Ваше благородие, бомж

Глава 4

Нужного человечка он все же разглядел. Издалека и неясно, но разглядел. По крайней мере короткого мига хватило, чтобы узнать Насарпанова Евгения Лактионовича – того самого, что прибыл на смену погибшему Саше. Бывший комполка заметно обрюзг и растолстел, щеки его обвисли бульдожьими брылями, на носу вызрела вторая бородавка. Наблюдались и иные перемены – в выражении глаз, в манерах. Движения вчерашнего коллеги приобрели несвойственную военным вальяжность, в осанке проступила некая барственность. Должно быть, таким образом Насарпанову легче было перемещать с места на место свое вместительное чрево. Когда бывший комполка забирался в салон темной «Ауди», один из бритоголовых лакеев услужливо поддержал его под локоток. Сын казашки и русского, выросший и воспитанный в России, видимо, все-таки чувствовал генный зов. Потому что даже в нынешнем своем состоянии он походил скорее на раскормленного бая, нежели нового русского.

Бомж пожалел, что у него нет прибора ночного видения. Номера машины он так и не сумел различить, зато хорошо разглядел ребят, выстроившихся полукольцом возле «Ауди». Широченные пиджаки, столь же широченные шаровары. У двоих руки за пазухой, у третьего в ладони крохотная рация. В кильватер «Ауди» готова была пристроиться еще одна иномарка. Вероятно, и на маршруте возможного следования «хозяина» тоже куковали бдительные стражи. Оно и понятно. Очень уж много широкозадых развелось в Москве, для всех коридоров не расчистишь. Впрочем, и та охрана, что окружала Насарпанова, более чем впечатляла. И непонятно было, то ли это и впрямь опасение перед возможными покушениями, то ли держать близ себя эту щелкающую зубами свору обязывало положение… Дождавшись, когда машины тронутся и скроются за углом, бомж судорожно вздохнул, торопливо стал доедать подтаявшее в руке мороженое. Покончив с вафельным стаканчиком, сорвал лист тополя, обтер руки.

В общем и целом он был доволен. Нужный человек оказался в столице, никуда не исчез и, кажется, не собирался исчезать. Значит, и дотянуться до бывшего полковника не такая уж проблема. Было бы во сто крат хуже, если клиент улетел бы к американцам-латынянам, а то и вовсе на какие-нибудь экзотические острова. Но Насарпанов остался здесь, и бомж не сомневался, что рано или поздно им суждено встретиться.

Проехав пару остановок на трамвае, бомж вышел возле незнакомого лесопарка. Выбор был сделан случайно и наугад. Дикая жизнь приучила к мысли, что лес – это все-таки лес. Здесь можно и выспаться, и обустроить логово, и уйти от внезапной погони. Каменные джунгли куда опаснее…

Преждевременный старикан, темнолицый и сизоносый, шажками минера двигался по траве навстречу, сучковатой палкой цеплял случайный хлам, придирчиво осматривал. Искал он, разумеется, не грибы и не мины.

– Здорово, дед! – бомж заступил ему путь.

– Ну? Чего тебе? – старикан поднял голову.

Вытащив отнятые у однорукого деньги, бомж развернул их красочным веером.

– Жильем случайно не выручишь? Хорошо заплачу.

От внимания его не укрылось, с какой жадностью глазки побирушки прикипели к купюрам. Все равно как мухи к липучке. Лишь сделав над собой усилие, старикан перевел взор на бомжа. То, что он разглядел, ему, видимо, не понравилось. Кряжистый здоровенный тип в мятом одеянии и стоптанных ботинках на роль рядового квартиросъемщика явно не тянул. Еще и глаза какие-то не такие… Старикан ощутил холодок в животе, ноги его сами собой повернули в сторону.

– Эй, дед! Ты куда?

– Знаем мы вас! Жилье ему понадобилось…

– Ты чего, дед! Я совсем не страшный.

– Как же нестрашный! Громила такой!.. Еще в дом просится.

– Дурила, я же заплачу! Без всякого обмана. Аванс прямо сейчас могу выдать.

– Сейчас выдашь, потом отнимешь.

– И хрен с тобой! – бомж раздраженно сунул деньги в карман, зашагал по асфальтовой дорожке. Спиной ощутил, что старик смотрит ему вслед. Наверняка жалеет, что не решился взять деньги. А может, у самого жилья нет. Кто их нынче разберет – имущих и неимущих! А есть ведь еще малоимущие! Воистину широка страна родная…

Здесь среди сгрудившихся деревьев стало заметно темнее. Он продолжал шагать наобум. В низине среди кустов неожиданно услышал журчание. Свернув с дорожки, действительно наткнулся на ручей. Чистая или нечистая в нем вода, определить в сумерках было непросто. Бомж окунул в воду пальцы, придирчиво понюхал. Явной вони не наблюдалось. Может, и впрямь ручей. Должны же еще оставаться в природе такие! Или даже река. А что? Сколько водных рукавов Москва поглотила, закатав в бетон и асфальт. Вот и этот ручей, возможно, и не ручей даже, а какая-нибудь упрятанная под землю Неглинная. На подходах к городу уходит вглубь, а здесь на пару минут выныривает – за глотком воздуха, чтобы разок-другой бросить взор на солнышко. Речкам оно тоже необходимо и полезно. Он сполоснул руки, втянув в себя запах, не без удовольствия ощутил рыбьи ароматы. Нюанс также обнадеживал, хотя мало о чем говорил. По слухам в подземных водоемах и рыба водилась особенная. Слепая, с черными бельмами вместо глаз, с заживо гниющими жабрами. Хотя, может, и врут, как врут про гигантских пауков, про снующих в подземельях крыс-людоедов. Бомж много чего повидал на своем веку и знал точно, страшнее зверя, чем человек, природа еще не выдумала.

Сковырнув с ног ботинки, он стянул взопревшие носки, с наслаждением пошевелил пальцами. Носки нюхать и изучать не стал, уж они-то точно не благоухали. Но главная проблема – дыры. Пятки горели огнем, чертов попрошайка заставил его сегодня основательно побегать!..

Пожулькав носки в водном потоке, бомж накрепко отжал их, снова натянул на ноги. Предварительно прилепил к растертой коже листы подорожника. Последних, по счастью, кругом произрастало в избытке. С обувкой он поступил хитрее. Нарвав вокруг себя травы, точно вату умял в просторные ботинки. Стало на порядок удобнее. По крайней мере этот вечер можно будет дотянуть и дожить. А завтра, когда откроются магазины, на неправедно добытые деньги он что-нибудь обязательно подберет и купит.

Обувшись, бомж удовлетворенно притопнул каблуками по земле, не выбирая особо направления, повернул влево от ручья. Программы никакой не было, он двигался по наитию, подчиняясь смутным подсказкам, приходящим невесть откуда. Именно так однажды он выбирался из расстрелянной албанцами деревушки. Как потом выяснилось, шлепал прямиком по минированным местам. Однако Бог миловал…

Уже через несколько минут перед путником вздыбилась щебенчатая насыпь. Ручей, сжимаясь в упругое змеиное тело, нырял в широкую трубу, наверху проходила железная дорога. Он взобрался по насыпи, приостановился, изучая обстановку. Метрах в двухстах железнодорожный путь разветвлялся, справа отчетливо темнели громады вагонов, слева столовой ложкой торчал одинокий светофор, тут и там широкими грибными шляпками красовались распределительные коробки. Бомж взъерошил на голове неровный ежик волос. Стало быть, выбрел на товарную станцию…

Вспомнилось, как когда-то давным-давно таким же образом он возвращался в студенческое общежитие под Тюменью. Шагать приходилось через сеть железнодорожных путей, и именно там он наткнулся на странную троицу. Совершенно расхристанного вида, стриженные, с голыми мускулистыми руками, украшенные вызывающей татуировкой, они, точно три волка, обступили его с трех сторон. Делать было нечего, и осторожным движением он пододвинул к себе металлический ржавый штырь. Тот, что стоял прямо перед ним, язвительно улыбнулся, продемонстрировав синеватые фиксы, и с неожиданной официальностью попросил документы. Видя, что юнец медлит, зашедший справа, пошарив за пазухой, помахал перед носом ошарашенного студентика малиновым удостоверением. Ребус разрешился. «Железнодорожная милиция» – с облегчением прочел он на корочках и рассмеялся. Вид троицы настолько не стыковался с золотым тисненым гербом, что удержаться было попросту невозможно. Страшноватые парни тоже заулыбались. Должно быть, подобный маскарад веселил их самих. Возможно, наряжаясь, они неосознанно воплощали детские свои фантазии, когда каждый второй мечтает стать пиратом и лесным разбойником, грабить купцов и ходить на абордаж. Само собой, его отпустили. Но тогда он был всего-навсего студентом – желторотым, наивным, неиспорченным. Собственно, его внешность была убедительнее студенческого билета. Отпустили бы и так. Сейчас все переменилось, и, приближаясь к веренице вагонов, бомж настороженно зыркал глазами по сторонам, время от времени замирал на месте, прислушиваясь.

