– Я угощал котлетами и капустой. Вино получилось сверх программы. – Геннадий ухватил бутылку за горлышко, скрипнув расшатанными ножками стула, отодвинулся. В деревянной кадке поблизости произрастало нечто чахлое и лохматое, отдаленно напоминающее пальму. Остатки вина Геннадий без угрызений совести скормил африканскому растению.
– Эвтопии, Морис, приходят на смену утопиям, а копрофаги остаются копрофагами. Жизнь – не спираль, дружок, она сплошной замкнутый круг. Круг надо разрывать, и мы возьмемся за это дело с сегодняшнего дня.
– Кто это мы?
– Мы – это мы. Книга была такая у Замятина. Сообщество гуманоидов, разобщенных пространственно, но объединенных идейно. Мы предпочитаем не курить и пьем в меру. Но самое главное – нам некогда скучать. Мы действуем и спасаем.
– Чокнутый, что ли? – Морис опасливо спрятал руки под стол. – Кого спасать-то?
– Всех, кого сможем. А в первую очередь, конечно, самих себя, – Геннадий искоса окинул помещение взглядом. – Чтобы вытянуть из воды тонущего, нужно самому стоять на суше. Или по крайней мере отлично плавать. Вот этому самому искусству мы и будем сейчас обучаться.
Геннадий неожиданно преобразился. Лицо его посуровело, глаза наполнились пугающим свинцовым отсветом. Выставив локти на стол, он казенным голосом попросил:
– Документики твои можно? Или таковых не имеется?
Морис суетливо зашарил по сальному пальтецу. Он всерьез перепугался. Мятый, потемневший от грязи паспорт вынырнул из тряпично-шерстяных глубин, покорно лег между тарелкой с недоеденной капустой и пустым фужером.
– Спрячь, – Геннадий, обмякнув, развалился на стуле, беспечно махнул рукой. – Считай, что прошел и вторую проверку. Билет я тебе устрою. В Зарайск полетим вместе.
– В Зарайск? – Морис в волнении шоркнул ладошкой по лицу. Он ничего не понимал. Глаза человека напротив снова насмешливо поблескивали, лицо излучало миролюбие.
– Не вибрируй, принцип добровольности по-прежнему в силе, – Геннадий забарабанил пальцами по столу. – Не хочешь лететь, оставайся. Жди очереди у парового отопления, подбирай чинарики. Но учти, шанс – что белый лебедь! Мимо проплывает один лишь раз. Как в песне у Анны Герман. И наша беда, что мы его упускаем.
– Что еще за шанс?
– Мне нужен верный человек, помощник. Типа оруженосца Кашки. И чтоб дураком не был, ферштейн?
– Делать-то чего?
– Никакого криминала, не бздомэ! Иногда – работа курьером, иногда – денщиком. Плачу наличманом безо всяких бухгалтерских хитростей.
– Зелеными? – вырвалось у Мориса.
Геннадий поморщился.
– Эк, вас всех перепортило-то! Без доллара ни шагу. Между прочим, многие римские воины готовы были служить в родном легионе за один только соляной паек. Назывался он салариум. Потом уже англичане назвали его зарплатой – salary.
– Так ведь я ничего… Паек – хорошо, конечно, но должен ведь это… Какой-то трудовой договор существовать… Чтобы, значит, все в нем по пунктам…
– По пунктам, дорогой мой, на заводе и в собесе, а мы будем работать не за страх и не за бабки, а исключительно за совесть. – Геннадий отшвырнул изжеванную спичку, достал новую. – А если требуются гарантии, то их нет.
– Нет совсем?
– Так точно. Но… На то тебе и дана огромная голова, чтобы разгадывать, порядочный перед тобой человек или нет. Похож я на проходимца, как думаешь?
