Грязь. Сборник

– Я за смертную казнь! Да не за просто введение инъекции, а за расстрел, чтоб к стенке ставили!

Все одобрительно закричали.

– Так их!

– Правильно!

– Расстрелять негодяев!

– Да!

Гумбольт беспокойно смотрел по сторонам, а потом с искренним расстройством в голосе сказал:

– Они говорят так, будто это другой мир, это никогда их не коснется, они никогда не окажутся в камере смертников, будто их невиновности хватит, чтобы избежать несправедливого суда. Да и какая невиновность… Сколько из них сможет удержаться от соблазна обогатиться за счёт несчастья других, особенно когда «никто не будет видеть» этого? Явно не те, кто с таким упоением кричат слова «смерть» и «убийство».

– Вот за такие речи и ты и стал журналистом. В любом случае, всё уже сверху решили.

– Думаешь?

– Знаю. Эти бюрократы не меняются.

– М-да…

– Беги! – крикнули ему.

И Гумбольт побежал. Ничего не видел, ничего не чувствовал. Много падал, но не замечал, как вставал. Всюду был лес, ветки били его и не давали пройти. Жуткий шум стоял в ушах, он не знал, что это было. Наконец, он упал и не встал. Шум был только в его голове. Вокруг тихо.

Сырая полугнилая листва медленно начинала пропитывать влагой его одежду. Он чувствовал, как весь бок, на котором он лежал, стал мокрым. Но это была теплая влага. Дотронулся – боль пронзила тело. Гумбольт застонал и перевернулся на спину. Голые тонкие ветки качались надо ним, чернея на фоне серого дневного неба. Уже день, а бой завязался утром. А наступление?

Он резко поднялся и, сидя на земле, стал быстро поворачивать голову в разные стороны. Тревога, зародившаяся в сердце, уже охватила всю его грудную клетку, он вскочил и стал крутиться на месте, тревожа опавшую листву, совершенно забыв о ранении. При каждом повороте маленькие веточки цеплялись за его одежду и тянули за нее. Он замахал руками, пытаясь переломать ветки, а сам продолжал лихорадочно пытаться понять, где он и что с наступлением. Тревогу за несколько секунд заменил страх, Гумбольт застыл на месте и схватился руками за голову. Всё пропало, он был далеко и только сейчас вспомнил все до конца. Он всё потерял. Его тело снова шлепнулось на листву. Ему больше ничего не оставалось делать.

Успокоившись и ударив себя по лицу, отгоняя от себя страх, он достал из сумки бинт и наполовину пустую бутылку. Обработав рану и потуже перебинтовав себя, он встал и побрел вдоль смятой от колес транспорта травы – это было единственное, что связывало его с миром людей в этом царстве природы.

– Да я тебе говорю, это реально было.

– Слушай, я был на том параде, никакой корабль не пошёл ко дну!

Спорили Гумбольт и мой товарищ.

– Он проплыл ещё некоторое время и начал крениться и затапливаться уже на повороте реки.

– Да ну тебя! – наш тучный друг махнул на него рукой.

– Будем считать, что я выиграл.

– Истина не рождается в спорах, где всё зависит от харизмы выступающих.

– Ой-ой-ой! Тоже мне мыслитель нашёлся. А ты что скажешь? – обратился товарищ ко мне.

– Честно говоря, хочется, чтобы было, как ты сказал, это же такая новость! Но…

– И ты туда же. Да говорю же: правительство нам об этом не говорит, чтобы не опустить престиж флота.

– А ещё они все огурцы у бабы Вали на огороде своровали, – громко рассмеялся Гумбольт.

Его смех всегда был раскатист подобно грому (думаю, из него бы вышел отличный оперный певец) и искренен. Мой товарищ развёл руками и начал говорить что-то в ответ, но мы махнули на него рукой.

Мимо нас пробежала хихикающая стайка девушек – они смотрели на меня и моего товарища. Тот улыбнулся и помахал в ответ:

– Эй, я тебя помню! – крикнул он одной из них, а потом повернулся ко мне. – Поклонницы.

– О, вас кто-то знает, – рассмеялся Гумбольт.

Сегодня он был в хорошем настроении.

– Когда новый концерт будет? – спросили девушки.

Приглядевшись, увидел пару знакомых лиц.

–– На старой площадке, ну… – он прищурил один глаз, изображая сосредоточенные раздумья. – Вроде числа девятого. Приходите, организуем вам бесплатное пивко.

Девушки рассмеялись и, заверив нас в том, что они придут, пошли своей дорогой. Нам тоже пора было в путь.

– Военные – элита общества. Вот чего бойся, – сказал мой товарищ, когда перед нами перегородили дорогу, чтобы проехал кортеж известного генерала.

Начался дождь, нещадно бьющий в окна машин камуфляжного цвета, жандармы из оцепления пожалели, что не взяли плащи.

Пока стояли, Гумбольт стукнул себя по лбу:

– Сегодня же уже седьмое число! Совсем забыл. Мне надо сейчас отлучится.

– Опять в редакцию? – спросил мой товарищ.

– Да.

– Ну, бывай. До вечера.

Пожали руки, и наш тучный друг отправился в путь. Когда он скрылся из виду, я спросил:

– Слушай, сколько ему лет?

– Не знаю, – кинул товарищ, внимательно следя за шеренгами оцепления. – Ну, может сорок. Никогда не спрашивал.

Мы часто шатались по городу. Где ещё вдохновляться? Поэты улиц. Грязные улицы – грязные поэты. Вот ответ всем негодующим читателям.

И снова дождь,

И снова мы с тобой одни.