Трёпки

– А сколько лет вашему сыну?

– Тридцать два. Я его одна воспитываю, понимаете?

– Здравствуйте, я пришла к вам потому, что мне посоветовал доктор, у меня болит локоть, а он сказал, что все болезни от нервов.

– Не переживайте. Достаточно одного сеанса, и вам станет легче. Мы познакомились. А теперь поиграем. Пусть кто-нибудь из вас встанет в центре. Это будет наше счастье. Все остальные встанут вокруг и будут спрашивать: «Где моё счастье?». А ведущий будет отвечать: «Я ваше счастье». Попробуем. София, начинайте.

– Где моё счастье?

– Мы твоё счастье?

– Марина, продолжайте…

– А как же мой локоть?

– Что, не прошёл? Пройдёт… Вы наше счастье…

3 дуплет

Заслуженная

У Михаила возникли сложности в институте только по одному предмету – химии. Не потому что он плохо учился в школе, нет. У него преподавала самая известная в посёлке, самая заслуженная учительница. Она носила гордое звание – Заслуженный учитель СССР. Местные говорили, потому что двоек не ставила…

А плохих оценок Евдокия Гавриловна действительно не ставила. Она была педагогом старой закалки, от её голоса мухи в обморок падали, а крысы притворялись мёртвыми. Такой монстр с указкой, только в юбке.

Школьники не только боялись опоздать к ней на урок, но просто забыть ручку или тетрадь, чихнуть или выйти по нужде. Строгость была запредельная. На каменном лице учительницы никогда не видно было даже тени улыбки. Всё произносилось со сталью в голосе, движения были чёткими и выверенными, любые посягательства на личное мнение или попытку задать вопрос пресекались на корню.

Если всё-таки кто-то из ребят хотел спросить и подходил к Евдокии Гавриловне, то было видно, как трясутся руки и дрожат ноги.

В общем, заслуженную, презаслуженную учительницу боялись в школе все от учеников до директора, уборщицы до воробья на ветке.

А методика преподавания у неё была незамысловатой. Она окидывала своим орлиным взглядом класс, громким и металлическим голосом называла параграф в учебнике и произносила:

– Попробуйте хоть пикнуть…

Громко закрывала за собой дверь, удаляясь из класса. Начиналась работа. Списывали параграф аккуратно в тетрадь, а потом отвечали на вопросы. За три минуты до окончания урока дверь тихо отворялась и на пороге появлялась Евдокия Гавриловна. Собирала тетради и произносила последнюю фразу:

– Урок закончен, вы свободны.

После этого традиционно звенел звонок. А в классе раздавался зычный детский выдох. Всё закончилось… До следующего урока…

Вот только химию так никто и не познал, потому что все боялись…

Пирожок

В начале войны семья Михаила пополнилась племянниками и племянницами. Все взрослые, кроме мамы, либо ушли на фронт, либо сутками напролёт стояли у станков. Тринадцать детей как-то нужно было прокормить.

Мама Михаила, Зоя Петровна, продавала пирожки. Стационарная лавка была устроена так, что в большой котёл, помещённый в фанерный ящик, укладывали десятки пирожков. Они находились, как в термосе, поэтому оставались долгое время горячими.

Вечером приезжал заведующий, забирал выручку, а лавку на себе мамаша тянула домой. Мишка старался помогать, но силёнок у него не хватало, только мешался. Но мать ему не перечила, и они тянули кладь вместе. Утром тянули на набережную, вечером домой. Такая вот жизнь. А дома тринадцать голодранцев, которые, словно птенцы с открытыми клювами, ждали с работы маму Зою, которая накормит, напоит и спать уложит.

А она от безысходности научилась прятать один пирожок между котлом и фанерным ящиком. Из него дома она готовила суп и разливала всем детям, так на ночь глядя, дети чувствовали себя хоть чуть-чуть, но сытыми и спали более-менее спокойно.

Нашлись среди окружения Зои люди, которые в этой тяжелой ситуации написали донос. Зою Ивановну забрали в тюрьму, оставив на голодную смерть тринадцать малышей. Михаил, как самый старший, написал письмо с просьбой, чтобы его маму освободили. Как мог, написал. Корявым детским почерком. Написал, что их тринадцать, что есть в доме нечего, что отцы все на фронте, а у них осталась одна единственная мама Зоя.

Через неделю мать вернулась домой. Она сказала всем, что отпустили её благодаря письму Михаила.

4 двойной дуплет

Заговорённый

Дедушка Ваня не любил рассказывать про войну. Но перед смертью его, как будто прорвало, и он за одну ночь поведал о своих боевых дорогах. В момент объявления войны ему было только семнадцать лет, и в военкомате ему отказали в приёме в боевые части, но порекомендовали обратиться в райком комсомола. Так Ваня и сделал. Его приняли в народное ополчение. Выдали винтовку, сапёрную лопатку и с десяток патронов, усадили в грузовики и повезли. Колонна растянулась на километры, грузовиков было много, просёлочная дорога пылила так, что вскоре и лица, и одежда покрылись толстым слоем серого вещества.

Кто-то крикнул: «Небо!»