– Вроде нет…
– Вот и ладушки! Приличное житье-бытье я тебе обещаю, но предсказать все в точности не берусь. Что закон, что дышло – нам это без разницы. Мы люди сильные, а сильные люди повелевают судьбой, как хотят, – Геннадий вынул из кармана портмоне, купюру, достаточно представительную, сунул под одну из тарелок. – Император Диоклетиан, был такой в Риме правитель, тоже объегорил судьбу. Еще в молодые годы ему предсказали дату свержения и последующей казни. Диоклетиан не стал отмахиваться от брюзжания пророков. Дождался указанного срока и наимудрейшим образом отправился на пенсию. Прожил, к твоему сведению, до глубокой старости.
– Это, типа, чего? Угроза? – голос Мориса сел.
Некоторое время Геннадий невинно моргал, затем, откинувшись на спинку стула, громко расхохотался. Люди за соседними столиками оглянулись. Отсмеявшись, Геннадий умолк. Запахнув полы дубленки, поднялся.
– Ладно, философ. Не вышло, значит, не вышло. Я ведь сказал уже: все сугубо добровольно. Не поверил, стало быть, такая твоя карма. А я бодисатвой спустился сюда, бодисатвой и уплыву. Хочешь, считай меня Марой. Ни одной из моих дочерей ты не поддался, так что будь спокоен. Нирвана тебе не грозит.
– Э, погодь! Так ты чего, не шутил, значит? – Морис поднялся за ним следом. – Я ж это… Не понял сразу!
– Сиди, дружок. Куда вскочил? За ужин уплачено. Даже с лихвой.
– А, может, я это… Согласный? Может, мне только подумать немного надо!
– Времени мало, дружок. Дозаправка, отдых экипажа – на все про все два с половиной часа, – Геннадий постучал ногтем по циферблату часов. – Как говорила одна многомудрая дама: цигель-цигель.
– Тогда это… Тогда пусть!
– Чего пусть?
– Ну, к примеру, надумал я. Дальше чего?
– Дальше? – глаза черноволосого пассажира заискрились откровенным смехом. – Дальше третья и последняя проверка.
– Что еще за проверка?
– Видишь ли, я согласен взять на перевоспитание размазню, но требуются здоровые задатки. Эти самые задатки я и должен у тебя выявить.
– Так это… Выявляй скорей! – Морис тоже раздухарился. Возможно, взбурлила под темечком винная порция, а может, сказалась очаровывающая энергия собеседника.
– Что ж… – Геннадий игриво огляделся. – Проверка наипростейшая! Сейчас подойдешь к человеку, на которого укажу, и непринужденно поправишь у него штанину. Объяснишь, что пылинка или ниточка прилипла.
– Что за хрень?
– Во-во, именно ерунда и хрень! – Геннадий согласно кивнул. – Но выполнить надо с артистизмом и изящностью, постаравшись при этом не получить по морде.
Морис опешенно глядел на Геннадия. В глазах его вновь читалось знакомое слово: "чокнутый".
– Решайтесь, сударь. Десять секунд на размышление – и ухожу.
Морис лихорадочно соображал. На виске его бешено пульсировала жилка – жизненная артерия бомжевского мозга. Наконец, натужно кивнув, он облизал пересохшие губы.
– Хорошо, показывай…
Геннадий немедленно оживился.
– Стало быть, дело за тем, чтобы выбрать подходящую кандидатуру, – он завертел головой, озирая людей, как завзятый психотерапевт. – Так… Здесь, пожалуй, ничего интересного не наблюдается. Значит, перейдем к господам бильярдистам.
Чувствуя недоброе и стремительно потея, Морис побрел за черноволосым великаном. Сейчас он в особенности ощущал свою малость и беззащитность. Своему новому знакомому он едва доставал до плеча.
– Ага! Вот тут-то мы и поживимся! – Геннадий выбирал недолго. Обернувшись к приунывшему Морису, глазами указал на кожаную широкую спину. Двое мужчин сидели в стороне от бильярдного стола и, тужась, ломали друг дружку в арм-рэстлинговом поединке. Хозяин кожанки, бритый, багроволицый парень, был могуч и свиреп. В несколько судорожных рывков он уложил противника и тут же, слюнявя пальцы, стал пересчитывать заработанный выигрыш.