Ваше благородие, бомж

Бомж не хотел жаловаться, но фраза вырвалась у него сама собой. Верно, и впрямь прижало. Мир перед глазами медленно, но верно, заволакивала багровая мгла.

– Так, может, это… В больницу?

– Да нет. Не надо больницы… Где-то бы отлежаться, а? Не знаешь часом, комнатку кто-нибудь не сдает? Я бы хорошо заплатил. Без обмана.

Успевший расправиться с гамбургером, художник сыто икнул.

– Слушай, а ты и впрямь плохо выглядишь. И глаза какие-то…

– Я насчет хаты спрашивал.

– Так чего ж… С хатой проблем нет. То есть, если без наворотов и изысков, то можно даже ко мне. У меня, правда, однокомнатная и без джакузи, но в общем и целом…

– Далеко?

– В смысле, значит, живу-то? Да нет, тут рядышком. Всего-то пара кварталов.

Бомж махнул рукой.

– Годится. Только подсоби встать.

– Что, прямо сейчас? А как же это все? – бородач кивнул на стол.

– Хочешь, бери с собой. Главное – помоги. Куплю потом все, что попросишь. И картину твою куплю.

– Понял! – художник суетливо вскочил. Пакеты сунул прямо за пазуху, картину подхватил под мышку. – Меня вообще-то Артемием зовут. И фамилия знатная – Васнецов. В смысле, значит, был уже такой художник. Мне даже советовали внуком его представляться. Может, наберусь нахальства и впрямь как-нибудь назовусь. А что? Дети и внуки – дело смутное, поди проверь. Мало ли их на свете – сынков лейтенанта Шмидта! Ты-то как считаешь?

– Потом, Артемий, потом…

Свободной рукой бородач помог бомжу подняться.

– Ну ты, паря, и тяжелый!

– Это, ничего. Силы еще есть. Ранка пустяковая, но крови прилично потерял. Мне бы отлежаться. Денек-другой…

– Понял! Все понял! – Артемий уже тянул его к выходу. Пространство кружилось перед глазами, лестница опасно раскачивалась, тем не менее бомж чувствовал, что ноги ему все еще повинуются. Терять сознание он пока не собирался.

Глава 9

Наверное, впервые за много месяцев он вольготно лежал на диване, листая газеты с журналами. Шея болела вполне терпимо, и все-таки головой крутить категорически возбранялось. По счастью, бородатый художник действительно проживал поблизости, а потому обошлось без серьезной кровопотери, хотя стаканчика два-три из него определенно вытекло. Ну да кровушка – дело наживное. Если посчитать, да взвесить, сколько всего он пролил ее на задворках империи, то, вероятно, наберется с изрядный аквариум…

Он сердито сдвинул на переносице брови. Успокоения не приносило даже такое легкомысленное занятие, как перелистывание газет. Бумага-то все стерпит, но печатные строки били по глазам, недобрым свинцом откладывались в памяти.

..Бультерьер снова покусал гуляющего ребенка. Ребенок в реанимации. Хозяева пса отделались небольшой денежной компенсацией, четвероногого друга по-прежнему выгуливают без намордника…

..В свердловском музее восковых фигур – премьера! На этот раз вниманию зрителей предлагается более монументальное произведение. В отдельной комнате во всех натуралистических подробностях воспроизведена сцена расстрела царской семьи. Образ погибающего царя Николая, Александры Федоровны, детей удались художнику с особенной силой! Что и говорить, эпизод с добиванием на бис умирающего лебедя из сериала «Маски-Шоу» становится жизненной явью. Зрители рукоплещут, кровавое действо повторяется вновь и вновь…

..Очередная авиакатастрофа в небе над Сибирью… Взрыв в Санкт-Петербурге, снова убит депутат госдумы… Терракт в Дагестане, обстрел колонны Пермского ОМОНа… Талибы явственно угрожают границам России…

Бомж смял газету в комок, раздраженно швырнул в сторону. Четвертая колонна воистину безумствовала. Распоясавшееся журналистское племя вконец свихнулось, не понимая, что с прилежанием претворяют в жизнь все тот же багровый соцреализм. Психотерапевты чесали в затылках, прикидывая, сколько же дебилов подарят несчастные мамаши после бомбардировок в приграничных районах, сколько агрессивной шизы добавится в городах и весях после очередной истерии ужаса, развернутой телеканалами и прессой. В сущности после такого массированного долбежа сохранить здравие и рассудок действительно представлялось немыслимым. Ибо вывод яснее некуда: либо народ становится индеферентным к любому горю, либо по-тихоньку начинает плыть крышей. Третьего, сударики, не дано!

Бомж сел на диване, вытащил из-под дивана пакет.