Ваня по инерции спрыгнул с грузовика и побежал в лес. Через несколько минут после артналёта уцелевшими оказались лишь два грузовика и с десяток новобранцев. Похоронили всех погибших у дороги. Что делать дальше командир не знал. Поэтому, погрузившись на уцелевшие грузовики, поехали дальше.

И доехали прямо на передовую, в самое пекло боевых действий. Один за другим погибали товарищи от вражеских пуль, от осколков, от бомбёжек. А у Вани ни одной царапины. А враг в первые месяцы войны наступал семимильными шагами. Опомниться не успевали, как оказывались в кольце под постоянными вражескими обстрелами. У кого-то из бойцов не выдерживали нервы, и они сдавались. Но были и те, кто ни за какие коврижки не перешёл бы на сторону врага. Среди таких был и наш герой. Они сутками выходили из окружения. Много солдат погибло в неравных боях, а Ваню ни одна пуля не брала, даже царапин от них не было.

В минуты передышки между боями Ванька думал про себя, что он заговорённый. И только размечтался, что ему нечего страшиться на войне, как шальной снаряд разорвался в метре от него. Быть бы на его месте простому смертному разнесло бы в клочья, а тут нет. Живым остался, да ещё и в медсанбат попал. Осколками грудь прошило, а до сердца не коснулось.

В госпитале никто из докторов поверить не мог, что так осколки могут человека прошить, не задев ни один важный орган. Зашили его, подштопали, а на нём, как на собаке, все раны затянулись. Через месяц Ваня был на передовой.

Командиры бойца не жалели. Не потому что лихой был и осторожный, а потому что самый опытный. С первых дней войны мало кто живым остался. А Ванька был хитрым, сметливым и на провокации всякие не поддавался. Поэтому часто выжидал, на рожон не лез, но и себя, когда надо, не берёг. Только вот отскакивали от него фашисты, как от чумного и урон не наносили.

Всю войну прошёл, в разных передрягах был, но на деле ничего его не брало. Вот только мысли о заговорённости он от себя отгонял, чтобы не привлечь к себе беду или шальные мины, или пули, как это было в первый раз.

Закончилась война, пора бы домой, а Ваньку как самого опытного отправили на зачистку деревень и посёлков от вражеских приспешников. Так до глубокой зимы, считай, с оружием в руках гонял вражину по лесам и болотам. Демобилизовали уже, когда холода наступили.

Домой ехал, радовался. Семью увидит, с женой встретится, мирную жизнь продолжит. С друзьями отметили окончание войны в теплушке. Выпили, закусили, ещё выпили. Друзей однополчан погибших помянули. Всё, как положено. За победу стоя, за матерей со слезой! И Ванька в какой-то момент не выдержал и всем рассказал о своей великой тайне, о заговорённости. Вроде как от боёв далеко, до дома близко. Конечно, мало кто из товарищей в эти басни поверил. Видели они бойца в бою, смелого и отважного. Знали, за какие заслуги на груди медали и ордена. А Ванька от перепоя уснул в холодном тамбуре и замёрз.

Всю войну прошёл, вражеские пули и снаряды не взяли, а тайну выдал и помер. Вот такие они, заговорённые!

Рога

Вдоль всех дорог вереницами выстроились беженцы. Тысячи и тысячи подвод и бричек со скромным скарбом ютились на обочинах, пропуская технику и колонны советских солдат…

Иван удивлялся, какими баснями и сплетнями напугали местных жителей фашисты, что они покинули насиженные места в так называемой Пруссии. Колонны женщин с детьми и старики на бричках и телегах передвигались по просёлочным дорогам, покидая свои родные дома. Кто-то волоком, кто-то на тачках тянул свой скудный скарб. Люди были вымотанные и оголодавшие. Солдаты уговаривали людей повернуть обратно, но те шарахались от русских, будто от чертей.

На одном из привалов скопилось много техники и беглых людей. Всё перемешалось. Ваня придумал, как изменить отношение местных жителей к нашим бойцам, Собрал ложки у бойцов, в котелки набрал каши, подозвал малых ребятишек и раздал им по ложке и по котелку. Те смотрели на Ивана, как на лешего, и не притрагивались к еде. Но среди бойцов нашёлся один, который понимал немецкий и мог на нём говорить. Ваня попросил его сказать, чтобы дети покушали.

Застучали ложки по алюминиевым стенкам котелков, оголодавшие дети очень быстро съели кашу. И не разбежались по своим бричкам, а остались на месте. На их лицах появились улыбки, а самый шустрый залез на колени к Ивану и ручками стал шарить под шлемофоном. Ваня не мог понять, что делает шалун. А тот продолжал руки под шлемофон засовывать и смеяться. Остальные дети тоже начали улыбаться и что-то бурно обсуждать.

Выручил солдат, понимавший немецкую речь:

– Это он у вас рога ищет. Детям рассказали, что все русские бесы и у них на голове рога растут. Вот он у вас их не нашёл. Детям рассказал, а они от этого развеселились.

Иван снял шлемофон, закрутил головой во все стороны. Улыбнулся и сказал: