ОТРАЖЕНИЕ ОГНЯ

– 20 августа? – вдруг подняла на Ивана взор женщина. Глаза её словно присыпанные пеплом, уставшие, смотрели сквозь парня, будто она что-то вспоминала. – У меня сын тоже в этот день родился, – Вздохнула: – В октябре прошлого года забрали его на фронт. Вестей всё нет, как два месяца назад последний раз была от него весточка, так больше и нету.

И словно опомнившись, будто сказала чего-то лишнего, вновь натянула на лицо серую маску хмурости и продолжила записывать данные на бумажку, бросая дежурные вопросы.

– Партийный?

– Нет.

Женщина бросила поверх очков быстрый колючий взгляд на парня, продолжила опрос.

– Кем работаете?

– Столяр я.

– Образование есть.

– Есть, конечно. Кончил четыре класса.

– В комсомоле состоите?

– Нет.

Женщина устало вздохнула.

– Плохо, Иван Михайлович. Надо бы записаться, сами понимаете. Фамилия-имя-отчество отца и матери.

– Отец Пестряков Михаил Михайлович, мать Пестрякова Степанида Маркеловна.

– Карточка ваша здесь храниться?

– Я не знаю, – пожал плечами парень.

– Ладно, посмотрю сейчас.

Женщина привстала, держась за спину, начала перебирать в ящике документы, одним пальцем пролистывая дела.

Сердце у Вани колотилось так, что казалось выпрыгнет из груди. Волновался. Теребил в руках шапку, не зная куда ее деть – и на голову вернуть в помещении не прилично получится, и положить куда-нибудь тоже нельзя – все-таки казенное заведение, и стулья казенные, не для того деланы чтобы на них шапки всякие складывали. Обдало волной холодной. Только сейчас, в этот самым момент, стоя в тесном кабинете, вдруг остро почувствовалось что идёт война. Не в шутку, самая настоящая. Идущая со смертью бок о бок. И каждого уже успела проклятая коснуться, и даже вот эту женщину, что сидела сейчас напротив него и чей сын ушел на фронте и потерялся. Это ощущение пришло внезапно и сразу, как пыльным мешком по голове охлобучили, и стало до того страшно, что затряслись коленки. Даже в этом здании ощущение идущей войны летало повсюду, словно напитав собой воздух. Всё тут пахло тревожной неизвестностью и трауром. И как он сразу не обратил на это внимание?

– На фронт… – вновь начал Иван.

Женщина раздраженно его перебила:

– На фронт, на фронт. Иди уже.

– Да куда идти-то? – спросил парень, разведя в стороны руками.

– На медкомиссию. Там пройдешь, тебе заключение напишут и скажут куда дальше, – женщина вновь посмотрела на стоящего перед ней. Долго ничего не говорила, все смотрела, словно пытаясь узнать в его чертах лица что-то знакомое. Тихо сказала:

– Береги там себя, солдатик.

Иван кивнул головой и вышел, тихо закрыв за собой дверь.

По пути надобно было еще зайти в райком комсомола, поставить какую-то печать в документы. Женщина, оформлявшая бумаги Ивана, как смогла объяснила куда идти, но поблуждать все же пришлось. Наконец, нашел нужное здание и нужную дверь. Постучал, не дожидаясь ответа, зашел.

– Вы к кому? – спросил сидящий за письменным столом худосочный парнишка. Вида он был строгого, и глазами, окаймлёнными синяками бессонной ночи, смотрел не мигая, но был молод, почти юн, с класса седьмого посажен сюда. Повторил: – Вы к кому, товарищ?

– Мне бы печать поставить. В военкомате сказали, – вдруг растерялся Иван, глядя на строгого не по годам парнишку.

– Какую еще печать?

– Не знаю. Круглую, наверное.

Парень пристально, чуть прищурив глаза, посмотрел на гостя.

– Шуточки шутите? – вдруг привстав со стула прошипел он.

– Нет, – окончательно растерявшись, ответил Ваня. – Просто я правда не знаю какую печать. Мне сказали сюда прийти. Вот я и пришел. Вам виднее, наверное, какую печать надо.

– А ну пошел от сюда!

Такого ответа Ваня не ожидал. Оторопело посмотрел на сопляка, корчившего из себя большого начальника, на его опрятную, не в пример его грязной робе, одежду. Выглаженная защитная гимнастёрка, ремень кожаный, штаны еще совсем новенькие, ботинки хромовые, блестящие. Потом перевел взгляд на бутерброд – белый хлеб с ломтиками копченного мяса, – что лежал на блюдечке на столе. На кусок белого сахара. На два медовых пряника. На крепкий чай в стакане с ложечкой. Живот, в котором вторые сутки ничего кроме воды да пары сухарей, не было отозвался жалобным стоном.

И вдруг взбурлило все внутри. Заклокотало. Словно спавшая доселе птица встрепенулась и начала бить крыльями.

Не помня себя, Иван подскочил к дерзкому парнишке, схватил того за грудки и вытащил из-за стола, едва не перевернув сам стол. Зарычал почти в самое лицо:

– Пристроился, сопляк, в тылу! Шуршишь для виду казенной бумагой да бутерброды с колбасой жуешь! Тебе задницу надо розгами от мутузить чтобы ты вежливости научился!

– Я… я… – начал заикаться тот, совсем побледнев и вытянувшись в лице.

– Дать бы тебе по роже, да вони будет!

– Я же… по приказу… по приказу я…

Иван не стал его слушать. Отпустил от греха подальше да вышел из кабинета, вытирая об рукава ладони, словно они испачкались в чем-то грязном.

Печать получил в соседнем кабинете, где сидел более сговорчивый старичок.

2. ОТПРАВКА

Поезд отходил со второго перрона. Новобранцев погнали через весь вокзал, потом развернули обратно, сказали идти в обход, чтоб не мешались – прибывал другой поезд с пассажирами и грузом и его надо было срочно разгрузить. Всё сразу смешалось и все начали ходить кто куда, особо уже не слушая начальников с военкомата, превращая всё в разброд.

– С Курчумского кто? Спрашиваю, с Курчумского кто есть? – кричал крепкий мужичок в военной форме, семеня по вокзалу и размахивая перед собой как шашкой списком. – Сюда все собрались, в одну шеренгу! Ну, давай, кони не расторопные! Живо! Шевелись, говорю, мать-перемать! Ты с Курчумского? А чего тут ходишь? Иди давай отсюда! Твои дальше стоят!

Наконец, с горем пополам, собрали всех в кучу. Под угрозой строго взыскания приказали ждать, никуда не ходить пока не придет нужный поезд. Так все и стояли, прыгая с ноги на ногу от дикого холода. Грелись как могли. Кто-то пел песни, приплясывая на месте. Кто-то компанией втихаря кирял припрятанную с дома самогонку. Предложили Ване, он отхлебнул, больше из уважения, и передал бутылку дальше. Стало чуть теплее.

– Сейчас куда мы? – услышал Иван одного из тех, с кем собирался ехать. Смуглый казах говорил с сильным акцентом и понять его было весьма сложно.

– В казарму, – отвечал второй, не знакомый парень, с мясистым красным носом на пол-лица. – Заниматься строевой и политической подготовкой, изучать материальную часть.