– Ах, ты, Дима, моя Дима, ты мне так необходима… – он прислушался, к тому, что бормочет, в сердцах сплюнул. Идиотский, неизвестно где подхваченный, мотивчик пиявкой засел в мозгу. Еще одно следствие опутавшей планету субкультуры.

Он медленно развернул пакет, достал экспроприированный в «Мастер-Глоуб» радиотелефон, взвесив на ладони, приложил к уху. Увы, вчерашний трофей уже не работал. Пару раз он щелкнул миниатюрным переключателем, но трубка продолжала безмолвствовать. Бомж сокрушенно вздохнул. Что ж, этого следовало ожидать. Надеяться, что взятая у охраны радиоигрушка будет служить вечно, было по меньшей мере наивно. Разумеется, парни тотчас поменяли частоту, а то и номерок. Сейчас это делается проще простого, а значит, все-таки придется выходить на улицу.

Бомж прошелся по квартире художника, мимоходом раздавил пересекающего комнату таракана. Последнего зверья тут хватало в избытке. Усы торчали из-под плинтуса, партизанское шебуршание угадывалось за подвешенными на стену полками. Тут и там на стареньких обоях зияли цветастые кляксы, в ссохшейся кашице которых порой просматривались жалкие тараканьи останки. Видимо, в моменты творческого раздражения художник не снисходил ни до тапок, ни до свернутых трубкой газет, – бил тем, что было под рукой, меча кисти, точно десантные ножи.

Приблизившись к окну, бомж осторожно потрогал выставленную на треноге картину. Очередная голышка неуверенно улыбалась из мира красок миру реальному. Личико, впрочем, знакомое. Похоже, художнику позировала одна и та же дамочка. Бомж улыбнулся. Забавно, но кудлатому, презирающему комфорт бородачу кое-что и впрямь удавалось. Улыбку обнаженной он сумел зарядить чем-то извечно зовущим, припорошенным мглистым одиночеством. В сущности картины были единственным в этой провонявшей алкогольной несвежестью квартирке, на чем стоило задержать взгляд. Бородач умел рисовать, это не вызывало сомнения. И абсолютно не умел вести хозяйство. Бомж снова опустился на диван, задумчиво уставился в пол.

Дежа-вю… То, что когда-то уже было. Дежа – уже, вю – видел. И точно так же, в такой же позе он когда-то сидел, разглядывая обшарпанные половицы. Маленькая деревушка в бывшей Югославии, в которую они вошли вскоре после артиллерийского обстрела сепаратистов. Югославы убивали югославов, убивали с поражающей ожесточенностью. И кто там первый из них начал, кто подхватил и развил, теперь уже было не разобраться. То есть про первых-то как раз ясно. Первыми, увы, начали россияне, развалив берлинскую стену, а после и весь Союз. И уже потом поползло-поехало. Прибалтийцы, украинцы, поляки, болгары… У этих, впрочем, обошлось без крови, а вот в Югославии народец оказался горячим. Хорваты, боснийцы, сербы, албанцы – все схватились за оружие. Разумеется, горячий народец подогревали внешние силы. Кому-то подобная буза всегда оказывается на руку. И то, что творили под шумок в Югославии, почему-то называлось большой политикой. Большой-пребольшой, хотя давно известно, что всякая большая политика – это прежде всего большая кровь. Война – не тот костерок, возле которого позволительно греть руки, но, разумеется, греют – и еще как греют! Кому-то нужен баланс сил, и волонтерами с обеих сторон идут юноши и взрослые мужи, дабы мстить за пролитое и попранное. Известные всему миру «калаши» берут в руки обезумевшие женщины. Тот, кто побывал в Югославии, легко мог предсказать и Чечню с Дагестаном. А он… Он всегда был белой вороной. И в Афганистане, и в Югославии, и здесь в России.

Еще капитаном, получив в ведение роту, бурно взялся за искоренение дедовщины. По молодости верил, что дедовщина – такой же бред, как пресловутые российские очереди. Побочный результат любого недомыслия. Есть товар и есть желание быстро продать и купить, тем не менее, все семьдесят лет советский народ парился в очередях. То же самое с дедовщиной. Коллектив, даже самый малый, не способен жить без законов. Нет власти в стране, контроль переходит к криминалу, нет законов в армии, законодательный суррогат придумывают сами солдатики. Возникает иерархия чинов среди рядовых – от салаг и шнурков до дедов. Главная причина – тоска и скука, размазанные на все восемнадцать часов бодрствования, бессмысленная шагистика, ежедневная шлифовка латунных пряжек и пуговиц, подшивание подворотничков. В самом деле, латунь – металл хреновый, окисляется в считанные часы, а солдатские шеи, вот беда-то! – тоже отчего-то быстро засаливаются. Ежевечерний душ – роскошь, еженедельная баня – барство! А заменить дурную латунь на что-то более практичное – дело м вовсе невозможное. Куда проще шпынять молодых в хвост и гриву, заставляя тратить бездну времени на ваксу с кирзой, на возню с нитками и иголками, на выстаивание очередей за вечно занятым утюгом и прочую чушь. И если бы дело было только в пряжках с подворотничками! На измышление дурных дел советская армия всегда была впереди планеты всей. И нечего удивляться жутким потерям в Чечне. Полгода учебки не делают солдата солдатом, а уж когда на протяжении этого полугода новобранцы ничего не видят, кроме асфальтового плаца, стриженных тополей и бессчетных построений, о каких боевых навыках может идти речь!

Впрочем, прыткий капитан сумел таки заразить идеями своего непосредственного начальника, с разрешения последнего взялся менять порядки во всем батальоне, налег на физическую и специальную подготовку, самовольно расширил занятия по тактике. Не переставая изумляться убогости солдатского городка, рьяно принялся за полномасштабное строительство. Все было вполне решаемо, и не нужно было клянчить средства у казны. Из металла, валявшегося повсюду, солдатики сами принялись изготавливать спортивные снаряды, попутно осваивали специальности слесарей и сварщиков. Нашлись среди молодежи свои камнетесы, с помощью которых вместо провонявшего гальюна на три десятка мест (это на полтысячи-то гавриков!) в один месяц соорудили пару вполне приличных туалетов. Чуть позже построили душевые. Проекты делали опять же сами рядовые, среди которых отыскались вполне грамотные студенты-архитекторы. Обычно таковых использовали для раскраски щитов с наглядной агитацией, капитан нашел им более рациональное применение, превратив в инженеров и бригадиров. Он не заводил фискальных дел, не заставлял взводных следить за сержантами и старослужащими. По его мнению, излечить армию могло лишь ее исконное занятие, а именно тяжелый армейский труд, ничего общего не имеющий со всеобщей российской показухой. Армия – не стая и не стадо. Солдатики просто обязаны качать мускулы и становиться спортсменами, должны уметь оказывать первую помощь, мастерить, плотничать, рыть окопы и слесарничать. Не хватает горючки с патронами? Черт с ними! Кто мешает проводить ежедневные учения с минимумом стрельбы? Если разобраться, лишняя пальба – чаще всего от страха, от собственной неумелости. Настоящий профессионал стреляет редко, пытаясь маневрировать и выжидать, скрытно совершать броски. Большой поклонник айкидо, капитан создал в батальоне несколько спортивных секций, записав в них практически весь рядовой состав. Сам с удовольствием выходил на татам, с азартом тренировал стриженных салажат.

Увы, самодеятельность его долго не продлилась. Первая же комиссия сделала всем втык за отсутствие наглядной агитации, за внеплановые постройки на территории городка, за пыльные мундиры возвращавшихся с полевых учений рот. Дальше – больше. Штабные чины взялись пролистывать планы и конспекты занятий, после чего разразился настоящий шторм. Преподавали, оказывается, не то и не так. Идеологическая работа велась из рук вон плохо, в местной библиотечке вместо утвержденного списка социалистических бестселлеров оказались исторические труды Клаузевица и Фабиана, мемуары Наполеона и Черчиля, повести Быкова, Воробьева и Кондратьева. Больше всех досталось, конечно, капитану – главного зачинщику всех этих нововведений. Именно тогда его и выпнули в первую горячую точку. За первой последовала вторая, а там и третья. Тем не менее, капитан умудрился стать майором, а там уже и сам сорвался, ответив грубостью на грубость старшего по званию. Пьяненький подполковник попытался дать ему пощечину, в результате чего оказался связан по рукам и ногам, а после помещен в затхлую кладовую. На этом карьера строптивого майора его и оборвалась. До трибунала дело не дошло, но кое-кто участливо намекнул: «Поедешь добровольцем в Европу, спишем и этот проступок». Однако не списали. Потому что именно в Югославии майор окончательно превратился в аутсайдера. Потому что под войну и под шумок армейские чинуши с той и другой стороны продолжали крутить коммерческие операции. Совсем как в Германии, где ни за грош незадачливый советский президент подарил немцам полк «мигарей» вооруженных новейшими ракетами и уйму танков, совсем как в Чечне, где направо и налево списывались миллионы и миллиарды. Когда льется солдатская кровушка, деньги не считают. Лучшего прикрытия, чем война, историей не придумано. Вот и сдали нервы, изменила выдержка. С вышедшим за флажки «волком» разобрались легко и просто, сделав козлом отпущения, спровадив сначала в Россию, а после и за колючую проволоку. И именно тогда он впервые со всей наглядностью понял, насколько зона похожа на армию, а, поняв, чуть было не сошел с ума…

Бывший майор и нынешний бомж поднял голову. Он понимал, что мстить миру глупо. Весь мир, в общем-то, и не виноват. Но были конкретные пни и кочки, которые заставили его растянуться в пыли. Женщина, которую он нашел в Югославии, которая согласилась стать его женой, в итоге погибла. Профессия, которую он выбрал, – вздорная, непростая и все-таки та единственная, от которой он получал удовольствие, была также навсегда потеряна. Кто-то был просто обязан ответить за все это, и бомж знал, что этот «кто-то» рано или поздно ответит.