Спать в кустах – небольшая радость, а вагон – это все-таки крыша, относительный уют. Бомж был согласен на самый захудалый товарняк, но получилось еще лучше. Среди шеренги дощатых вагонных кирпичиков он вдруг разглядел целый эшелон почтово-багажных громад. Только перевозили здесь явно не почту. Некто хитрющий из железнодорожного ведомства поправлял таким образом финансовые делишки. В окнах тут и там горел свет, парочка крепких парней с фонарями и дубинками работала в качестве контролеров. Понаблюдав с десяток минут, бомж без труда уяснил несложную комбинацию. Отбракованный состав, загнанный в отстойник, продолжал вполне справно исполнять службу. Все было проще простого. Людям продавались билеты определенной цены, и новоявленным пассажирам позволялось ночевать в относительно комфортных условиях. Возможно, состав даже перегоняли время от времени по железнодорожным веткам, дабы не мозолил глаза, не прирастал ржавым клеем к рельсам, и бизнес, не самый золотой, но вполне прибыльный, процветал. О подобных хитростях бомж не раз слышал в Сибири, на Урале и Дальнем Востоке, но, видимо, и столица не желала отставать от периферии.

– Вот и славно! – пробормотал он вполголоса. – Вот и славно!..

Дождавшись, когда скучающие контролеры закурят и отойдут подальше, бомж прокрался к крайнему вагону. Здесь горело меньше всего окон, и, ступив на подножку, он достал из кармана ключ-тройку. Гремучее железо на этот раз повело себя вполне лояльно – отворилось без скрипа и скрежета. Поднявшись по ступеням, он пробрался в тамбур, с той же медлительной осторожностью прикрыл за собой дверь. Мгновение привыкал к сумраку, а когда глаза стали что-то различать, увидел прикорнувшего в двух шагах от себя человека. Мужчина то ли спал, то ли просто коротал время в горделивом одиночестве, но на появление в тамбуре постороннего он никак не отреагировал. Несколько секунд, бомж стоял, размышляя. В конце концов, мысленно плюнув, потянул на себя дверь и вошел в сумрачный вагон. Кое-где горели тусклые ночнички, и шорохом перекатывался людской шепот. Само собой, купейным сервисом народишко не баловали, на ночлег выделяя сугубо плацкартные душегубки. Бомжа, впрочем, устраивал и такой вариант. Вильнув головой от чьих-то выпирающих с полки голых пяток, он не стал удаляться слишком далеко. Ухватившись за поручни, подтянул тело вверх, с кряхтением перевалился на багажную полку. Комфорт, конечно, еще тот, да и душнячок порядочный, а все ж таки лучше, чем кормить мурашей под кустами.

Скрючившись на полке он кое-как стянул с ног ботинки. Вниз посыпалась трава, сиплый голос недовольно буркнул что-то и замолчал. Бомж мысленно прикинул время, которое он мог отвести под сон. Было ясно, что днем эта ночлежка вряд ли функционирует. Часиков в семь, а то и в шесть пассажиров отсюда скорее всего выбрасывают. От греха подальше, от глаз всевидящих налоговых комиссаров. Тем, кому «ехать» дальше, купят билеты повторно, остальные пусть радуются тому, что спали не сидя и не стоя. В общем минут триста в запасе у него имеется, а чего стоят иной раз триста минут драгоценного отдыха, он знал отлично.

Где-то в передней части вагона приглушенно заиграло радио, женский голосок что-то буркнул пробудившемуся ребенку. Судя по всему, вагон был забит под завязку. Оттого и не рискнул бомж искать свободное место. Лучше уж побыть в качестве багажа. Менее удобно, зато более надежно.

