Грязь. Сборник

– Возьми это тебе.

– Подарок? Да мы же и пяти минут не знакомы, – она чуть растерялась.

– В этом городе происходит и не такое.

– Чудеса? – оживленно спросила она.

Я посмотрел на её цветную картину. В этот момент я понял, что моя прогулка была не такой уж и бесцельной, как может показаться на первый взгляд. Её взгляд был неповторим. Он был единственным в своем роде.

– Да… – проговорил задумчиво я. – Самые настоящие.

Когда я попрощался с художницей, и мы продолжили путь, мой товарищ сказал:

– Должен заметить, я тебе не мешал, хоть она и очень хороша.

– Какое благородство.

– Не благодари. Потом расскажешь, чем всё кончится.

– Да ну тебя.

После встречи с Дейзи Гумбольт ещё раз отклонился от маршрута. Ему были нужны ответы на вопросы.

В церкви было всего несколько прихожан. Каждый шаг отдавался гулким эхо в стенах. Скамьи пустовали – богослужение начнётся только через два часа. Настоятель храма сидел за столом, накрытым белой тканью, перед органом и читал священное писание.

– Бог мой, утешь меня… – склонил Гумбольт свою голову у алтаря.

Он не читал молитвы, но это не мешало его сердцу чувствовать Его здесь, так как и не мешало чувствовать Ему присутствие Гумбольта в этом мире. Сейчас он чувствовал гармонию вокруг себя и тяжесть внутри, которая тянула его вниз. Он думал о Дейзи.

– Святой отец…

Настоятель поднял голову. Гумбольт стоял в нескольких шагах от стола и напряженно мял шапку в руках. На его лице было беспокойство.

– Да, сын мой, – священник встал и неспешно подошёл к нему, спрятав руки в рукава рясы.

– Святой отец, простите меня, что отвлекаю, но я должен вас спросить.

– Продолжай, сын мой.

– У меня довольно наивный, но важный вопрос. Быть может, вы сможете на него дать ответ, как представитель церкви. Святой отец, а зачем мы здесь?

– Чтобы определиться с тем, как мы относимся к Отцу нашему. От этого зависит, примет Он нас или нет. Это выбор, который должен сделать каждый. Адам и Ева сделали свой выбор, сказав Отцу «нет». За что и поплатились. Платим и мы.

Гумбольт кивнул головой. Он чувствовал себя ещё хуже: он не мог принять такой ответ за истину. Продолжая мять в руках шапку, он поднял взгляд на распятие.

– Его Он тоже послал с этой целью? Чтобы мы одумались и приняли любовь Его?

– Совершенно верно, сын мой.

– Святой отец, о чем бы вы спросили Христа, будь у вас такая возможность?

– Сын мой, а не о многом ли ты помышляешь?

– Но всё же. И это тоже важно: о чём спросить Его?

Священник впервые за беседу улыбнулся:

– О том, как Он себя чувствует. «Amor meus pondus meum».

– Любовь моя – груз мой.

– Совершенно верно. Груз мой. Если любишь кого-то, значит, и ношу несешь на сердце. Чем больше любишь, тем тяжелее становится. Немногие способны полюбить весь мир, потому мы и помним их. Это подвиг, достигнутый неограниченной силой духа и верой.

– Верой… – потупив взгляд, проговорил Гумбольт.

В его голове проносились страницы человеческой истории, на которых люди нещадно убивали других людей за эту веру. Сложно стать частью такого, зная, сколько крови пролилось за эти символы и слова.

– Веру в ближнего своего, – будто прочитав его мысли, добавил священник. – Веру в то, что все мы можем любить, как бы трудно это не было. Мы как дети боремся за Его внимание и не можем полюбить друг друга так же, как Он любит нас. Уже давно известно, что любить человека – это значит увидеть в нём лицо Бога.

– Это писал Гюго.

– Вы начитанный и образованный. Отрадно видеть такие живые умы. А знаете, кто написал: «Не нужно заучивать древние выдумки, чтобы понять, что мы и правда любим ближних»?

– Нет.

– Один из популярных богоборцев-атеистов нашего времени[2 - Сэм Харрис – американский публицист.]. И хоть я совершенно не разделяю его точку зрения на этот мир, я всё же признаю, что иногда древние писания, действительно, ни к чему. Всё идёт от сердца человеческого, – настоятель вынул из рукава правую руку и коснулся груди Гумбольта. – всё просто. И всё мы уже знаем, только боимся это признать. А страх – это первый шаг к падению.

– Недавно была такая ситуация, прочитал в НезГазе[3 - Независимая газета.] . Жандармы не знали, что делать: пели на улице. Естественно, надо задержать, потому что несогласованный концерт. Но пели гимн страны. Следовательно, попадают под закон о патриотизме, и они должны их поощрить. Что делать? Непонятно.

– Так что сделали?

– Да ничего, пока репы чесали, музыканты ушли.

–– Забавно. А я недавно шёл с газетой в руках по улице и читал. На меня почти все оборачивались, будто я из другого века.

– Просили сфотографироваться?

Я слабо рассмеялся.

Выглянуло солнце, осветило многодневные лужи. В какой-то момент мой товарищ остановился, смотря на проезд во двор. Там стоял мужчина в джинсовом костюме. Его рвало, но совершенно без напряжения в теле. Он просто стоял, склонив голову и то, что вытекало из его рта на траву, освещалось в лучах закатного солнца.

– Пошли отсюда, Босх, – ударил я своего товарища по плечу.

Он развернулся, и мы зашагали дальше:

– Почему Босх?

– Будешь рисовать всякую пакость, видя её вокруг. А через сто лет станешь классиком.