Медлительным движением старика он достал из пакета заляпанную кровью куртку, нашарив в кармашке твердое, расстегнул молнию и извлек пластмассовый мундштук. Развинтив капсулу, вытряхнул на ладонь свернутый в трубочку лист. Вот и настала пора заняться настоящим чтением! Щурясь, он опустился на диван, осторожно раскатал бумажку на коленях. Буквенные сокращения и колонку с телефонами следовало крепко-накрепко запомнить. В бумажки заглядывать будет некогда, как некогда будет и болеть. Следовало браться за охоту всерьез. Не для того он приехал в столицу и не для того обзавелся наконец крышей над головой.

Майор зашевелил губами, вновь и вновь повторяя выученное. Удовлетворенно кивнув самому себе, поднялся с дивана. Щелкнув зажигалкой подпалил крохотную бумажку.

Глава 10

Идея была несложной. Трубку сотового телефона в одном из глухих двориков бомж подержал в костерке дворника, обуглив до полной неузнаваемости. Далее, купив кольцо скотча, на троллейбусе добрался до нужного района, без особого труда нашел офис одного из людей Насарпанова. В идеале следовало бы оставить улику в офисе или на квартире чинуши, но без шума это вряд ли бы получилось. Кроме того нынешнее состояние не позволяло рисковать. Он и без того двигался, как деревянный, держа голову неестественно прямо, время от времени останавливаясь на перекур. Вчерашняя потеря крови продолжала сказываться, хотя бородач Артемий ему здорово помог. Только задним числом бывший майор понял, как ему повезло, что поблизости оказался этот бородатый чудачок. Без качественной перевязки долго в Макдональдсе он бы не просидел. Так и нашли бы его потом лежащим под столом с кучей денег в карманах, в луже собственной кровушки. О дальнейшем не хотелось даже думать…

Машину чинуши, стоящую перед офисом, вычислить оказалось несложно. Если возле пары потрепанных «Жигулей» стоит сияющий первозданной белизной «Фольксваген», кто есть кто, поймет и ребенок. Проходя мимо иномарки, бомж нагнулся и быстрым движением прилепил искореженную трубку к днищу. Камер монитора на крыльце офиса не наблюдалось, однако он старательно изобразил, что отряхивает брюки. Не слишком торопливо удалился от служебной стоянки. Рабочий телефон-автомат обнаружился за углом. Бомж позвонил по одному из указанных в списке телефонов, прокашлявшись, сухо попросил:

– Глотова мне!

– Кто спрашивает?

– Зам Насарпанова. Он знает.

– Сейчас у него важный разговор, но если вы подождете…

– Я ждать не буду. Передайте господину Глотову, что его ждет у себя полковник Насарпанов. Звонить не надо, пусть сразу приезжает. Разговор пойдет об одной из боснийских операций. Так ему и передайте.

– Хорошо, я попробую…

Не дослушав, бомж повесил трубку, быстром шагом вернулся к выбранному посту наблюдения. Ждать долго не пришлось. Глотов, тот самый, что напару с лейтенантом Комлевым стелился перед Насарпановым в Югославии, выскочил из офиса, спустя пять-семь минут. Вдвоем с коренастым охранником они втиснулись в чистенькую умытую «Мазду», с места в карьер рванули вверх по улице. Бомж проводил их обеспокоенным взглядом. Если трубка не отвалится по дороге, сюрприз выгорит, а отвалится, придется выдумывать иные экзотические уловки.

Следующий звонок был сделан из той же телефонной будки, но уже в кабинет Насарпанова. Секретарю, поднявшему трубку, тем же приглушенным голосом бомж объяснил:

– Передайте вашему начдиву, что Глотова ведут. Так и скажите: ведут. Если не поверит, пусть перетряхнет одежку Глотова, внимательно осмотрит машину. Если что-то найдете, знайте: аппаратуру подслушивания устанавливал Комлев Георгий Викторович. Денежную сумму за это он получил на днях от заказчика. Имя заказчика мне пока неизвестно. У меня все.