Глава 5

Странно, но зона, унылая и жестокая, сумела перекрыть даже воспоминания о войне. Во всяком случае, во снах она приходила к нему чаще, и ноющая в холодные ночи поясница также напоминала не о минометных обстрелах, не о посвисте пуль, а о резиновых дубинках скучающих надзирателей. Уж эти-то бить умели. Порой даже споры затевали – кого из клиентов сумеют «посадить» на землю с одного удара. Неопытные молотили наотмашь, оставляя жуткие синяки, более меткие попадали по сухожилиям или почкам. Последнее сказывалось потом на протяжении нескольких месяцев. Успел помочиться кровушкой и он. Был случай, когда дерзнул выступить против. И знал ведь, что глупо, бессмысленно, а все равно вскипел. У рыжего молокососа, огревшего его без всякой на то причины, вырвал дубинку и, выкрутив кисть, заставил привстать на цыпочки. Все происходило на плацу, на глазах у доброй сотни зеков. Отпускать пританцовывающего от боли засранца он не спешил, и взглянуть на потеху сбежалась уйма народа. Впрочем, прибежали и те, кому следовало реагировать на подобные инциденты. Все с теми же дубинками охрана метнулась к осужденному, в один миг взяла в плотное кольцо. Окажись на его месте простой смертный, все кончилось бы в считанные секунды. Но бомж, по счастью, кое-что умел, а играть роль тренировочной груши ему не очень-то улыбалось. Тогда-то он и выдал на зоне свой первый сольный «концерт». Вспоминать прошлые навыки даже не пришлось. Тело нырнуло в знакомый режим спурта, руки и ноги сами принялись выделывать жутковатые кренделя, цепляя атакующих за одежду, сшибая телами, заставляя по циркачески перекручиваться в воздухе и шлепаться на землю. Такого здесь, пожалуй, еще не видели. Он не атаковал и не бил, – он только оборонялся. Но оборонялся столь искусно, что атакующие то и дело промахивались, мешая друг дружке, валились на асфальт, коротко завывали от особо болезненных падений. Тем не менее, образумились не сразу – в горячке продолжали на него кидаться, надеясь, что сила коллектива все же одолеет мастерство одиночки. Ничего, однако, не вышло, – он продолжал расшвыривать их, как котят, не позволяя даже приблизиться к себе. А вокруг орала и улюлюкала бритоголовая толпа. Можно было не сомневаться, что зона болела за мрачноватого бомжа.

Закончилось все тем, что в небо грохочуще ударила автоматная очередь. Только тогда он и остановился. Демонстративно поднял руки, шагнул назад. Пожалуй, не будь на плацу такого количества свидетелей, разъяренная вохра положила бы его на месте. Но ни метелить, ни кончать его охранники не посмели. Там же, на плацу, робко приблизившись, сковали кисти наручниками, после чего препроводили в карцер. Позднее, впрочем, позор на плацу припоминали при всяком удобном моменте. Лишали пайки, на работах требовали двойной нормы, дергали по любому поводу к куму на разговор. Словом, жизнь веселее не стала, и единственным приобретением после всего случившегося было уважение сотоварищей. Черная зона – не красная, и до схватки с вертухаями корешиться с ним особо не спешили. Но именно после этой нашумевшей драки, когда, похудевший и осунувшийся, он вернулся из карцера в барак, к нему подсел Мова, местный председатель блаткомитета. Авторитет без обиняков предложил майору поступать в гладиаторы к братве. Поблагодарив, майор отказался. Особо душевного разговора у них тогда не получилось, и, тем не менее, угодив в разряд жесткой «отрицаловки», бомж выговорил для себя право зваться человеком, а это само по себе многого стоило. Оставаться человеком на зоне позволялось далеко не каждому…

Глаза его уже смыкались, и даже что-то такое воздушное начинало грезиться, когда чужая рука бесцеремонно дернула его за ворот.

– Вот он, козлина, куда зарылся!

– Тащи его вниз…

Верно, не стоило трепыхаться, но очень уж грубо ребятки взялись за него. Не церемонясь, рывками потянули с багажной полки. Точно куль с картошкой – и не с картошкой даже, а каким-нибудь дешевым углем. В пару секунд хлопающий глазами бомж оказался на полу.

– Пошарь у него! Наверняка с ключом. Дверь ведь как-то открыл!

Та же рука, что хватала его за ворот, сунулась за пазуху.

