Дон Корлеоне и все-все-все. Una storia italiana

– Дядя Пиппо, ты дурак? – поинтересовался Гарибальди. – Я ж Гарибальди. Гарибальди не сдаётся!

И приступил к героической обороне Рима с помощью устрашающей и смертоносной тактики, отработанной ещё в Сан-Антонио. А именно: забрался на холм Джаниколо неподалёку от Ватикана и почти целый месяц наотрез отказывался оттуда слезать.

– А Гарибальди выйдет?!.. – каждое утро кричали снизу французы.

– O Roma o morte! – Рим или смерть! – твёрдо отвечал им итальянский герой, цитируя собственные слова, что начертаны у подножия его, Гарибальди, конной статуи, удачно расположенной как раз на вершине Джаниколо.

Попавшие в столь хитроумную ловушку французы трепетали и запрашивали подкреплений. С юга к Риму приближались восемь с половиной тысяч бурбонских и девять тысяч испанских солдат. С севера же – что было гораздо хуже – маршем подходили австрийские чудо-богатыри Радецкого. На этого почётного белоруса, как мы помним, у Гарибальди была острая аллергия. Потому, не дожидаясь его прибытия, в начале июля 1849 года Джузеппе спустился с холма и принялся маневрировать в направлении Сан-Марино. Побеждённые французы с горя заняли Рим, в котором будут вынуждены бессмысленно просидеть аж до 1870 года.

В процессе маневрирования Гарибальди изобрёл новую прогрессивную тактику ведения войны. «Мы будем порхать как бабочка и жалить как пчела! – решил он. – Будем идти целый день, а если увидим противника – быстренько его победим. И сразу же пойдём дальше».

Проблема заключалась в том, что тактика была даже излишне прогрессивной. Поскольку тем, кто не Гарибальди, всё же иногда требуется есть и спать. А вот этого момента план как-то не предусматривал. Уставшие беспрерывно ходить и стрелять солдаты начали от него разбегаться. Не выдержала даже верная Анита.

– Джузеппе, – сказала она, – мне надоело. Я хочу обратно в Рим. Рим или смерть!

Гарибальди лишь раздражённо отмахнулся.

– Ах вот как?!.. – воскликнула Анита и действительно умерла.

Тут до Гарибальди дошло: что-то, видимо, пошло не так. Он расстроился, сел на корабль и отплыл по маршруту Генуя – Тунис – Гибралтар – Марокко – Ливерпуль – Нью-Йорк – Карибы – Перу – Китай. Там, в Китае, закупил дешёвое гуано – в буквальном смысле слова, удобрение – и начал возить его в Бостон транзитом через Австралию.

В общем, процесс объединения Италии зашёл в тупик. Необходимый для этого герой имелся, но занимался какой-то ерундой. Чтобы поставить геройские мозги на место, ему, как и любому герою, требовался мудрый наставник.

Камилло Бенсо, граф Кавур, президент совета министров Сардинского королевства, был человеком во всех смыслах выдающимся. Во-первых, он мог бы безо всякого грима играть в кино Пьера Безухова. Во-вторых, был он одним из хитрейших политиков той эпохи.

Достоверно неизвестно, зачем ему нужна была объединённая Италия. Он, как я уже сказал, был слишком хитёр, чтобы кому-либо об этом сообщать. Традиционно, впрочем, считается, что Кавур был большим патриотом. Эту версию и примем в качестве основной.

Начал он с обращения в литературное агентство Александра Дюма (того самого). Заказ формулировался так: «Создание, разработка и техническая поддержка образа национального итальянского героя». Дюма некоторое время сосредоточенно рассматривал потолок, после чего взялся за перо и выдал на-гора историю жизни и необыкновенных приключений Гарибальди, краткое содержание которой вы только что прочитали в моём пересказе. Нет, я вовсе не хочу сказать, что Гарибальди не совершал всего вышеописанного. Замечу лишь, что у Дюма была очень богатая фантазия.

Затем Кавур пошёл к Витторио Эмануэле Савойскому и заявил:

– Наша казна пустеет, милорд. Нужно больше золота!

– Где ж я тебе его возьму?.. – сокрушённо развёл усами король.

– Ну… говорят, у Бурбонов его много… – туманно обронил Кавур.

– И что с того? – удивился король. – Ты в курсе, какие проценты заломят эти жадины?

– А зачем платить проценты? Более того, зачем их вообще о чём-то спрашивать?..

– Так ты имеешь в виду… – наконец-то дошло до короля. – Но ведь у них есть армия!

– У нас есть Гарибальди! – отвечал Кавур, протягивая ему творение Дюма.

Витторио Эмануэле полистал рукопись, посветлел лицом и вскричал:

– Вот вам мой декрет, записывайте: отныне и впредь повелеваю считать Гарибальди другом короны и спасителем Отечества!

После этого Кавур отправился в Милан, к театру «Ла Скала». Там как раз давали оперу «Набукко» Джузеппе Верди. Хор из её третьего акта «Va, pensiero» считался в Италии жутко патриотичным и расценивался в качестве протеста против иностранной оккупации. После окончания оперы возбуждённая и преисполненная чувства национального самосознания публика вывалилась из «Ла Скалы» и увидала на соседней стене огромную надпись «Viva Verdi!» Неподалёку стоял Кавур, пряча за спиной испачканные в краске руки. Дурной пример заразителен: через несколько минут словами «Да здравствует Верди!» были разрисованы все доступные вертикальные поверхности.

На следующий день в подконтрольных Кавуру газетах вышли статьи, из которых следовало, что миланцы пишут на стенах аббревиатуру Viva V.E.R.D.I! – Viva Vittorio Emanuele Re D’Italia! – «Да здравствует Витторио Эмануэле, король Италии!»

– Ах вот оно что!.. – удивились миланцы. – А этот Витторио – он вообще кто?

– Так это же друг самого Гарибальди! – пояснили газеты. – Мы говорим Верди – подразумеваем Витторио Эмануэле. Мы говорим Витторио Эмануэле – подразумеваем Гарибальди. Мы говорим Гарибальди – подразумеваем Италия. Мы говорим Италия – подразумеваем «Да здравствует король»!

Логичность этой конструкции восхитила итальянцев настолько, что даже из самых отдалённых уголков страны – точнее, будущей страны – послышались неисчислимые возгласы:

– Вива Верди! Да здравствует нерушимый блок королевских усов и гарибальдийской бороды!

Короче говоря, Италия была подготовлена к объединению. Дело оставалось за малым: сообщить об этом Гарибальди. Уже четыре года, как тот вернулся домой, купил ферму на Сардинии, занимался разведением баранов и едва не лез на стену от скуки. Когда в декабре 1858 года Кавур предложил ему должность генерала вооружённых сил Сардинского королевства, истосковавшийся по подвигам герой согласился без раздумий. Тем более что в том же году умер маршал Радецкий, и война с австрийцами превратилась в лёгкое и приятное занятие.

Впрочем, Кавур дополнительно перестраховался и заключил антиавстрийский союз с Наполеоном Третьим. В 1859 году началась Вторая война за независимость Италии. Сардинско-французские войска при активном участии Гарибальди вышвырнули противника из Ломбардии, присоединив к владениям Витторио Эмануэле Тоскану, Эмилию-Романью и всякое по мелочи. За австрийцами остались лишь Венето и некоторые районы на северо-востоке.

Правда вот, в обмен на помощь Наполеон-племянник забрал себе Савойю, и Савойская династия лишилась родового гнезда. Чтобы королю было не так обидно, в довесок к ней Кавур отдал французам и Ниццу. Хотя, возможно, это он сделал нарочно, дабы хорошенько разозлить Гарибальди. Что вполне удалось. Гарибальди такого отношения к своему родному городу, мягко говоря, не одобрил, сорвал генеральский мундир, вновь напялил красную рубаху, угнал в Генуе два парохода – ключи от которых Кавур предусмотрительно оставил в замках зажигания – и отправился срывать злость на Бурбонах. Машущий ему вслед платочком Кавур мысленно поздравил себя с блестящим завершением плана.

К Бурбонам Гарибальди поехал не один. В путешествии, которое войдёт в историю под названием Spedizione dei Mille – «Экспедиция Тысячи» – и станет величайшим из гарибальдийских подвигов, его сопровождали тысяча сто шестьдесят два человека. Были они не солдатами, а патриотами-добровольцами, набранными в буквальном смысле по объявлениям: доктора, профессора, медицинская сестра, с ними семьдесят студентов, а равно и других сугубо гражданских специалистов.

По первоначальной задумке весь этот разношёрстный сброд должен был быть хорошо вооружён. Деньги на оружие для экспедиции собирали всем миром. Даже полковник Кольт в знак уважения прислал из Америки сотню револьверов имени себя. Увы, но королевская полиция конфисковала все закупленные винтовки. Взамен выдав Гарибальди справку, гласившую, что «предъявитель сего до зубов вооружён и очень опасен». Каковым документом гарибальдийцы в первом же бою с лёгкостью поразили бы бурбонских солдат до глубины души. Пришлось патриотическому воинству экипироваться мушкетами и аркебузами едва ли не времён колумбовых и покоренья Крыма генуэзцами. Мало того, уже после отплытия выяснилось, что на пароходы в суматохе забыли погрузить патроны.

Гарибальди завернул в Тоскану, пришёл в ближайший военный форт, сообщил коменданту, что выполняет тайную миссию по приказу короля, и потребовал обеспечить его боеприпасами. Комендант пожелал взглянуть на документы.

– Патриотизм и отвага – вот мои документы! – отвечал Гарибальди. – Где ж ты видел, чтоб на сверхсекретное задание с паспортом и доверенностью отправлялись?..

Не найдя контраргументов, комендант выдал Гарибальди всё необходимое и несколько дней спустя угодил под трибунал за растрату казённого имущества.

В мае 1860 года Гарибальди высадился на Сицилии. Где нос к носу столкнулся с местной разновидностью пламенных борцов за счастье народное. С мафией. Дело в том, что мафиози считают себя вовсе не тем, чем полагаем их мы с вами. Они возводят свою родословную аж к «Сицилийской вечерне» – антифранцузскому национально-освободительному восстанию 1282 года, начало которому положила попытка французского солдата обесчестить местную девушку. На её защиту бросилась мать с горестным воплем «Ma fia, ma fia!», что означает «Дочь моя, дочь моя!» Сбежавшиеся на шум соседи то ли не расслышали, то ли не разобрались, посчитав, что женщина выкрикивает аббревиатуру M.A.F.I.A – Morte Alla Francia Italia Anela – «Смерти Франции жаждет Италия», и с увлечением принялись убивать всех подвернувшихся под руку французов.

По другой же версии, MAFIA расшифровывается как Mazzini Autorizza Furti Incendi Avvelenamenti – «Маццини (да, тот самый) разрешает кражи, поджоги, отравления», возводя, таким образом, истоки мафии к благородному обществу Карбонариев, тоже вполне себе национально-освободительному.

Пусть все эти теории и не выдерживают критики с точки зрения лингвистики, истории, политической географии и здравого смысла, но всё же согласитесь: «я состою в мафии, поскольку мои предки сражались против оккупантов» – звучит гораздо более солидно, чем «я состою в мафии, поскольку люблю деньги и убивать людей».

Вот почему, когда сошедший с парохода Гарибальди заявил: «Сицилийцы, я пришёл дать вам волю и прогнать Бурбонов!» – мафиози, вытаскивая гарроты и лупары, дружно ответили: «Не волнуйся, Бурбоны – не проблема!» И всего через пятнадцать дней Сицилия была полностью очищена от бурбонских войск.

Слава великого дона Гарибальди летела впереди него. Когда он переместился на материк, в Кампанию, там его уже с распростёртыми объятиями ждала Каморра. У Бурбонов не оставалось ни малейшего шанса.

В конце октября 1860 года Гарибальди встретился с прибывшим на театр военных действий Витторио Эмануэле. Два великих итальянца сразу же прониклись глубокой взаимной симпатией на почве общей любви к разведению растительности на лице. Дружески беседуя, вступили они в освобождённый от Бурбонов Неаполь, где Джузеппе оставил короля на хозяйстве, подсчитывать захваченные у врага золотые слитки, а сам вернулся к своим баранам на Сардинию.

Имя Гарибальди к тому моменту достигло такой популярности, что весной 1861 года на контакт с ним вышли американцы. Авраам Линкольн предложил итальянскому герою должность командующего войсками Севера в войне с Конфедерацией. Но Гарибальди соглашался начать переговоры лишь в том случае, если Линкольн заявит о немедленной и безоговорочной отмене рабства. Тот, однако, ещё колебался. Прокламацию об освобождении рабов он подпишет лишь год спустя. Так Гарибальди не стал американским генералом, зато доказал, что был привержен идеалам демократии и ценностям американского образа жизни даже сильнее, чем сам главный национальный герой США.

И всё же Джузеппе не сиделось на месте. Чего-то ему не хватало. Конкретно, – не хватало Рима. Летом 1862 года он вновь отправился на Сицилию, набрал корпус волонтёров и повёл их на завоевание Папской области.

Напомню, что в Риме всё ещё сидели давным-давно побеждённые им французы. Более того, теперь они считались союзниками новорождённого Итальянского королевства. И потому в Калабрии, неподалёку от горы Аспромонте, гарибальдийцам преградили путь правительственные итальянские войска. Завязалась перестрелка. Дабы не допустить ситуации, в которой одни граждане Италии убивают других, Гарибальди в полный рост встал между противоборствующими сторонами. И тут же получил две пули, одну – от чужих, вторую – от своих. Тяжелораненого героя арестовали и принялись лечить. Даже специально выписали к нему из России профессора Николая Пирогова (того самого). А Витторио Эмануэле излеченного Гарибальди сразу же простил и амнистировал. Я же говорил, что это был хороший, правильный король. Такие усы врать не могут!

Дабы как-то отвлечь Гарибальди от навязчивой папафобии, в 1866 году Италия начала Третью войну за независимость, в ходе которой он вновь получил возможность всласть поиздеваться над австрийцами, а заодно отобрать у них в пользу Италии Венето. На этом герой, однако, не успокоился и в 1867 году ещё дважды пытался взять Рим, оба раза неудачно. Его вновь арестовали, но отпустили, ибо теперь он, как депутат парламента, пользовался неприкосновенностью.

В 1870 году началась франко-прусская война и французские солдаты наконец-то покинули Вечный город. В сентябре того же года, проломив крепостную стену вблизи ворот Порта Пиа, в него вошли итальянские королевские войска. Но Гарибальди участия в этом не принимал. Он уже сражался во Франции, на стороне новорождённой Третьей Республики. По словам Виктора Гюго, Гарибальди, имевший все основания Францию ненавидеть, стал едва ли не единственным человеком, который пришёл ей на помощь в тот тяжёлый момент.