзе, вам я советую поступить аналогичным образом, завтра нам рано вставать. – Я двинулся к лавке у стены, где фрау Магда постелила для меня и датчанина, две перины.

– Господин офицер, – толстый пивовар выпучил на меня глаза. – Вы что же, действительно сможете просто так лечь спать?

– Конечно. Время сейчас позднее, а я прилично устал за сегодняшний день. Так что, на мой взгляд, это самое естественное желание. – Алоис, уже будучи в отвратительно пьяном состоянии, поднялся чтобы снять с меня сапоги, когда произошло это.Внезапно раздался ужасный, невероятно громкий и пронзительный собачий вой. Он прозвучал гораздо более зловеще чем тот что мы слышали во дворе перед заходом солнца. Чудовищный страх и предсмертная тоска обречённого животного слышались в этом вое, который, кажется, вымораживал душу. Мои случайные сотрапезники, все как один побледнели, съёжились, и втянули головы в плечи. Даже Струэнзе вздрогнул и открыл рот.Краснолицый пивовар, дрожащими пальцами, начал листать свою книгу и, найдя отмеченное место, забормотал молитву. Все присутствующие, включая датчанина, сделали то же самое. Интересно что за молитву читал этот лютеранин, находясь в окружении добрых католиков? Захваченный общим настроением я тоже невольно перекрестился.