– Но, но! – бомж едва поймал чужие пальцы на подступах к карману с деньгами. И тут же его гвозданули в челюсть. Без угроз, без предупреждений. Оглушили, надо признать, крепко. В кулачке, что печатью приложился к губам, угадывались и опыт, и знакомство с боксерскими мешками. Веселая карусель, наскоро рассадив гомонящих детей по коняшкам и олешкам, закружилась в голове. И та же знакомая рука уже шебуршилась на груди, норовила заползти под куртку.

– Э-э! Да у него тут капуста! Пачка целая!

За деньги он не слишком опасался, более ценная вещь у него таилась за подкладкой. Но кто сказал, что после денег эти гаврики не доберутся и до нее?

Бомж ударил коленом. Толком даже не разобрал, куда угодил. Может, и не в пах, но парня все равно согнуло крючком. Летящий в лицо кулак бомж на этот раз упредил, качнувшись влево, в свою очередь послал встречный гостинец, попав точнехонько в подмышечную впадину бьющей руки. Удар коварный, в иных случаях даже смертельный. Противник охнул, а бомж, вскинув голову, разглядел третьего, стоящего позади раненного напарника. Босые ноги тоже кое-что могут. Не слишком группируясь, бомж вмазал ступней в грудь шипящего от боли красавца. В узком проходе им было не разминуться, падая, красавец поневоле увлек за собой товарища. А бомж уже держал в руке ключ-тройку. Путь ему перегораживал тот, что шарил у него за пазухой. Он и сейчас еще корчился, держась за живот. Левый локоть бомжа опустился на стриженный затылок. Перепрыгнув через рухнувшего, вбежал в знакомый тамбур. Мельком, огляделся. Пусто, а жаль. Тот прикорнувший возле дверей мужичонка, должно быть, и заложил его. Свой своего – зачем?.. Дверь снова не подвела, послушно распахнулась под рукой. Бомж сиганул вниз, ойкнул, угодив босой пяткой на острый камушек. Ругнул себя, что в горячке забыл о ботинках. Вполне успел бы прихватить. Ну да не возвращаться же! Орлы наверняка уже опомнились. У кого-нибудь найдется кастетик, у кого-то баллончик с аэрозолью. Ну их к черту! Уж тут не до жиру. Как-нибудь перебьемся и без ботинок!..

***

Он уже почти настроился ночевать на открытом воздухе, как какой-нибудь Тарзан, когда судьба неожиданно ему улыбнулась. Сначала бомж наткнулся на прячущуюся в траве огромную трубу теплоцентрали, а чуть позже разглядел слепленный из картона и фанеры домик. Нечто подобное он тоже видел неоднократно. После того как артиллерия пропахивала городки двухпудовыми снарядами, люди выползали из убежищ, возвращались из лесов, точно муравьи, начинали копошиться на развалинах. Уже через несколько часов всюду лепились подобные минипостройки. Как ни странно, шансов уцелеть у этих лачужек было неизмеримо больше. Ни ракетами, ни из пушек по таким шанхайчикам уже не стреляли. Должно быть, брезговали. В таких же лепных сооружениях дремали иной раз и ребятки-дезертиры. Обозленные армейцы даже не заглядывали внутрь, очередями прошивали тонюсенькие стенки и двигались дальше…

Он задрал голову. Где-то в кронах деревьев встревоженно прострекотала сорока. Точь-в-точь – киношный автомат. Может, стрельбу в кинолентах и впрямь озвучивают сорочьим говором?

Бомж подошел ближе, озадаченно шмыгнул носом. Домишка был совсем крохотный. В книжке про Чиполино в таком, помнится, обитал кум Тыква. Голова снаружи, все прочее внутри. Однако выбирать не приходилось. С дворцами не вышло, пущай будут хижины.

Присев на корточки близ хлипкого строения, он на минуту прислушался. Кто-то в хижине негромко посапывал. Все правильно, время позднее, хозяин обязан быть дома. Интересно бы знать, кто он? Такой же брат бомж? Дезертир из московского округа?.. Впрочем, неважно. Кто бы ни был, как-нибудь потеснимся… Нашарив пальцами гвоздь, выполняющий роль ручки, бомж потянул на себя качающуюся дверцу, скрючившись в три погибели, пополз внутрь.

– Стоять, падла!

Что-то острое уперлось ему в спину, в глаза брызнуло электрическим светом. Тем не менее он успел разобрать, что голосок детский.

– Думал, спим, гад? Хрена! – его несильно пнули по заду.